В Андах на шиншилл охотились без всякой пощады, но их было так много, что лишь в начале нашего века маленькие серебристые зверьки стали там редкостью. Еще в 1894 году лишь из Чили вывезли 400 тысяч шкурок шиншилл и столько же примерно из Боливии и Перу. Когда в этих странах поняли, что еще немного, и шиншиллы безвозвратно погибнут, то сейчас же запретили на них всякую охоту и экспорт их шкурок был объявлен незаконным.
Американец Мэтьюз Чэпмэн, когда работал в Андах, видел диких шиншилл. Он коротал время, изучая их повадки. И ему пришла идея: а нельзя ли зверюшек разводить на фермах, как норок и лисиц?
Чэпмэн уговорил правительство Чили, и ему разрешили в 1923 году увезти в США несколько пар живых шиншилл. Они хорошо перенесли дорогу и вообще оказались очень непритязательными и выносливыми зверьками (Чэпмэн это понял, наблюдая за ними в Андах). На фермах шиншиллы отлично прижились и быстро стали плодиться. Чуть позже канадцы, а потом и англичане стали разводить у себя шиншилл.
Другие страны тоже заинтересовались этим прибыльным делом. После второй мировой войны на фермах Америки и Европы, говорит Филипп Стрит, жили уже миллионы (?) шиншилл {39} – потомки нескольких зверьков, пойманных в Чили Чэпмэном.
Шиншиллы – никто этого не ожидал – экономически и практически оказались более пригодными для клеточного разведения, чем многие другие ценные пушные звери. Они очень нетребовательны к пище (только слишком свежая зелень может погубить их) и совсем не прожорливы: в год содержание одной шиншиллы обходится всего лишь в один фунт стерлингов (около двух с половиной рублей!). Выносливы. «До сих пор,- пишет Стрит,- никто, по существу, не обнаружил ни одной болезни, к которой бы они были восприимчивы». И плодовиты: самки приносят детенышей два-три раза в год, в каждом помете в среднем по два детеныша.
Беременность, правда, очень длительная (для такого маленького зверька): 110 дней. Но зато самки, разрешившись от бремени, тут же (через двенадцать часов) снова готовы стать матерями. Да и детеныши родятся на свет вполне способными принять все его тяготы на свои плечи. В попечении родителей они почти не нуждаются.
Чтобы шиншиллы хорошо росли в неволе, им нужен свежий песок для купания: каждый день перед едой шиншиллы принимают песочные ванны. Нужны и мягкие камни для точки зубов. Достать все это, конечно, нетрудно.
Наши ученые тоже решили развести в СССР драгоценных зверьков. В октябре 1963 года американских шиншилл привезли в Узбекистан. Чувствуют они себя здесь хорошо и уже обзавелись детенышами. Пожелаем им удачи!
Бессмысленные поиски увенчались успехом
Первые исследователи Новой Зеландии из рассказов маори заключили, что на островах кроме моа водились еще какие-то замечательные птицы. Маори охотились на них. Птицы были ростом с гуся, с развитыми крыльями, но летать не умели. Одно воспоминание о чудесном оперении этих птиц приводило в восторг старых охотников на мого – так называли диковинную птицу на Северном острове. Другое ее имя – такахе – было в обиходе у жителей Южного острова.
Ученые сначала с интересом собирали все сведения о странной птице. Но проходили годы, и никаких следов ее обитания, даже в далеком прошлом, не нашли. От моа остались хотя бы кости и перья. А о существовании такахе – никаких вещественных доказательств… Решили было, что мого-такахе – мифическое существо из маорийских сказаний.
Но вот в 1847 году Уолтер Мэнтелл, неутомимый собиратель редкостных животных Новой Зеландии, случайно приобрел в одной деревне на Северном острове череп, грудную кость и другие части скелета неизвестной крупной птицы. Он тщательно запаковал свою находку и послал в Лондон отцу, известному в то время геологу. Мэнтелл старший обратился за консультацией к палеонтологу Оуэну. Профессор Оуэн определил, что кости принадлежат большой крылатой, но нелетающеп птице. Он назвал ее в честь Мэнтелла – Notornis mantelli, то есть замечательная птица Мэнтелла.
