Когда Вадим подошел, девушка уже вовсю общалась с «Соболем». Тут Вадиму пришлось еще раз вдохнуть-выдохнуть и протереть глаза. Картинка не исчезала — девушка чесала маршрутку по дверце. Не гладила — чесала коротко срезанными ногтями исцарапанную желтую краску. И мурлыкала при этом что-то ласковое. А «Соболь» ходил ходуном от удовольствия. Нет, не трясся — просто контуры кабины и салона переливались, словно машина была не из металла, а из мягкого податливого материала. Пластилина или желе.
— Ах ты мой маленький, бедненький, — разобрал Вадим. — Сейчас будет тебе счастье…
Девушка резво направилась к задним дверям салона, открыла их, вытащила какой-то ящик, приволокла обратно. Покосилась на Вадима, стоявшего с руками в карманах.
— Домкратом работать умеем? — деловито спросила она.
Вадим отрицательно покачал головой. Он даже смутно представлял себе, что такое домкрат. Так, некое устройство для поднятия тяжелых предметов на дороге. В общую эрудицию Вадима домкрат помещался каким-то боком. Явно не полностью.
— Угу, — кивнула девушка. — Понятно. Так, ну, чтобы крутить — ума не надо…
— А что, собственно, происходит? — удивился Вадим.
— Что-что, шину сменить надо машинке. Не ясно, что ли?
За минуту девица произвела целую массу весьма непонятных для Вадима действий. На асфальте были разложены инструменты, из которых он узнал только разводной ключ, из салона появилось запасное колесо. Оглядев дело рук своих, она удовлетворенно покивала и показала Вадиму на замасленную рукоять.
— Крути!
Вот эту манеру Вадим тоже прекрасно знал по себе. Он мог стесняться или бояться разговоров с незнакомыми людьми, никогда к ним сам не стремился — но если речь шла о деле… Через пять минут все строились рядами и шли выполнять указания. Откуда только бралось умение и командовать, и объяснять, и заражать энтузиазмом. Дело сделано — и он вновь прятался в своей раковине. Вежливая улыбка, непроницаемое лицо с легкой тоской в глазах, которую подмечали только близкие знакомые.
Вадим положил кофр на землю и принялся крутить. Не то что было тяжело — но неудобно, руки все время соскальзывали с рукоятки. Да и напрягать плечи приходилось изрядно. Тем не менее, пользу он принес: минут через десять девушка отодвинула его и принялась что-то откручивать, периодически роняя инструменты на асфальт и сердито шипя. Вадим же в основном созерцал ее бедра, плотно обтянутые тонкими джинсами. Девочка была стройной и длинноногой.
Наконец все было сделано, она тщательно вытерла руки ветошью, потом поплевала на них и вытерла еще раз. Обнюхала пальцы, выразительно скривилась, поводя носом. Покопалась в ящике, вытащила оттуда бутылку с водой. Сунула ее Вадиму.
— Полей. те мне на руки.
— Можно на ты, — сказал он, отвинчивая пробку. — Меня зовут Вадим.
— Анна, — кивнула она.
— Вот что, Аня… — начал Вадим, но его немедленно и резко прервали.
— Анна. Не Аня и не Анечка. Или будешь Вадиком.
— Нет, спасибо, — содрогнулся Вадим. От такого издевательства над собственным именем его всегда тошнило. — Хорошо… Анна. А что ты тут делаешь?
— Тебя жду, — спокойно ответила девушка, расстегивая куртку и вытирая руки о черную майку. — Господин Посланник мне сказал, что придет второй.
Вадим ошеломленно потянулся рукой к резинке, скреплявшей «хвост», проверил, не выбиваются ли волосы из прически.
— Кто сказал?
— Господин Посланник, — показала девушка на кота, уже запрыгнувшего в кабину «Соболя».
Наверное, нужно было о чем-то спросить. И начать с самого начала. Анна явно лучше разбиралась в том, что происходит. Но — как всегда — задавать вопросы, выставляя себя дураком, было неловко. Рот словно залепили кляпом. Вопросы вертелись в голове — от самого простого «а к чему это все?» до более странного: как Анна ухитряется разговаривать с машиной и котом. И ни один он не мог задать вслух — уже пару раз собирался, но каждый раз слова пропадали с языка.
