— Кого из моих коллег ты знаешь?
— Далласа. — Во время их встречи Майкл упомянул только одного человека, с которым сотрудничал в отделении этой девушки. Соло оставалось надеяться, что эти двое знали друг друга.
— Даллас. Дело принимает опасный поворот. А теперь, если ты меня извинишь, я собираюсь закрыть глаза и помечтать обо всей боли, которую он причинит. — Ответила Киттен с облегчением.
Когда Киттен легла, Соло поднял несколько камней с пола клетки, и начал подбрасывать. Необходимо было подумать. Спланировать.
— Будь осторожен с этими булыжниками. — Столь же красивая как весеннее утро, Кортэз прислонилась к стене клетки. — Тебе, возможно, они понадобятся позже.
Или нет.
— Чтобы причинить Вике боль? — отрезал он.
Кортэз вздрогнула от его резкого тона. Боится его?
Следовало бы.
Тихо. Спокойно. Соло все еще обвинял ее в грубом обращении с девушкой, да, но Кортэз нужна ему в качестве союзника. В такой ситуации союзники были важны.
— Почему бы и нет? — спросила она, вздернув подбородок. — Девчонка заслуживает это. И ты действительно глуп, если не понимаешь главного — мы попробовали каждую возможную уловку, чтобы выбраться из этой адской бездны. Но мы всё ещё здесь, и ты тоже не сможешь сбежать.
— Ошибаешься, — ответил Соло. Необходимо просто больше времени. Скоро Соло полностью восстановится после взрыва и ничто не остановит его тогда.
— Я здесь два месяца. И ручаюсь, что права. — Она протянула руку через решетку и выставила на свет. — Это — наручники. Независимо от того, какими наркотиками накачиваются наши тела, они сохраняют нас слабыми, и сверхъестественные способности бесполезны.
Соло изучил металл на своих запястьях, который забыл учесть в плане побега. Он мог все еще чувствовать тонкие пруты, ввинченные в его кости, ограничивающие диапазон движений, и он мог ощутить, как теплота по немного капала, капала, капала в организм.
Соло понял, что иным вводились наркотики, не только во время купания. Наркотики вводились каждую минуту в течение всего дня.
Гнев вернулся горячим огнем в его груди.
Это не имеет значения. Ты преодолеешь все. Ты всегда преодолеваешь.
Улыбка изогнула губы Кортэз.
— Я — Криссабелль, но ты можешь звать меня Крисс. Назовешь меня Крисси или Бель, и я вырву твой язык.
Соло не представился. Он не мог. Чем меньше людей знает его имя, тем лучше. Кроме того, Соло был назван в честь одного из самых мудрых мужчин, когда-либо живших, и все же часто вел себя как дурак. Ну, не здесь. Не сейчас. Никогда больше.
— У кого есть ключ к наручникам? — спросил он.
— Я не знаю, — ответила Кортэз, пожав плечами. — Никогда не видела его. Можно было бы подумать, что Джекис или его отродье будут дразнить нас, но нет. Они никогда так не делали, и я не уверена милосердие это или жестокость.
Он уронил камни, которые сжимал в ладони.
— Как ты оказалась здесь?
Ярость смешалась с сожалением в ее глазах и вспыхнула.
— Я гуляла поздно вечером на вечеринке с моими друзьями и слишком много выпила. Появился Матас и каким-то образом уговорил меня пойди с ним домой. Я сказала каким-то образом, потому что он больной и отвратительный, а я совсем не такая. Только не домой он отвел меня, а сюда.
Опять, Матас. Это имя начинало надоедать.
— Итак… как мне называть тебя? — спросила она.
— Боб.
Криссабелль медленно улыбнулась.
— Никакой ты не Боб.
— Тогда Фред.
Улыбка стала шире.
— Это еще хуже. Но так и быть. Продолжай мне лгать, и я начну называть тебя Веселым Красным Гигантом.
Он не покажет ей свое раздражение, сказал Соло сам себе. И не оторвет ей голову, когда сбежит.
— У кого-нибудь получилось снять наручники? — Соло просунул пальцы левой руки под правый манжет и правой руки — под левый…
— Я бы этого не делала, — предупредила Крисс, отскакивая в сторону.
… и дернул. Мгновенно острая боль ворвалась в него, и прошла от макушки до ступней. Падая на пол, Соло увидел перед глазами головокружительный калейдоскоп из черного и белого.
— Я же говорила тебе, — он услышал голос Кортэз. — Когда дёргаешь наручники, другой вид химикатов, впрыскивается в тело, те которые вызывают боль, а не летаргию. И не думай, что ты сможешь удалить их болторезами или чем-то еще. Я была здесь, когда парень достал такие, и когда он разрезал наручники, иглы обрубили ему руки.
