У Семона опустились руки. Но тут он подумал (и не ошибся): может быть, Крефт и здесь все перепутал, может быть, неоцератода на его родине называют не баррамундой, а дйелле.
– А какой он, дйелле?
Ему рассказали какой. Показали и обглоданные его кости, и Семон понял, что нашел то, что искал: дйелле несомненно та рыба, ради которой он приехал так издалека.
Теперь, когда все знали, что их гость ищет икру дйелле, дело сразу пошло на лад. В первый же день выудили из воды двадцать три икринки. Они сейчас же были отправлены в банки со спиртом.
Семон вставал с зарей и бежал на реку. Охота продолжалась. Новые икринки с эмбрионами, таящими тайну нашего филогенеза, тонули в спирте, суля науке большие открытия.
Но вдруг все кончилось: не стало икринок, никто не находил их больше.
Причина их исчезновения открылась Семону, когда однажды вечером он вернулся в деревню. Деревня ликовала: на костре, брызгая жиром, жарилась большая рыба с четырьмя плавниками. Семон понял, что последняя самка из местных дйелле попала в сети к рыбакам. Это ее икрой наполнял он пробирки. А теперь она мертва.
Уже начался сезон дождей, п обитатели деревни, в которой Семон жил, захотели переселиться на новое место. Они ушли, а незадачливый охотник за икрой уехал на небольшой остров между Австралией и Новой Зеландией. Там решил ждать новых инструкций из Европы. Наконец инструкции и деньги прибыли, и на следующий год Семон опять стал частым гостем в камышах Бенет-Ривер. Но теперь он не был так наивен, как прежде. За каждую икринку назначил премию в 25 долларов, но при условии, что никто в деревне не должен ловить и есть дйелле. Дело быстро продвинулось вперед.
Семон заспиртовал и привез в Европу семьсот икринок неоцератода. Эмбрионы, заключенные в них, были разного возраста. И когда Семон стал изучать их, его глазам открылись все фазы онтогенеза древнейшей из рыб.
А онтогенез ведь своего рода краткий конспект филогенеза. Биологи, которые сумели его расшифровать, немало узнали о наших предках до обезьяны.
Кем мы были до обезьяны?
Сначала морскими червями. Зоологи, правда, не без сомнений считают, что древние предки рыб и всех вообще позвоночных (в том числе и человека), так называемые хордовые животные {66}, произошли от каких-то первобытных червей. Ланцетник, маленькая, похожая на лист ландыша «рыбка» без плавников, без костей, без зубов и без челюстей (но с хордой!), которая, зарывшись в песок, процеживает через рот воду, выуживая детрит и планктон, представляет собой, пожалуй, наименее искаженный живой «портрет» наших давно вымерших предков, когда они уже не были червями, но не стали еще и рыбами.
Потом за созданиями, похожими на ланцетника, появились бесчелюстные перворыбы, от которых уцелели ныне одни лишь окаменевшие кожные (!) зубы. Знаменательный момент: природа изобретает зубы! «Зубастым», плакоидным панцирем, кольчугой из мелких острых зубов, одела она с головы до хвоста своих первых позвоночных детей. Потом часть зубов, которым тесно было на коже, переместилась в рот, на челюсти. К тому времени у древних перворыб уже были челюсти.
Мир стал кусаться! Зубы на панцире преобразовались затем в чешую. Но акулы сохранили их и на коже – она у них до сих пор «зубастая» – с плакоидной чешуей.
Тут случилось великое переселение рыб из морей в реки. Возможно, что в пресные воды бежали они от хищных ракоскорпионов, предков и родичей уже известных нам мечехвостов.
Из рек и озер вышли на сушу первые четвероногие. Рыбы, обитавшие здесь триста пятьдесят миллионов лет назад, дышали жабрами и легкими. Без легких они бы задохнулись в затхлой, бедной кислородом воде первобытных озер.
Одни из них зубами-жерновами жевали растения (так называемые настоящие двоякодышащие). Другие, кистеперые, ели всех, кого могли поймать. Нападали из засады и, хватая добычу, отравляли ее ядом. Он стекал из нёбной железы вниз по канальцам на зубах (если только ихтиологи не ошиблись, решив, что межчелюстная железа кистеперых рыб была ядовитой).
