– Ты что болтаешь? Удавлю, щенок…
Мишка потянул из ножен кинжал, но вторая рука Луки захватила его запястье, как капкан.
– Кусаться надумал, сучонок? Я тебя…
Второй кинжал коснулся шеи десятника. Лука мгновенно выпустил Мишку и отпрянул. Сделано это было так быстро, что Мишка даже не сразу понял, что свободен.
– Хитер! – Лука слегка пригнулся и расставил в стороны руки. Не доставая оружия, предложил: – Ну давай поиграем.
– Горло прикрой, дядька Лука, и глаза: мы в эти места бить приучены. В Турове троих татей так упокоили, а четвертого изуродовали.
– Ага! – раздался из темноты Мотькин голос. – Мишка ему ухо отсек.
– А тутошнего зарезанного ты сам видел, – добавил с другой стороны Роська. – Старшину «Младшей стражи» не замай!
– Р-р-р.
– Чиф, рядом! Сидеть! – Мишка ухватил пса за ошейник.
«Лука – профессионал. Вырубить трех мальчишек голыми руками для него не проблема, даже с риском, что кто-нибудь из них может успеть полоснуть ножом, но Чиф – это серьезно. Если он повиснет на руке или, не дай бог, доберется до горла… пусть даже только с ног собьет… зарезанного татя Лука сам видел».
– Сидеть! – точно таким же тоном, как Мишка на Чифа, Лука прикрикнул на зашевелившихся у костра мужиков. – Шутейно мы…
– А щенком меня не зови! Моя мать не сука! – Мишка немного помолчал. – Все еще хочешь играть, Спиридоныч?
– Поиграли уже. – Лука сплюнул в сторону. – «Младшая стража» выиграла.
– Вира с тебя, дядя Лука. Выслушаешь меня, но рукам воли не дашь.
– Гм. Ну слушаю.
– Сотня медленно умирает. Прибавки от своих почти нет, со стороны не берем. В первом же серьезном бою сколько-то народу потеряем. А боев будет много – Владимир Мономах при смерти. В Турове сел Вячеслав, но если Киев Мономашичам не достанется… Дальше объяснять?
– Не дите, понимаю. – Лука нервно дернул головой.
– Если сгинет воинская сила, всему Ратному конец. Пополнять сотню извне, сам понимаешь, не дадут. Единственный выход для сохранения и увеличения воинской силы – дружина боярина Корнея. Тот, кто пойдет к нему, останется воином, остальные будут платить за защиту. И вся округа тоже, куда достанем. На это и будем содержать войско. Ближникам боярским – деревеньки с холопами, дружине – корм и добыча.
– Почему сам, – Лука кивнул в сторону палатки деда, – не говорит?
– А ты бы сказал? С мальца же какой спрос?
– Когда?
– Медленно, постепенно. Князьям не до нас будет.
– Понял. Ты того… не держи зла, погорячился.
– Все понимаю, ты не первый.
– Даже так? – Мрачное выражение лица Луки мгновенно сменилось настороженным. – А кто еще?
– Ты бы ответил?
– Хм, – Лука криво ухмыльнулся, – вот тебе и «Младшая стража»: мальцы, игрушки. Передай деду: на четыре десятка может рассчитывать.
– Передам.
Лука развернулся и пошел назад, к своему костру, а Мишка по очереди оглядел Матвея и Роську.
– Вы откуда взялись?
– Крестная забеспокоилась, – объяснил Роська. – Темно уже, а ты ушел, и нету.
– Все слышали и видели, но мало что поняли. Так?
– А чего это вы с ним… – начал было Матвей.
– Ничего не видели, ничего не слышали, понимать нечего! – быстро перебил Роська.
– Верно мыслишь, старший стрелок! Пока Демьян лечится, бери на себя десяток. Ребят постепенно, по мере выздоровления, будем на учебу ставить. Ты командуешь, Кузьма учит.
– Слушаюсь, господин старшина!
– Как спина?
– Полегчало. Юлия, не знаю как по батюшке, просто волшебница, а говорит как! – Голос у Роськи потеплел. – Я матушку вспомнил…
Мотька ревниво засопел:
– Со мной тоже… говорила.