Маори оказались правы: такахе – не миф, а живое существо во плоти и перьях. Такахе принадлежит к пастушковым птицам. Некоторые из них водятся и у нас: это болотные курочки, пастушки, коростели и лысухи – все хорошо известны охотникам. Самая крупная из наших пастушковых птиц- султанская курица – обитает в камышовых зарослях по западному и южному побережью Каспийского моря. Она очень похожа на такахе, хотя мельче ее и менее ярко окрашена. В Новой Зеландии, где султанская курица (по-местному – пуэкко) тоже водится, ее, случалось, путали с такахе {40}.
Через два года после находки Мэнтелла последовал еще более неожиданный сюрприз. Группа охотников на тюленей расположилась на одном из небольших островков у юго-западного побережья Новой Зеландии. Ночью пошел снег. Наутро, когда люди вышли из палаток, они с удивлением увидели на снегу следы крупной птицы. О таких птицах здесь ничего не слышали!
Охотники, забыв о деле, ради которого сюда приехали, пошли с собаками по следу таинственного пернатого.
Пройдя порядочное расстояние, люди увидели впереди большую птицу. Собаки бросились в погоню за ней. Но странное дело: вместо того чтобы полететь, птица с необычной быстротой пустилась бежать по снегу. Наконец собаки ее поймали. Птица пронзительно закричала. И когтями, и толстым клювом она отбивалась так успешно, что собаки не могли ее задушить. Люди спасли отчаянную птицу от разъяренных псов.
Охотники на тюленей не были натуралистами, но и они сразу поняли, что пойманная птица – большая редкость. Какое красивое у нее оперение! Голова и горло – сине-черные. Шея, грудь, бока – фиолетово-голубые, спина – оливково-зеленая, крылья и хвост – синие с металлическим отливом, а низ хвоста (подхвостье) – белоснежный. Толстый клюв и сильные ноги – ярко-красные.
Восхищенные блеском ее оперения, люди не решились убить столь чудесную птицу. Они отнесли ее на корабль. Там жила она несколько дней.
Но что же с ней дальше делать? Охотники не знали. С большим сожалением после четырех дней раздумья они убили прекрасную пленницу, изжарили и съели ее.
Но шкуру птицы все-таки сохранили! Благодаря счастливой случайности шкура попала тоже в руки Уолтера Мэнтелла. Он немедленно послал ее в Лондон.
Позднее с помощью собак было поймано еще несколько живых такахе. Из-за чучела одной из них произошел забавный «коммерческий конфликт» между Британским и Дрезденским музеями.
История эта такова. Один охотник на кроликов расположился лагерем в девяти милях к югу от большого озера Те-Анау (на Южном острове). В настоящее время берега этого озера – главная «резиденция» такахе. Однажды охотничий пес, гордый своей удачей, притащил в пасти еще трепещущую птицу. Хозяин был в восторге от «закуски», которую поймала умная собака. Он подвесил птицу к потолку палатки с намерением съесть ее на следующий день. К счастью, мимо проходил заведующий опытной станцией Коннор. Он «реквизировал» редкую птицу, в которой сразу признал драгоценную для науки такахе. Принес находку домой, снял с нее шкуру и тщательно отпрепарировал все кости скелета. Это был первый полный скелет такахе, посланный в Лондон.
Но в Лондоне он не достался англичанам. Редкостную находку предприимчивый Коннор решил продать с аукциона. Представитель Британского музея получил от своего начальства инструкцию не платить больше ста фунтов стерлингов. А представитель Дрезденского музея прибыл с разрешением заплатить столько, сколько потребуется, но приобрести драгоценный экспонат.
Начался торг. Цена быстро поднялась до ста фунтов, и…Британский музей вышел из игры. Посланец Дрезденского музея прибавил еще пять фунтов, получил покупку и с триумфом вернулся домой.
Здесь немецкие ученые подвергли скелет такахе тщательнейшему исследованию (не обошлось и без микроскопа) и нашли в нем некоторые отличия от самого первого экземпляра этой птицы, добытого Мэнтеллом тридцать два года назад. Значит, на Северном и Южном островах Новой Зеландии обитают два разных вида такахе {41}. Первый вид был описан еще Оуэном и получил название Notornis mantelli. Второй вид назвали Notornis hochstetteri в честь известного австрийского исследователя Австралии и Новой Зеландии профессора Хохштеттера.