Позднее кистеперые рыбы из группы целакантов переселились опять в море. Но там им не повезло: они все неожиданно вымерли (все, кроме знаменитой латимерии, открытие которой недавно наделало столько шуму).
Тех же кистеперых, которые сохранили верность пресным водам, ожидало великое будущее: судьбой суждено им было породить всех четвероногих и пернатых обитателей суши.
У древних рыб с легкими были удивительные лапоподобные плавники с членистым скелетом, похожим на кисть, очень подвижные и мускулистые. На этих плавниках они ползали по дну. Наверное, вылезали и на берег, чтобы здесь спокойно подышать и отдохнуть. Постепенно плавники-ходули превратились в настоящие лапы. Рыбы вышли из воды и стали жить на суше.
Но что же, какая причина побудила рыб, которые, надо полагать, чувствовали себя в воде совсем неплохо, покинуть родную стихию?
Недостаток кислорода? Нет, кислорода хватало. Когда в затхлой воде его становилось мало, они могли подняться на поверхность и подышать чистым воздухом. Может быть, их выгнал на сушу голод? Тоже нет, потому что суша в то время была более пустынна и бедна пищей, чем моря и озера.
Может быть, опасность?
Нет, и не опасность, так как кистеперые рыбы были самыми крупными и сильными хищниками в первобытных озерах той эпохи.
Стремление остаться в воде – вот что побудило рыб покинуть воду! Это звучит парадоксально, но именно к такому заключению пришли ученые, внимательно изучив все возможные причины. Дело в том, что в ту далекую эпоху неглубокие сухопутные водоемы часто пересыхали. Озера превращались в болота, болота – в лужи. Наконец, под палящими лучами солнца высыхали и лужи. Кистеперые рыбы, которые на своих удивительных плавниках умели неплохо ползать по дну, чтобы не погибнуть, должны были искать новых убежищ, новых луж, наполненных водой.
В поисках воды рыбам приходилось переползать по берегу значительные расстояния. И выживали те из них, которые хорошо ползали, которые были лучше приспособлены к сухопутному образу жизни. Так постепенно, благодаря суровому отбору, рыбы, искавшие воду, обрели новую родину. Они стали обитателями двух стихий – и воды, и суши. Произошли земноводные животные, или амфибии, а от них – пресмыкающиеся, затем млекопитающие и птицы. И наконец, по планете зашагал человек!
Самые древние из «живых блиндажей»
«Мы шли по их спинам» – их было тысячи и тысячи. Они ползали всюду: на холмах и в долинах, в густой траве и среди голых камней. Медлительные, безобидные, огромные.
Лего искал на Родригесе дронтов, а нашел черепах. В 1691 году он описал, что увидел: «тысячи и тысячи» черепах, не маленьких – огромных!
И до него, и после него другие мореплаватели, исследователи и пираты рассказывали то же: на далеких островах в тропическом море (на Галапагосах? Сейшелах? на Родригесе? Хуан-Фернандесе? или где-то еще) встречали они «толпы» бронированных голиафов: «по двадцать пудов – не самые большие из них!»
Но натуралисты в Европе не очень-то верили этим рассказам. «Шкиперские побасенки»,- твердили они. В двух больших научных монографиях о черепахах весьма серьезных зоологов Вальбаума-»Хелонография» (то есть «Черепахография») и Шнейдера – «Общая естественная история черепах» о гигантских черепахах ни слова не сказано, хотя книги эти были изданы через сто лет после путешествия Лего на Родригес, в конце XVIII века, когда последние пираты доедали последних черепах на последних не захваченных британцами островах.
Но если зоологи не знали (или не хотели знать) о громадных черепахах, то каждый шкипер корабля, уходящего в далекое плавание, никогда не забывал о них. И часто маршруты судов планировались так, что капитаны предпочитали сделать большой крюк, но зайти по пути на те острова, где, по слухам, водились черепахи. Мореплавателям тех лет они порой были нужнее, чем даже пресная вода.