В конце концов, зрение прояснилось, и Соло снова мог видеть. Он медленно принял сидячее положение.
Затем посмотрел на запястья и обнаружил, что причинил вред только себе. Оковы были все еще надежно закреплены, но теперь кровь сочилась из-под металла.
— В следующий раз послушай Тетушку Крисс. Она очень умная. И красивая. И талантливая.
Ага, и скромная.
— Трубки проходят сквозь материал наручников, — объяснила женщина, — и, если ты посмотришь поближе, то найдешь небольшое отверстия в каждом наручнике, через которое вводится препарат. Нас усыпляют каждые несколько дней, для того чтобы пополнить запас препарата.
Расстройство и гнев Соло усилились, всплыл другой раскаленный добела лавой, желающий излиться потоком, но так или иначе ему удалось сдержать себя. Сейчас не время для истерики. Это того не стоит.
В отдалении Соло расслышал тяжелые шаги, голоса и рев автомобильных двигателей.
— Начинается, — вздохнула Криссабелль.
Глубокий вдох, и Соло уловил аромат кофе в воздухе.
Хотя и считал кофе слишком горьким, чтобы наслаждаться им, но все же его рот наполнился слюной и желудок свело от голода.
Вчера вечером зерно было на вкус как грязь, но если бы ему сейчас дали такую же… или ещё плитку шоколада… он съел бы каждый кусочек, чтобы поддерживать силы.
— Как это работает? — проворчал Соло.
Крисс скользнула в бассейн света и вытянула ноги. Зеленые глаза блестели решимостью, меняющаяся кожа сияла, она пригладила черные волосы, рассыпавшиеся по плечам, защищая то, что таилось под этой прозрачной тканью.
— Через несколько часов откроется цирк и непрекращающийся поток людей, будет идти мимо нас весь день. Некоторые просто смотрят на тебя. — Ее голос стал жестче, и Кортэз добавила, — Некоторые приказывают, снять одежду или повернуться и наклониться. Джекис разместил здесь двух вооруженных охранников, и никому не разрешат тронуть тебя, но если ты не станешь делать то, что тебе говорят…
Да, Соло помнил: пуля в голову. Его кожа потемнела, зубы и когти удлинились. В нутрии разгорался огонь все жарче, сжигая все на своем пути.
— Не подсказывай ему, — вмешался Бри Лайан. — Пусть учится сам, как и все мы.
Соло уже успел поругаться с ним. Это просто завершило дело.
— Пусть он будет отвлекать всех, некоторое время, — добавил Мек.
Да, с ним Соло поругался тоже.
Несколько других иных пробормотали свое согласие. Смысл заключался в том, что иные хотели, чтобы Джекис переключил свое внимание на Соло, а они в это время могли действовать без страха. Мило. Однако, таков закон выживания.
Соло всегда плевал на него.
Крисс отклонила их предложение.
— Маленькая Мисс Мышка не будет кормить нас до закрытия цирка, да и потом только если мы ведём себя хорошо. — Она сделала движение, что берет в кавычки последнее слово, с трудом подавляя гнев.
Её ярость скоро прорвется на свободу, Соло был уверен в этом, и это сделает Крисс безрассудной, готовой на всё, ради смерти. Не просто бросать камни, а гораздо больше.
А Маленькая Мисс Мышь — это Вика, красивая Вика с глазами раненного оленя, синяком на лице, телом сирены и поцелуем ангела — примет на себя основной удар.
Соло так старался не думать о ней прошлой ночью. А теперь последующее… мысленное перетягивание каната, не остановить.
— Она моя. Я хочу ее.
— Ты идиот? Эта девушка не твоя. Она принадлежит Джекису… Ты не можешь ее хотеть.
— Я ее заслужил. После всего, что здесь выстрадал, Вика будет моей наградой.
— Она не приз.
Соло был таким же плохим, как Икс и Доктор Зло.
— Ого. Узнаю этот взгляд, — простонала Крисс.
Соло попытался расслабить все мышцы на лице, чтобы больше ничего не выдать.
— Какой взгляд?
Она иронически фыркнула.
— Я тебя умоляю. Вика — дочь большого парня, ты должен понимать, это не сулит ничего кроме неприятностей.
Переводчики: maryiv1205, marisha310191, aveeder, anna_locsley; редактор: Shottik, natali1875
Глава 9
Ибо так говорит Господь к мужам Иуды и Иерусалима: распашите себе новые нивы и не сейте между тернами.