За другой пойманный позднее экземпляр такахе коллекционеры заплатили еще дороже, чем на аукционе в Лондоне: двести пятьдесят фунтов стерлингов! Даже по теперешним временам это большая сумма. А шестьдесят лет назад целая семья могла безбедно просуществовать на эти деньги несколько лет.
Такахе, оцененная так дорого, была поймана в 1898 году, и с тех пор она как в воду канула. Проходили десятилетия, но ни одна живая такахе не попадалась больше в руки охотников. А охотились за дорогой птицей, надо полагать, очень активно. Правда, маори рассказывали, что такахе еще водятся в горах около озера Те-Анау, но им не верили. Решили, что птица, пойманная в 1898 году, была последним живым представителем своего вида, и такахе занесли в списки вымерших животных. Там она и пребывала пятьдесят лет.
Но вот в 1947 году Джиофри Орбелл, врач из небольшого новозеландского городка и натуралист-любитель, решил проверить, действительно ли легендарная птица окончательно вымерла. Это была бессмысленная, с точки зрения многих специалистов, попытка. С несколькими товарищами Орбелл проник в густые леса западного побережья Те-Анау, расположенные на высоте около тысячи метров над уровнем моря.
Во время этой экспедиции Орбелл открыл лишь неизвестное картографам озеро. Для начала неплохо! Но такахе он не нашел. Правда, исследователи слышали крики каких-то неведомых птиц и видели странные птичьи следы. Это вселило в них новые надежды.
На следующий год в ноябре Орбелл вернулся в леса Те-Анау, еще лучше оснащенный экспедиционным оборудованием – со всевозможными сетями, телеобъективами и даже с аппаратом для цветной киносъемки. Не забыл он и про кольца для мочения пойманных птиц. На этот раз его ждала удача. Сразу две живые такахе во всей красоте своего чудного оперения попались в сети! Их привязали к столбу, сфотографировали во всех позах, как голливудских кинозвезд, надели на лапы кольца и отпустили на волю.
Через год, во время третьей экспедиции, доктор Орбелл нашел даже гнезда такахе. Исследовав 30 гнезд, он пришел к выводу, что супружеская чета такахе воспитывает в год только но одному черному, как ночь, птенцу {42}.
Орбелл и его спутники подсчитали, что в двух смежных долинах живут 50-100 взрослых такахе. Конечно, где-нибудь по соседству есть и другие поселения этих птиц {43}.
Правительство Новой Зеландии немедленно объявило заповедником места обитания такахе. Орбелл исследовал пространство в 200 гектаров. Современный заповедник такахе у озера Те-Анау охватывает площадь в 160 тысяч гектаров. Этой «жилплощади» вполне достаточно для расселения всего будущего потомства сохранившихся здесь редкостных птиц.
Фотографии, цветные рисунки и подробные описания такахе в изобилии встречаются теперь в каждой книге о птицах Новой Зеландии. Ее красочные изображения мы видим даже на марках этой страны. Еще вчера «вымершая» птица стала сегодня символом надежд всех энтузиастов – искателей неведомых зверей и птиц.
Спасенные животные- рассказ о тех, кому повезло
Зубр в тура нравом не вышел
Экспедиции Беринга и других ученых, последовавших за ним, установили, что Америка отделена от Азии очень узкой полосой воды. Наибольшая ширина Берингова пролива всего 86 километров. В ясный день с мыса Дежнева можно увидеть берега Аляски. И пролив очень неглубок – самое большее 55 метров. Стоит уровню моря опуститься на тридцать метров, и полоса суши свяжет оба материка.
Геологи доказали, что еще совсем недавно, несколько десятков тысяч лет назад, в ледниковую эпоху, оба континента, Азия и Америка, соединены были широким «мостом»: почти вдвое более широким, чем Аляска. Сейчас этот «мост», необозримая равнина, простирающаяся с севера на юг на две тысячи километров, покоится под неглубокими водами Чукотского и Берингова морей.