«Поздравляю, сэр, у вас на глазах происходит формирование любовного треугольника. И углов, надо понимать, будет все прибавляться, она же со всеми профессионально поработала, а они все сироты, ласкового слова не слышали с младенчества. Пресекать надо в зародыше, только как?»
– Ребята, вы на голос ее не очень-то ведитесь. Это лекарское искусство – успокоить, приласкать, пожалеть. Лекарок этому с детства учат, и она так с каждым больным или раненым разговаривает, не только с вами.
«Бесполезно… слушают, но не слышат. Только этого мне не хватало. Как их ножевому бою учить, если они из-за Юльки тут же резаться начнут? Ну нет, лекарка моя любезная, сама напортачила, сама и исправлять будешь!»
– Ладно, сами потом убедитесь. Сейчас давайте на ночь устраивайтесь. Роська, обойдешь всех, посмотришь, как устроились, потом мне доложишь. Я у деда буду.
– Слушаюсь!
Мишка, сопровождаемый Чифом, быстро зашагал к фургону. Как он и предполагал, все женщины собрались там. Как только Мишка сунулся под полог, разговор прервался и все головы повернулись к нему.
– Тетя Настена, неприятность у нас, Юлька парней моих подпортила, может плохо кончиться.
– Что? Как это подпортила?
Вопрос прозвучал строго, даже грозно, но было понятно, что строгость эта адресована не Мишке. Юлька тоже сразу все поняла и попыталась «отыграть» тему:
– Минька, ты чего болтаешь, за кашу, что ли, обиделся?
Дело, однако, казалось Мишке очень серьезным, поэтому он, не глядя на Юльку, по-прежнему обращался только к Настене:
– Ты же знаешь, как она голосом завораживать умеет, а ребята все – сироты, ласковое слово и не помнят, когда в последний раз слышали. Мотька с Роськой уже волками друг на друга глядят, а постепенно и другие выздоравливать начнут. Обучим их оружием пользоваться, а они друг в друге дырок наделают.
Бзынь! Подзатыльник, исполненный опытной лекарской рукой, мгновенно вышиб из Юлькиных глаз слезы.
– Мама! Я же как лучше хотела, они даже боли не чувствовали!
– Все силу свою пробуешь? Я тебе что говорила?
Бзынь!
«Влипла подруга. А ситуация-то такая же, как с моими ребятами. Дети же еще, а в руках сила: у них – оружие, у нее – власть над сознанием. Силы своей не понимают, страха не ведают, ответственности… и слово-то такое им неизвестно. А то ли мы делаем, вообще? Не натворить бы беды, но и назад ходу нет. Думайте, сэр Майкл, управление персоналом – тоже наука».
– Тетя Настена, она же не знала, что они…
– Должна была понять, на то и лекарка. Если слишком легко ей поддались, значит, что-то не так. А она решила, что это она такая сильная да умелая!
Бзынь!
– Мама!
Бзынь!
Мишка уже открыл рот, чтобы вступиться за Юльку, но его опередила мать:
– Настя, будет тебе, мозги выбьешь!
– Было б что выбивать…
«Нет, Настена и правда здорово разозлилась, надо как-то отвлечь. Ну-ка, сэр, спасайте прекрасную даму!»
– Тетя Настена, можно сказать?
– Что еще?
– Если уж это… не знаю, как назвать, появилось, то убить это уже нельзя, надо, наверно, попробовать чем-то заменить. Ну вот мама у них у всех крестная, так, может быть, можно это на нее перевести как-нибудь? И еще: они ни семейной жизни, ни родства не помнят или не знали этого вообще. А неприкосновенность родни им как-то внушить тоже нужно…
– Поняла я тебя, поняла! Слышишь, лахудра? – Настена сердито глянула на дочь. – Никто его не учил, а все лучше тебя понял! Больше к отрокам и близко не подходить! Я сама ими займусь, они у меня узнают, что такое ласковое слово! Про тебя, свиристелку, забудут, как и не было! Перестань реветь! Сама виновата! А насчет семейных дел…
– Настя, – подала голос Татьяна, – я бы к себе кого-нибудь взяла. У Ани-то своих пятеро, а у меня двое.