— Иеремия 4:3
Вика расхаживала внутри своего трейлера, второго по величине транспортного средства на стоянке. (Номер один принадлежал её отцу, конечно). Стены, которого были покрыты розовыми кружевами и украшены разными драгоценностями в тон стен.
Каждый предмет мебели отделан дорогим белым бархатом. Кофейный столик сделан в стиле викторианской эпохи с резными ножками, которые напоминали драконов. На тумбочках возвышались хрустальные вазы, и стояли изысканные чаши.
Сказочный дом для сказочной принцессы, как часто повторял её отец.
Множество различных тюков дорогой ткани, грудой валялись в углу трейлера. Бархат, атлас, шелк, и даже очень дорогой хлопок. Вика умела шить и, как предполагалось, должна иметь «гардероб, достойный дочери короля». У нее его не было. И Вика не была дочерью короля.
В дополнение к одежде, у нее были нефритовые ожерелья, рубиновые браслеты и сапфировые подвески. Ко всему этому у неё были блестящие ногти, пальцы усеяны золотыми кольцами до костяшек, а также брошь в форме львиной головы с гривой цвета янтаря и глазами из эбенового дерева.
Каждая штучка сверкала, когда верхний свет отбрасывал мягкие, золотые лучи. Так симпатично. Так бесполезно. Вика не могла продать сейчас эти украшения, потому что отец мог заметить пропажу.
— Почему бы тебе не носить вещи, которые я даю? — Требовал Джекис, по крайней мере, раз в неделю.
— Они не в моем стиле, — отвечала девушка. И поэтому он пробовал, снова давая ей что-то еще, что-то большее, не понимая, что она не хотела носить вещи, которыми Джекис пытался загладить вину.
Но вчера вечером на обеде все изменилось. Вика одела одно из ожерелий, и, как планировалось, Джекис чрезвычайно довольный взъерошил ее волосы, не заметив выпуклую повязку под рубашкой.
Ужас, что за жизнь я веду.
Ее маме понравились бы трейлер, и одежда, и драгоценности. Она сшила бы как можно больше платьев и танцевала бы по всему дому, смеясь и кружась, вынуждая Вику хихикать.
Внезапный укол печали пронзил Вику. Ее красивая мать, которая утверждала, что любит Вику больше, чем кого-либо, всё же оставила своего единственного ребенка, сбежав с любовником.
Спустя несколько дней Джекис нашел ее и вернул назад. А на следующее утро он собрал всех подчиненных в одном месте и объявил, что его жена умерла от черного, гнилого сердца.
И это было правдой. У Джекиса было черное, гнилое сердце, и это он убил ее.
Вика не имела ни малейшего понятия, что случилось с любовником матери.
В любом случае Вика не собиралась размышлять над прошлым, напомнила девушка себе. Она подумает о настоящем: о дне открытия цирка в Новой Атланте.
Ей приходилось оставаться в своем трейлере, пока отец не закончит со всеми обязанностями и выступлениями.
Ей следовало отдыхать, поедать конфеты и наслаждаться этим, словно безделье час за часом и подсчеты сбережений (в трехтысячный раз) были забавой, пока все остальные в цирке — «семья» — работали за еду и жилье, не только помогая с одеждой, палатками, аттракционами и транспортными средствами, но и выступая.
У Вики была лишь одна обязанность заботиться об иных после того, как посетители уезжали. Таким образом, горожане никогда не видели ее, никогда не пытались причинить ей вред, а значит, головы не приходилось никому отрывать.
Что еще более важно, цирк никогда не должен был переезжать в новое место раньше, чем это было запланировано, тем самым избегая закона.
Джекис хотел обезопасить Вику ото всех… кроме него самого.
«Когда же ты научишься, Вика? Не может быть двух хозяев в одном доме. Ты делаешь то, что я говорю и когда я говорю, иначе пострадаешь. Я люблю тебя, но не будет поблажек, только потому, что ты мой единственный ребенок».
Отец, который любит дочь, не ударит ее. Отец, который любит дочь, не станет калечить и изгонять одного из двух ее друзей, вынуждая бросить другого из страха, что с ним будет тоже самое. Отец, который любит дочь, не станет убивать ее любимых домашних животных.
Я просто хочу жить мирно.
И все же сегодня Вика нарушила правила, и не осталась внутри, а потратила пять минут, чтобы сбегать в зоопарк и проверить новенького.
Пять минут и все, но, по мнению отца, этого было слишком много.
От дрожи у нее подкосились ноги, и она упала на кушетку. Как она желала, чтобы Джекис стал тем человеком, каким был раньше, человеком, который слушал ее истории о бабочках и заправлял ночью ее одеяло, но всё изменилось, когда ее дедушка умер, и Джекис занялся цирком.