А еще полсотни тысяч лет назад по этой равнине, обнаженной отступившим морем, кочевали бесчисленные стада диких животных и не менее дикие орды людей. Шло великое переселение с запада на восток: из Азии в Америку (некоторые, конечно, мигрировали и в обратную сторону). В Новый Свет, открытый ими до Колумба, по широкому «мосту» устремились мамонты, лоси, мускусные быки, медведи, горные козлы и бараны, лисицы и волки.
В ледниковую же эпоху и предки бизонов переселились с Чукотки в Северную Америку и сильно там расплодились. С тех пор эволюция двух близких видов диких быков пошла разными путями: эмигранты превратились в современных бизонов, а оставшиеся в Азии и Европе – в зубров.
Зубры жили в тех же лесах и степях, что и туры, бок о бок с ними. Ростом и силой они турам не уступали {44}. Уступали отвагой. Нрав у зубра не тот, что у тура. Если тур, как рассказывают, даже встретив человека, не уходил с дороги, то зубр в таких ситуациях всегда пассовал: увидев двуногого, спешил скрыться. А зубрицы часто бросали телят и убегали. Иногда, правда, и зубры угрожали людям: опустив голову, сопели, бросались даже вперед, «но затем ретировались». Кавказские зубры на людей нападали очень редко. Беловежские более агрессивны.
И между собой зубры дерутся не часто. Даже быки из-за коров. Обычно поединок начинается и кончается лишь демонстрацией силы. После первых затрещин, первых же ударов лбами слабый соперник предпочитает не доводить дело до крайности и дезертирует.
Тур ревел так грозно, что триста жеребцов его рева «испугалися и разбежалися». А какой у зубра рев? Никакого. Животное это совсем не громогласное. Взрослые зубры лишь отрывисто хрюкают, в гневе урчат, а в испуге фыркают. Ревут только раненые зубры и то редко.
Тур – зверь очень быстрый. А зубр? Вот тут он, пожалуй, туру не уступает. Говорят, что зубр легко перепрыгивает трехметровый ров и забор в два метра. По горам ходит по самым крутым, избегает только скал, и в движениях его нет ни вялости, ни грузности. Зоолог Д. Филатов видел зубра на Кавказе: он «переходил с места на место, рвал белокопытник, поворачивался, иногда поднимал голову и прислушивался. Все это в очень быстром темпе и очень легко. Ничего громоздкого, ленивого, напоминающего повадки домашнего скота». Подул ветерок в его сторону, и зубр, почуяв людей, большими прыжками скрылся в чаще, «даже не взглянув в нашу сторону», добавляет Филатов.
Держатся зубры небольшими стадами. И не стадами даже, а, скорее, группами: коровы, молодые бычки и телки по шести-восьми голов. А быки бродят отдельно и тоже обычно компаниями, но по три-четыре быка. Только в августе-сентябре, когда приходит пора отдать дань Гименею, быки возвращаются к покинутым коровам, каждый обычно к своему излюбленному стаду, и изгоняют из него, из этого стада, молодых двухлетних бычков, которые всю жизнь от рождения и до этого злосчастного дня провели в женском обществе.
Телята родятся весной и в начале лета, через час уже встают, покачиваясь, на тоненькие ножки. А еще через полчаса бегут, спотыкаясь, за мамкой.
Чем питались туры, мы можем только догадываться. Но что едят зубры, знаем точно: разные травы, ветки и листья деревьев, гложут и кору грабов, осин, пихт, елей, рябины, сосны, подбирают на земле желуди, дикие груши и яблоки и даже грибы (опята и лисички!).
На заре истории европейских наций зубры обитали повсюду на родине галлов, германцев, шведов, даков, или современных румын, и славян. Только в Греции, северной Испании и Англии зубров истребили уже в доисторическое время.
«Еще в XVI и XVII веках,- пишет зоолог С. В. Кириков, большой знаток этого вопроса,- зубры в нашей стране были распространены в лесостепи от Днестра до Дона. В середине XVI века,- продолжает он,- когда Подолия была малолюдной местностью, в ее степях паслись большие стада зубров. Случалось, что они мешали дозорной службе пограничных отрядов Барского старосты, так как затаптывали следы проскочивших через границу татарских конников».