– Михайла, – Настена обернулась к Мишке, – сколько их у тебя всего?
– Четверо.
– А тот, что в село приехал?
– Мамин племянник, Петькой зовут.
– Мотю я бы взяла, – уже помягчевшим голосом проговорила Настена. – Он Юльке толково помогал и ни крови, ни ран не боится, есть у парня склонность к лекарству. Да и этой, – Настена кивнула на Юльку, – полезно понюхать, как мужиком в доме пахнет.
– Мама, да мужики все дурные, вонючие, грязные!
– И этот? – Кивок в сторону Мишки.
– А…
– То-то же!
Мишка, в который раз за день, почувствовал, что краснеет. Настена была беспощадна, как умеют быть беспощадными для дела все хорошие врачи.
– Мама, – Мишка просительно глянул на мать, – Роську бы у нас оставить, он мой крестник, да и относится ко мне…
– Видела я, правильно говоришь, сынок.
Татьяна, словно опасаясь, что ей не достанется ни один приемыш, торопливо вставила:
– Значит, мне – двоих. Как их звать-то?
– Артемий и Дмитрий. А дядя Лавр не рассердится?
– Сам еще детей хотел, вот и будет ему… – Татьяна запнулась и принялась преувеличенно тщательно поправлять платок.
– Тетя Настена, – снова обратился Мишка к лекарке, – а можно еще одну вещь сказать? Так мы ребят приучим к заботе о них, а надо же научить и самим о других заботиться. У нас-то младшие есть: Сенька и Елька, – а с остальными как?
– Ну говори уж, говори, вижу же, что придумал.
– У Нинеиных сук скоро от Чифа щенки будут. Если ребятам раздать и наказать, чтобы воспитывали…
– Аня, парень-то у тебя… А? – Настена улыбнулась и протянула было руку потрепать Мишку по голове, но тут же испуганно ее отдернула – в фургон сунулся Чиф, которому, видимо, надоело ждать, когда хозяин снова обратит на него внимание.
– Тьфу на тебя! Напугал, кобелина!
Чиф лишь радостно оскалился в ответ Настене и попытался облизать хозяина.
– Фу! Чиф, перестань! – Мишка принялся отпихивать от себя пса. Женщины, глядя на эту борьбу, разулыбались, только мать неожиданно пригорюнилась и тяжело вздохнула.
– Фролушка… Отец бы, покойник, порадовался…
Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такою милою доверчивой приятцей,
И, никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.
– Минька, подожди! – Из фургона выскочила все время молча сидевшая в уголке Анька-младшая. – Минька, а правда, что ты нам всем подарки из Турова привез?
Контраст между материнской мудростью женщин и девичьей суетностью был настолько велик, что Мишка чуть не выматерился вслух.
– Нашла время!
– Ну, Минька, что тебе, жалко? Покажи…
– У деда всё, у него и спрашивай.
– У-у, он не покажет. А давай вместе пойдем, будто ты сам показать захотел.
– Пошли, он тебе покажет – ахнешь!
Возле дедовой палатки Мишка приостановился и, демонстративно кашлянув, громко спросил:
– Господин сотник, здесь старшина «Младшей стражи», дозволишь войти?
Анька совершенно по-идиотски хихикнула.
– Кхе! Дозволяю! А хихикает кто? Тоже заходи.
Согнувшись, Мишка пролез в палатку, за ним Анька.
– Вот, на подарки желает взглянуть…
– Пошла вон, вот я тебя!
Аньку как ветром сдуло.
– А тебе чего, Михайла?
– Новости есть, деда, и дела, без тебя не решить.
– Новости-то хорошие?
– Всякие.
– Лавруха, а чего это мы не слыхали, как они подошли? Мы тут с тобой о делах, а вокруг неизвестно кто шляется…
– Так снег-то утоптали, батюшка, не шуршит, не хрустит.
– Деда, а давай я Чифа на стражу поставлю, он никого близко не подпустит.