Удобнее и привычнее было дождаться, пока все выяснится само. Так обычно и случалось — в новой ситуации Вадим отчаянно тупил, не понимая самых простых вещей. А потом наступало прозрение — и он удивлялся, почему же еще вчера чувствовал себя так неловко.
— Ну что, поехали?
— Куда?
— Не знаю, — покачала головой Анна. Движение было резким — длинный крупно вьющийся «хвост» метнулся от одного плеча к другому. — Господин Посланник говорит, что нас ждут.
— Ну, поехали, — пожал плечами Вадим. Девушка залезла в кабину, похлопала по оставшемуся на двойном пассажирском сиденье месту. Вадим слегка напрягся — если уж Анна одним своим видом сводила его с ума, то прикасаться к ней плечом или коленом… Многообещающе, но страшновато. Обычно он шарахался от случайных прикосновений посторонних людей. Невзначай скользнувшая по голой коже потная ладонь какого-нибудь зрителя в клубе обеспечивала ему несколько дней зуда. Кожа краснела, словно после крапивы. Но Анна посторонней не была — скорее уж, наоборот.
Все же пришлось сесть рядом. Вадим деликатно отодвинулся к самой двери, так, что между ними оставался промежуток в добрую ладонь. Сидеть из-за этого было неудобно, так как стоявший между коленями кофр заставлял принять совсем уж нереальную позу воспитанного осьминога.
— Давай-ка я его на водительское место переставлю, — предложила Анна.
— Упадет.
— Нет, не упадет, я вниз поставлю.
— Там же педали?
— Ничего, ему не помешает.
— Кому?
— Одноглазому…
Всю эту сюрреалистическую перепалку Вадим затеял лишь с одной целью — послушать, как Анна говорит, и немножко к ней привыкнуть. Не удалось — каждое слово действовало, как ведро кипятка. Или поочередно — кипяток, ледяная вода, кипяток. Контрастный душ: одинаковые интонации. Ощущение, что знает, как именно Анна ответит. Голос, который воспринимаешь не ушами — спинным мозгом, и делается и страшно, и хорошо. В свои тридцать пять Вадим никак не был невинным мальчиком. Два брака, несколько долгих романов. Но так он не реагировал ни на кого и в школе. Первая любовь — девочка с двумя косичками, коричневая форма, неуклюжие портфели. Он трепетал перед ней — но ничего подобного не испытывал.
На внезапную влюбленность все это не походило. Скорее уж, на какое-то наваждение.
Кофр, наконец, оказался между рулем и водительским креслом. «Соболь» или, как назвала его Анна, Одноглазый, тронулся. Через пару минут всякая деликатность была забыта. Маршрутка неслась так, словно пыталась поставить мировой рекорд в гонках по городу. Вадим и не представлял, что стандартный вазовский микроавтобус способен развить такую скорость. Соответственно — их мотало и швыряло друг на друга. В какой-то момент Вадим совершенно нечаянно уронил ладонь Анне на колено.
Девушка вздрогнула, отвернулась — но движения, которого ожидал Вадим, не сделала. Не стряхнула его ладонь. И пусть это было против всех правил — полчаса как знакомы, черт знает сколько лет разницы в возрасте — руку он не убрал. Ему хотелось положить руку ей на плечо, расстегнуть куртку и прикоснуться ладонью к голой коже. С единственной целью — ощутить, как это будет. Отчего-то казалось, что она окажется близкой и родной. Продолжением его собственного тела.
Только пару минут спустя он понял, что думал только о себе. Что сказала бы Анна, хотелось ли ей такого контакта — эта мысль пришла позже и больно укусила за совесть. Кот, лежавший на сиденье, приподнялся и посмотрел на Вадима огромными зелеными глазищами с тонкими черточками зрачков. Во взгляде была насмешка. Господин Посланник коротко мяукнул и принялся вылизываться. Самый обычный дворовый кот — вот только взгляд пробрал Вадима до печенок. Паршивая кошатина видела его насквозь.
Анна словно невзначай положила руку рядом, след в след. Ее кончики пальцев и его запястье разделяло не больше сантиметра. Крупная длиннопалая ладонь. Коротко состриженные ногти без маникюра. Никаких колец, браслетов. Руки — как в одной форме вылиты. И этот приглашающий жест. Вадим опустил ладонь на ее руку, переплел пальцы.
— Все будет хорошо, — неожиданно для себя выдал он пошлую благоглупость. Кот оторвался от вылизывания задней лапы и опять издевательски мяукнул.
