Задумчиво бросаю трубку, прячу телефон в карман и двигаюсь в сторону двойника. Шагаю медленно, неуверенно, наверно, потому что отчасти боюсь сойти с ума. Вдруг мне это мерещится? Но едва до парня остается несколько метров, как все меняется. Переворачивается. Взрывается, разлетаясь на тысячи, миллионы, миллиарды частиц, когда-то мучающих все мое тело. Я замираю. Прикрываю ладонью рот, едва сдерживаясь от крика. Глаза распахнуты. Подъезжает поезд, приносит с собой холодные порывы ветра, откидывающие назад волосы, и я в состоянии безумного шока наблюдаю за отражением двойника в пролетающих окнах.
— О, господи.
Парень слышит мой голос. Оборачивается. И думаю, мы оба еле сдерживаем равновесие, так как синхронно пошатываемся в сторону.
Я не верю, что вижу его перед собой. Первые несколько минут, мне кажется, я просто сошла с ума. Ведь этого не может быть! Он уехал, Дима уехал, исчез, пропал, испарился!
— Мира.
О, нет. Он настоящий. Голос настоящий! Мои глаза так сильно распахнуты, что становится больно.
— Дима? — покачиваю головой и крепко сжимаю ладонями рот. Дыши, дыши, дыши.
— Я рад тебя видеть, но, — он криво улыбается, пробивая в моем сердце очередную брешь, и нервно добавляет, — я должен спешить.
Что? Он собирается уйти? Хочу закричать, хочу накинуться на него с кулаками и избить до полусмерти так же, как он когда-то избил Артема. И я придумываю речь, и я знаю, что сейчас скажу, в чем его обвиню и как именно гордо вскину подбородок, сделаю вид, будто мне нет до него никакого дела, и попрощаюсь. Но вместо слов, вместо крика, вместо побега, я вдруг срываюсь с места и, не дав парню сдвинуться и на миллиметр в сторону поезда, прижимаюсь к нему всем своим телом. Хватаюсь пальцами за рубашку, вдыхаю его запах глубоко-глубоко, дальше, чем в легкие. В самое сердце.
— Не надо, — говорит Дима, обнимая меня дрожащими руками, — не делай этого.
— О, боже, — не веря, шепчу я, — ты здесь.
Парень моргает и с трудом отрезает:
— Ты должна уйти, Мира.
— Так отпусти, — поднимаю глаза и натыкаюсь на его необычный, родной взгляд, излучающий отнюдь не боль, не жалость, а желание. — Отпусти, если сможешь.
— Не смогу.
— Тогда не прогоняй.
Он молчит. Я тоже. Нам столько хочется сказать друг другу, что мы понятия не имеем, с чего именно начать. Опираясь ладонями о его грудь, поднимаюсь на носочки. Прикасаюсь щекой к его щеке и улыбаюсь:
— Ты настоящий.
— Мира, — он отскакивает назад. — Что ты делаешь? — теперь парень слишком далеко, чтобы можно было говорить о когда-то связывающих нас сильных чувствах. Я уязвленно вскидываю подбородок и отворачиваюсь: что за глупый вопрос. Я обнимаю его потому, что не могу иначе. Разве неясно? — Я должен идти.
— Куда идти? — испуганно спрашиваю я и вновь встречаюсь с Димой взглядом. Тот нервно поправляет волосы, поджимает пухлые, ровные губы, и у меня попросту испаряются все силы для того, что видеть то, что я вижу: видеть его лицо, его одежду, чувствовать его запах. Это слишком. — Мы только увиделись. Почему ты хочешь сбежать? Издеваешься? Я думала, ты уехал!
— Так и есть.
— Тогда, что ты, черт подери, здесь делаешь?
— Приехал к отцу.
Обиженно отворачиваюсь и скрещиваю на груди руки. Не знаю, как говорить, когда внутри все трясется, а слезы просятся наружу. Пытаюсь сосредоточиться, взять под контроль мысли, но не выходит. Меня колотит.
— Как ты?
Поворачиваюсь. Испепеляю парня разъяренным взглядом и переспрашиваю:
— Как я?! Серьезно?
— Отчасти.
— Отчасти? — Нервно покачиваю головой и смеюсь. Это слово — сколько же в нем воспоминаний. Хочется просто выкинуть его из головы, сжечь, как ненужный мусор. Зачем же думать о том, что приносит боль, сводит с ума. Зачем? К чему эти дни, эти недели в моей памяти. — Почему ты пропал?