– И то дело.
Мишка высунулся наружу, свистом подозвал пса.
– Чиф! – Мишка похлопал ладонью по полотнищу палатки. – Охранять!
Чиф всем своим видом продемонстрировал готовность порвать любого, кто приблизится к палатке, и тут же занялся притащенной откуда-то костью. Ему ограничения устава караульной службы были неведомы, и кость от исполнения обязанностей его нисколько не отвлекала.
Пока Мишка «ставил на пост» Чифа, Лавр продолжил, видимо начатый раньше, разговор:
– …Ворота только одни, а со стороны реки есть маленькая калитка. От леса до ворот шагов двести – двести пятьдесят. На том берегу лес далеко, сначала заливной луг идет, потом – пашня. Как через реку перебираются, я не знаю, но сейчас там лед.
«Ага, похоже, обсуждают налет на Кунье городище, Лавр же там бывал, знает подробности».
– Сколько там сейчас народу, трудно сказать, Танюха говорила, что около трех сотен, так это десять лет назад было. Со Славомиром ушло двадцать пять мужиков, может, у них больше боеспособных и не было, моровое поветрие и туда добраться могло. Так что сейчас там путных воинов может и не быть, только старики да парнишки, которых с собой не взяли. Пути от Ратного до них, если с заводными конями, дня полтора или два, зависит от дороги.
– Не забудь, Лавруха, нам еще до Ратного с обозом тащиться. Даже если с утра выберемся, все равно в этот день не выйдем, только на следующий. А еще собраться, да кто-то отлынивать станет…
Мишка, поняв, о чем идет разговор, влез со своим советом:
– Деда, а если сразу отсюда?
– Не влезай, пока не спрашивают! Умник, четыре десятка или семь – есть разница?
– Всем или только преданным тебе людям? Есть разница? – в тон деду отозвался Мишка.
– Каким-каким людям?
Снаружи донесся предостерегающий рык Чифа, а за ним голос Роськи:
– Господин сотник, дозволь старшине Михайле доложить!
Лавр изумленно глянул на деда:
– Ну, батяня, ты и порядки завел!
– Кхе! А ты как думал? Погоди, ты еще не все знаешь! Михайла, пусти его.
Мишка высунулся из палатки:
– Чиф, свой, не трогать! Роська, заходи.
– Господин сотник! Все люди устроены, уже спят. Лекарка Настена сказала, что десятнику Демьяну полегчало и везти его завтра будет можно, только медленно. На страже стоят ратники из десятка Алексея Рябого.
– Кхе! Молодец! – Дед довольно ухмыльнулся, искоса глядя на Лавра, и молодецки расправил усы. – Ступай и сам спать. Место-то есть? Вот и ступай, на сегодня служба кончилась. Ну, Михайла, что ты там про людей говорил?
– Те, кто сюда пришел, тебе преданы, другие-то и задницу не подняли, хоть ты совсем пропадай. Преданность награды требует: удачного похода, добычи. Пусть потом остальные локти кусают да думают, как благорасположение господина сотника заслужить.
– Кхе! Благорасположение… выдумает же. – Дед немного помолчал, раздумывая, потом заговорил уже иным тоном: – А добыча… зимние ловы закончились, пушнины у них должно много быть. Но четырьмя десятками, и десятников только двое… Лавруха, как думаешь?
– Если изгоном, а мужей, к воинскому делу склонных, у них и вправду больше нет, может и получиться.
– Деда, – снова встрял Мишка, – а если ночью и в маскхалатах…
– В чем, в чем?
– В белой одежде, чтобы на снегу не видно было. Исподнее поверх доспеха надеть – и через реку, к калитке. Всего несколько человек и нужно. Пока разберутся, мы ворота откроем, и остальные от леса галопом…
– Погоди, погоди… галопом. Не делали так никогда.
– Я, батюшка, так делал, – неожиданно поддержал племянника Лавр. – Гм, когда к Татьяне… к калитке. Только не в исподнем, а куском полотна беленого накрывался. И не через реку, а под берегом, там с полверсты всего. Можно попробовать.