— Не сомневаюсь, — достаточно ядовито сказала девушка. И тут же, словно извиняясь за резкость, боднула его щекой в плечо. Пышная челка скользнула по шее Вадима, и это стало последней каплей в чаше его терпения.
Целовать ее было странно — словно самого себя. Был в этом какой-то нарциссизм. Вадим держал в объятиях собственную копию. Маршрутка деликатно сбавила скорость, не мешая им целоваться. Он почти не различал ее запаха — только далекий фон сиреневого мыла на висках, сладковатый аромат шампуня. Так еще ни с кем не было. Наверное, и запах у них был один на двоих.
В момент, когда Вадим прикоснулся к пуговице ее джинсов, маршрутка резко остановилась. Кошачий мяв разорвал тишину. Анна недовольно повернулась, щуря глаза, покосилась на кота. Выслушала его мурлыканье, грустно вздохнула.
— Господин Посланник говорит, что… нам нельзя торопиться. Позже. Сейчас нельзя.
— Почему?
— Не знаю. Не понимаю. Какой-то обряд.
— Какой еще обряд?!
— Откуда я знаю? — повысила голос Анна. — Он так говорит. А ему я доверяю.
— Хорошо, — кивнул Вадим. — Как скажешь…
Он разочарованно отвернулся к окну, постарался взять себя в руки. Томное и тошное ощущение незавершенности. Анна нужна была ему сейчас. Не когда-то потом, а сейчас. И до конца. Да и она, судя по всему, вовсе не была против. И тут вмешивается какой-то непонятный… кот! Только кота для полного счастья и не хватало. Возбуждение уходить не хотело. Анна положила голову ему на плечо и замерла с прикрытыми глазами. Плотно сжатые губы выражали явное недовольство.
— Сколько тебе лет? — спросил он.
— Двадцать пять, а что?
— Ско-олько? — опешил Вадим.
— А в чем дело-то? — Анна открыла глаза, потом потерла прямой чуть вздернутый нос.
— Я думал, лет восемнадцать-двадцать.
— Ага, — сказала она. — Все так думают. Ты тоже на свой возраст не выглядишь, не волнуйся.
— И сколько мне, по-твоему? — заинтересовался Вадим.
— На вид или на самом деле?
— И так, и так.
— На вид — двадцать пять, двадцать шесть. На самом деле — лет на десять больше.
— Откуда ты знаешь?
Анна пожала плечами, слегка толкнув Вадима, улыбнулась чему-то.
— Знаю, и все. Ниоткуда. Просто вижу. А что, никто никогда не удивлялся, что ты не по возрасту выглядишь?
Вадим усмехнулся. Удивлялись, конечно. Все новые знакомые поголовно. Парадокс — лет до шестнадцати ему давали лишний десяток. Серьезный мальчик со взрослым выражением лица и взрослым же умением держаться. Без вопросов продавали сигареты и пиво, пропускали на сеансы для взрослых. А лет в двадцать пять начался обратный отсчет. Начали спрашивать паспорт и удивленно хмыкали, когда видели дату рождения. Называли пацаном — причем его же ровесники. Еще одно совпадение…
— Слушай, может, ты моя потерянная в детстве сестра, а? — попытался пошутить он.
— Ага, конечно. Вот только мексиканского сериала нам еще и не хватало. «Богатые тоже плачут», да? — возмущенно вскинулась Анна и покраснела.
Да уж, шуточка вышла неважная. И тупая по своей сути, и с далеко идущим намеком на инцест.
— Извини, — неловко сказал Вадим.
Анна осеклась, потом смущенно улыбнулась. И эту реакцию он видел насквозь — не хотела быть резкой, но так получилось, слова сами сорвались с языка. И теперь — мучительно неловко. Нужно извиниться в ответ, но язык стал ватным, а губы онемели. Вадим осторожно погладил ее по голове.
— Куда мы едем? Долго еще?
Анна посмотрела на кота, тот что-то промяукал.
— Нет, еще минут пятнадцать. Куда — я его не очень понимаю. Там увидим.
— А как ты вообще… ну, ты понимаешь.
— Пришла с работы, спать легла. Вышла вечером из дома в магазин, за соком — а вокруг никого. Вообще. Магазин закрыт, все закрыто. Ну, посидела, подумала. А потом он, — Анна показала на кота. — Пришел, говорит — сиди и жди. А ты?