— А я мог иначе? — Дима усмехается и громко выдыхает. — Мне, правда, нужно спешить, Мира. Я должен показаться в участке. Помнишь? Проблемы с законом.
— Ну, иди. Что мое слово против твоего? Давай, убегай. Сделай вид, будто ничего не было, поступи, как трус.
— Трус? Не говори так.
— А как говорить? Ты исчез, просто испарился. Разве это поступок сильного человека?
— Я едва не убил его! — восклицает парень и сокращается между нами дистанцию. — Тебе что, память отшибло? Твой друг мог отбросить коньки, а ты сейчас пытаешься наладить со мной отношения?
— Мой друг ударил меня, — с вызовом говорю я, — что ты еще мог сделать? Дима, я понимаю, и я не собираюсь тебя осуждать. То, что случилось — это неправильно, но это не значит, что ты должен был сбегать! Мы же договорились справляться со всем вместе.
— Нельзя справиться с тем, кто я есть. Как и нельзя исправить тебя. Мы мечтатели, Мира, дети. Думали, что сможем спасти друг друга, но это чушь.
— Чушь? О чем ты? Я жива, потому что ты не дал мне умереть.
— Ты жива, потому что ты так решила, а не потому что я так тебе сказал.
— Но по какой причине? Ты не считаешь, что я завязала с попытками покончить с собой, только для того, чтобы мы были рядом? Господи, Дим, что ты делаешь? Откуда такие страшные мысли? Ты ведь и сам не веришь в то, о чем говоришь!
— Я помню твое лицо в тот день, и мне этого достаточно.
Парень разворачивается, чтобы уйти, но я свирепо перехватываю его за руку:
— Опять надумал сбежать?
— Мира…
— Нет, нет, не надо больше слов, — я прикрываю ладонью рот и нервно усмехаюсь, — правда, спасибо. Спасибо за то, что ты спас меня тогда, и спасибо за то, что сейчас облегчаешь мне жизнь. Нет, серьезно, я жутко скучала, я мечтала о тебе, мечтала о том, что мы встретимся, поговорим, но сейчас я не хочу тебя видеть. Кто ты? Кем ты стал? Ты опустил руки, сдался. Сдался, как трус, как испуганный мальчишка, и этот человек мне не нужен. Так что, давай, Дим, прощайся, ведь это так просто, когда превращаешься в равнодушное «ничто».
Я ухожу. Поворачиваюсь к парню спиной и решительно несусь в сторону противоположного поезда. Смахиваю на ходу слезы, гордо вскидываю подбородок и еще чувствую огонь, после всех сказанных мною слов. Я ведь права, я ведь не ошибаюсь. Почему он так делает, почему так поступает? Неужели ему все равно? Неужели он не рад вновь увиться, не ощущает этого дикого притяжения, этого напора эмоций. Ведь я бы сейчас все отдала, чтобы просто быть рядом с ним, смотреть в его странные, прекрасные глаза, а он пытается уйти? Сбежать?
Неожиданно оказываюсь в сильных мужских руках. Они останавливают меня, поворачивают к себе и сжимают в объятиях крепко-крепко. С болью. Я горблюсь и понимаю, что плачу. Стискиваю в пальцах кофту парня, прижимаюсь щекой к его груди и слышу быстрое, неровное сердцебиение. Дима тяжело дышит мне в волосы. Шепчет:
— Прости. Я не отпущу тебя больше. Слышишь? Никогда, Мира. Никогда не отпущу.
До нас доносится тихая музыка из старых, шипящих колонок. Та самая, под которую мы танцевали у меня дома, в зале.
— Да, я прямо сейчас рискую. Спросите как? Ха! Еще пять минут и меня посадят.
— Что?
— Да, если через пять минут я не окажусь в поезде и не двинусь в сторону участка, меня кинут за решетку. Кажется, именно так выразился мой отец.
— Дима, так иди, — я округляю глаза. — Давай, вдруг ты и, правда, опоздаешь!
— По-моему, недавно это совсем не имело значения. Ладно-ладно, не смотри на меня так, сейчас тебя проведу и сам поеду.
Поезд подъезжает через минуту. Парень сжимает мою руку и провожает до металлических дверей. Следит за тем, как я прохожу в вагон.