Это и понятно. Не забывайте, ведь в то время Аппер еще не изобрел консервы и холодильников не было. Трюмы судов, отправлявшихся за моря-океаны, набивали сухарями, сушеными бобами, горохом и бочками с солониной. Но в сухарях и бобах быстро заводились насекомые. Вездесущие и неистребимые крысы тащили все, что могли утащить. А мясо (обычно лошадиное, но иногда и говядина), хотя и плавало в пересыщенном солью растворе, от тропической жары тоже часто портилось. Да и надолго ли его вообще могло хватить? Корабли были перегружены людьми: везли солдат, чтобы обороняться от врагов и пиратов, везли переселенцев и ссыльных. И команды брали больше, чем требовалось. Ведь многие умирали от цинги и других болезней, а в бурю и шторм, чтобы справиться со сложной оснасткой, требовалось много рук.
Плаванье длилось годами. Парусные скорлупки, на которых люди ощупью исследовали земной шар, были во власти ветра и течений. Они часто влекли их туда, куда моряки плыть не хотели, или не влекли никуда. В штиль дрейфовали неделями. В бурю уносились за сотни миль от курса.
Вот почему вкусные, жирные, огромные черепахи, которые бегали чуть быстрее улитки, были для моряков всех стран желаннее пресной воды. Черепахами набивали трюмы, и эти живые консервы, «ниспосланные нам всеблагим господом», месяцами без воды и пищи копошились в трюме и не умирали, а стало быть, и не портились. Никакая солонина не могла с ними сравниться!
Толстая броня, в которой, как в блиндажах, черепахи прятались от врагов, кажется, неплохо защищала их от динозавров. Но от голодных мореплавателей не спасла.
Эти самые «блиндажи», попавшие с кораблей в музеи Европы, окончательно убедили натуралистов, что огромные сухопутные черепахи – не миф. Никто не сомневался теперь, что есть в океанах острова, на которых они живут. Но какие это острова? Гигантские панцири хранились в музеях без этикеток, а если этикетки и были, то часто неверные. В Парижском музее, например, берегли панцирь «индийской» черепахи, но в Индии исполинские черепахи не водятся и никогда не водились (на памяти человека). Неразбериха в музейных каталогах и названиях черепах царила долго. Никто не знал, где еще живут они, эти черепахи, а где жили, но уже вымерли. Где вымирают, а где процветают?
Известный порядок был наведен лишь девяносто лет назад, когда доктор Гюнстер из Британского музея опубликовал книгу «Гигантские сухопутные черепахи (живые и вымершие) в коллекции Британского музея».
Он доказал, что несколько видов и подвидов исполинских черепах еще недавно обитало (и притом в большом изобилии!) на Маскаренских островах (их всех здесь теперь истребили). Несколько видов – на атолле Альдабра (к северу от Мадагаскара). Здесь они еще уцелели. Опасаясь за их судьбу, доктор Гюнтер послал длинное письмо английскому правительству, подписанное многими учеными Британского музея, в котором просил принять необходимые меры для охраны черепах. И меры были приняты. Решили, кроме того, часть черепах переселить с Альдабра на Сейшельские острова. Но оказалось, что переселение такое давно уже совершилось: когда немецкие океанологи с исследовательского судна «Вальдивия» в начале 1899 года прибыли на Сейшельские острова, им подарили здесь несколько больших черепах.
Одну из них дед местного рыбака еще сто лет назад привез с Альдабра. Привозили их и позднее. Полудомашних черепах содержат здесь в просторных, огороженных камнями загонах. Много «диких» ползает и в кустах вокруг полей. Перед большими торжествами черепах забивают, поэтому на Сейшельских островах черепаший суп – обычный деликатес на праздничных обедах.
Четвертая большая группа островов, по которым еще ползают бронированные кузины динозавров, раскинулась в Тихом океане (Маскаренские, Сейшельские острова и атолл Альдабра расположены, как известно, в Индийском океане).
Тихоокеанский архипелаг, населенный черепахами-исполинами, вопреки старой морской традиции назван был не именем его первооткрывателя Диего де Риваденейра, а в честь бронированных животных, которые поразили воображение испанцев, когда те в 1535 году по воле случая попали вместо Перу на Галапагосские острова.