— В метро задремал, — объяснил Вадим. — А дальше все почти так же. Сегодня что, какой-то особенный день?
— Вообще, полнолуние и тринадцатое… или еще двенадцатое?
Кот перелез к Анне на колени и разразился длительным мявом. Он и мяукал, и урчал, и дергал ушами. Анна внимательно его слушала, качая головой.
— Он говорит, сегодня ночь Бельтайна.
— Э? Бельтайн же на первое мая… — удивился Вадим.
Анна расхохоталась, прижимая к себе кота.
— Как ты думаешь, кельты пользовались грегорианским календарем? Да они и слова «май» не знали! Они жили по лунному и солнечному циклам. А Бельтайн — первое полнолуние после весеннего равноденствия. В общем, ночь Бельтайна, и мы выбраны для какого-то ритуала.
— Язычество, — хмыкнул Вадим.
— А ты верующий какой-нибудь?
— Да нет, наверное. То есть, для меня это все как-то… сложнее. — Как именно, Вадим предпочел не уточнять. В частности, потому, что и сам не слишком представлял, как именно и в чем сложнее. Ни одна религия и философия не показалась ему достаточно стройной и логичной. Во всех нужно было верить — пророку или проповеднику. Верить предлагалось в те вещи, которые пророки не могли доказать. И именно это Вадима и раздражало. «Не можешь доказать, молчи» — обычно пожимал он плечами. А идеи материалистов казались слишком уж пресными и ограниченными. В человеке должно быть хоть что-то, отличающее его от растений и камней. Нечто большее, чем просто движущееся за счет электрохимии в нервах тело.
Собственные представления строились на снах и ощущениях. Говорящие коты и самостоятельно движущиеся маршрутки его не слишком удивили. Он всегда подозревал, что кошки не глупее людей. Даже умнее — а потому скрываются. Да и у автомобилей часто бывали лица выразительнее, чем у прохожих. Перестав злиться на непонятное и шарахаться от странного, Вадим почувствовал что-то, схожее с радостью.
Ночь древнего праздника, темнота и удивительное, ставшее реальным. Красивая и близкая девушка рядом. Возможность до утра забыть о всех бытовых бедах. Что еще нужно для того, чтобы расслабиться и жить текущим моментом?
На самом деле, нужно было многое. Еда, желательно — горячая и сытная. Возможность общаться со всеми хозяевами праздника напрямую, без переводчика. Место, где можно подремать хотя бы пару часов. Короче, Вадим был преисполнен противоречивых желаний. Но чем дальше машина уезжала от центра, тем сильнее делалось любопытство.
Кот по имени Господин Посланник развалился на коленях у Анны, свесив хвост, и ловил лапами ее ладонь. Девушка складывала пальцы «страшилкой» и дразнила кошака. Такое несолидное развлечение не мешало ему сохранять строгое выражение морды. Так что сразу было видно — это не какой-нибудь дворовой блохастик, а официальное лицо.
После недавней свободной смелости Вадим опять почувствовал себя неловко. Полез, как дурак, к девушке, которая в первый раз его видит. Даже не успев толком познакомиться. Конечно, она его не послала подальше — сама, видно, смутилась. Но все равно — как-то глупо вышло. Неправильно.
Спрашивать же у Анны, кто она и откуда — казалось еще глупее. Если у этой игры и были правила, то такое дотошное любопытство считалось нарушением. Вадим чувствовал это интуитивно, как понимал многие вещи. Захочет — расскажет сама. Говорить же о себе он умел плохо. Верно заданными наводящими вопросами его можно было заставить разговориться — но не всегда и не везде. Проще всего ему было общаться по переписке.
Вадим покрутил рукоятку стеклоподъемника, высунул голову наружу. Темные ряды домов, освещенные только фонарями. Незнакомые окраинные кварталы — даже непонятно, юг или север, все московские окраины одинаковы. Пустое шоссе, серой стрелой летящее вдаль. Блистающие кристаллики невесть откуда взявшегося льда. Жемчужная пелена тумана впереди. Город, знакомый с детства, казался чужим и загадочным.
Пока что было ясно, что ничего не ясно. Языческий праздник Бельтайн, который праздновали явно не люди. Людей как раз видно не было. Один говорящий кот, одна живая маршрутка. Надо думать, все прочие участники празднества были тоже… чем-нибудь странным.