— Ты же не против, если я загляну вечером, Мира?
Это такой глупый вопрос, но я не могу ответить: пребываю в странном, тяжелейшем состоянии эйфории. Не верю, что вновь увижу Диму, не верю, что он опять появится в моей жизни, и просто киваю. Улыбаясь, светясь от теплой, безмерной радости. Просто смотрю на него, не отрывая глаз. Дверцы закрываются. А мы все так же наблюдаем друг за другом. Машу рукой. Парень тоже собирается ответить, но вдруг отвлекается на рядом стоящую женщину. Она резко пошатывается назад, какой-то человек тянет на себя ее сумку, и Дима тут же реагирует. Пытается оттолкнуть незнакомца в сторону, поддерживает женщину за талию, но внезапно мужчина достает из кармана пистолет, и это последнее, что я вижу, прежде чем поезд срывается с места.
Шок. Я замираю. Я даже не знаю, что сделать: закричать, начать бить двери или просто упасть замертво. Что это было? Что. Это. Было?
— Нет, нет, — закрываю руками лицо. Слышу, как рядом поднимается гул: ни я одна заметила происходящее за окном, но никто сейчас не чувствуют то, что чувствую я. Никто! Начинаю метаться из стороны в сторону, кидаюсь вперед, прикладываю руки к стеклу и кричу — Дима! Дальнейшее происходит в тумане. Я не понимаю, как приезжаю на следующую станцию, не понимаю, как бегу вверх, как вырываюсь на улицу и как несусь обратно, разрываясь на части от странного, ноющего чувства. Я не осознаю то, что сейчас происходит, и поэтому не могу даже заплакать. Мозг не верит, не обрабатывает информацию. Что? Пистолет? Дима? Метро? Женщина? Несусь, словно дикая. Просто отказываюсь думать. Отключаюсь. Лечу в темноте без звуков, без лишних голосов и света. И бок начинает болеть, и ноги начинают ныть, но разве сейчас это важно? Я всегда ненавидела бег. В школе не могла пробежать нормально и километра, но сейчас организм не рассматривает возможность остановки. Я просто должна увидеть его, убедиться, что с ним все в порядке. Ведь все в порядке? Да?
Проходит много времени, прежде чем я добираюсь до пункта назначения. Минут пятнадцать или двадцать. Может, больше. Издалека я замечаю мигающую машину скорой помощи, и, к сожалению, только в этот момент, голова начинает соображать, сопоставлять несопоставимое.
— Нет. Боже мой, нет. Дима!
Я перебегаю дорогу на красный. Желтая машина едва не врезается в мое туловище, но мне плевать. Добегаю до метро, вижу скопление людей, вижу, как на носилках выносят двух пострадавших, и дико верещу. Срываюсь с места, однако врезаюсь в полицейского.
— Туда нельзя.
— Пожалуйста, — дышать трудно. Я потная, уставшая. Я еле стою на ногах, но мне все равно. Я должна найти Диму. Полностью повисаю на руках мужчины и спрашиваю, — кто? Скажите кто там? Прошу вас, скажите!
— Женщина и парень.
— Парень? О, боже мой! — закрываю рукой рот и все-таки плачу. Зажмуриваюсь: нет, нет, это неправда, нет!
— Девушка, что с вами? — Я вдруг вспоминаю тот день, когда умерли мои родители, и мне вновь хочется упасть на колени, хочется закричать и тоже умереть, потому что я не выдержу еще одну смерть близкого человека. Только не Дима, только не он! — Вы чего?
— Пустите меня, умоляю. Там может быть мой парень.
— Нельзя, простите.
— Но почему нельзя? Прошу вас, я хочу быть рядом, хочу проверить! — В глубине души все еще горит надежда: вдруг это не Дима, вдруг это другой несчастный, прикрывший кого-то своим телом. Но чем больше я думаю, тем сильнее расстраиваюсь, так как знаю: если бы кто-то и решил спасти кому-то жизнь, это бы непременно сделал именно он. — Прошу вас, пожалуйста. У меня никого больше нет!
— Девушка.
— Пожалуйста! Хотя бы одним глазком взглянуть, умоляю. Вдруг это не он. Прошу вас! Помогите мне.
Нечем дышать. Слезы льются из глаз и смазывают лица людей, машины, огни. Они обжигают щеки, как обычно. Правда, на этот раз все иначе.