Черепах здесь было так много, что четыреста лет подряд и конкистадоры, и пираты, а позднее китобои и рыбаки, сделав изрядный крюк, приплывали сюда только за тем, чтобы пополнить свой провиант. Подсчитали, исследовав корабельные журналы, хранящиеся в библиотеках США, что лишь с 1831 по 1868 год только 79 китобойцев вывезли с Галапагосских островов 13 013 черепах! Китобойный флот Соединенных Штатов насчитывал в то время семьсот судов. А корабли других стран! А пираты, которые еще до охотников за китами объедались черепахами!
Полагают, что именно черепахам мореходы минувших веков (и открыватели, и завоеватели, и флибустьеры, и китобои) обязаны успехом своих предприятий {67}. Ведь только на Галапагосских островах моряки всех наций и всех времен съели, наверное, несколько миллионов черепах.
Удивительно, как они еще уцелели. Ведь сухопутные черепахи не очень-то плодовиты. В год, говорят, откладывают они лишь около двадцати яиц. Но живут долго, и, конечно, за сто да за двести лет каждая самка много произведет на свет потомков.
Помимо своего великолепного долголетия (которое, бесспорно, поразительный феномен!) черепахи немало и других загадок могут предложить любознательному уму. Как попали они, например, на уединенные острова, отделенные от материков сотнями миль соленой воды?
Плавать черепахи умеют, но, по-видимому, морская вода губит тех из них, которые к ней не приспособились. Вильям Биб, известный американский биолог, видел, как большая сухопутная черепаха плыла по морю, «и плыла хорошо». Но через неделю она умерла. Ее легкие и кишечник наполнены были соленой водой, которой черепаха наглоталась, когда плыла. Биб думает: это ее и погубило.
Возможно, что некоторые острова когда-то очень давно и были связаны с материками перешейками или составляли с ними одно целое. Но Галапагосский архипелаг, как теперь полагают, с материковой сушей никогда не соединялся. Если такой мост существовал, справедливо заметил один биолог, «то почему он так мало использовался?»
В самом деле, почему в таком случае прошли по нему с материка на острова только черепахи, ящерицы, змеи (всего один вид) и белоногие мыши {68}?68 Других нелетающих четвероногих на Галапагосах ведь нет. Также и на атолле Альдабра: живут только птицы и летучие мыши двух видов да… черепахи. (Есть, правда, и мелкие ящерицы – гекконы и сцинки, но они могли приплыть на корягах.)
Если птицы и летучие мыши наверняка прилетали из Африки или с Мадагаскара, то как добрались сюда черепахи, которые летают не лучше топора?
Возможно (это одно из наиболее вероятных объяснений), очень-очень давно их завезли на острова люди. Конечно, черепах ели мореплаватели не только исторических, но и доисторических эпох.
Однажды (еще в прошлом веке) на Маскаренских островах нашли очень старую (ей было около двухсот лет), неведомо как туда попавшую… галапагосскую черепаху.
И на островах Хуан-Фернандес {69} жили еще недавно галапагосские черепахи. Их привезли сюда переселенцы из Чили, чтобы есть, и в конце концов всех съели. А по одному из островов Тонга, в Тихом океане, и сейчас еще, по-видимому, ползает мадагаскарская черепаха, по имени Туи-Малила.
Сначала думали, что она приплыла сюда с капитаном Куком. Он действительно в 1777 году подарил одному из местных вождей большую черепаху. Но то была галапагосская черепаха, а Туи-Малила, как определил несколько лет назад доктор Оливер, мадагаскарская – Testudo radiata.
Так что по воле людей сухопутные черепахи неплохо путешествуют по морю. Наверное, это было и раньше: расселяясь по островам, предки полинезийцев, меланезийцев, мальгашей и других островных народов везли с собой и живых черепах. Покидали острова, которые им не пришлись по душе, а черепах оставляли, чтобы всегда иметь здесь провиант, если судьба снова занесет их ладьи в эти края. Черепахи плодились и расползались по острову во все его концы. Пищи, травы разной, было много, а врагов никаких. Жили они тут, как в раю, пока люди снова сюда не явились.