— Хорошо. Пойдемте со мной.
— Спасибо!
Мужчина проводит меня до скорой помощи. Вокруг гул, орет сирена, и под вакханалию ора, шума и крика, я замечаю на одной из носилок Диму. В крови. Доктора копошатся рядом, вставляют в его руки длинные, прозрачные трубки, а парень морщится, дрожащими пальцами прикрывая раненный живот. И я пугаюсь, да, и мне становится жутко страшно, но одновременно с этим я улыбаюсь. Он жив! Он еще жив! Я побегаю к нему, но меня отталкивают назад.
— Нет, Дима, Дима!
— Мира?
Он говорит едва слышно, очень слабо и пытается отыскать меня бегающими глазами. Однако я совсем в другой стороне.
— Я здесь, слышишь? Дима! Помогите же ему!
— Девушка, кто вас пустил?
— Дима, что же ты сделал? — Закрываю руками глаза. — Боже мой.
— Мира, Мира! Ты должна, ты должна записать, — парень начинает кашлять. На его губах кровь, и врачи недовольно кидают в мою сторону косые взгляды. Хотят прогнать меня, но я упираюсь.
— Что я должна записать?
— Записать в-в-в список. Та песня. С-список.
Недоуменно морщусь. Все-таки прорываюсь к парню и крепко-крепко сжимаю его свободную руку. Сажусь рядом на колени, прикладываю ее к своей щеке и шепчу:
— Я здесь, чувствуешь? Я рядом.
— П-песня, — все повторяет Дима. — З-запиши ту песню в список Арины. Я был неправ, неправ я…, был…
— Тшш, тише.
— Слышишь?
— Ты сам запишешь ее, ясно? — с вызовом восклицаю я. — Не вздумай, не вздумай опять оставлять меня! Ты пообещал! Дима, ты пообещал! — Меня силой оттаскивают назад, но я повторяю — пообещал!
Страшно терять то, что дорого.
Меня относят за ограждение, к остальным людям, и это жутко несправедливо. Они всего лишь наблюдатели, им всего лишь любопытно, а я не могу просто стоять и смотреть. Жизнь дорогого мне человека в опасности, а меня прогоняют. Возможно, мне не позволили остаться, потому что я действительно сомнительный родственник, или даже друг. Я не смогла ответить ни на один вопрос, касаемый Димы. Ни — где он живет, ни — какая у него фамилия. Ничего. Но разве это важно?
Я стою возле метро до отъезда машин. Спрашиваю: в какую больницу везут пострадавших, но мне не отвечают. Состояние дикой безнадеги и беззащитности наваливается на меня, как гигантский груз. Я горблюсь, осматриваюсь и понимаю, что ничего не могу сделать. Абсолютно ничего.
Собираюсь уйти, как вдруг натыкаюсь на странную девушку. Она подходит ко мне и безо всяких церемоний спрашивает:
— Твой?
— Мой? — слабость окутывает тело, будто одеяло. Я недоуменно пожимаю плечами. — О чем ты?
— О том парне. Я слышала твой разговор с мусором. Ты хотела прорваться к нему, да? Значит, твой.
— Логично.
— Мы можем подвести. Скорая едет в больницу, где работают мои родители. Я попрошу их принять тебя.
— Что? — удивленно вскидываю брови и вытираю мокрые глаза. Присматриваюсь к незнакомке: она невысокая, худая, привлекательная, на руке огромная татуировка — значит еще и безрассудная. Вспоминаю, что именно ее компанию я видела в метро и посчитала сборищем опьяневших оторв. С чего бы ей помогать мне? — Мы что, знакомы?
— У тебя разве есть время на разговоры?
— Нет, просто это странно.
— Макс вызывал скорую. Пока она ехала, именно он пытался продлить твоему парню жизнь. Так что, хочешь — верь, хочешь — нет, но мы в любом случае направляемся в больницу, чтобы убедится в его скорейшем выздоровлении.
Растерянно раскрываю глаза и киваю. Неужели еще есть люди, пытающиеся кому-то помочь? Девушка проводит меня до машины, помогает сесть. На заднем сидении еще один парень жутко худой с татуировкой льва на шее, он немного испуган. Сама незнакомка прыгает в переднее пассажирское кресло и сильно хлопает дверью.