Сердце колотилось, как копер, и первые две пули прошли мимо. Чтобы успокоиться, он сделал глубокий вдох, выпустил половину воздуха и сделал еще два выстрела. Пара фонарей взорвалась фейерверком осколков, и снова воцарилась тьма.
Почти тотчас же послышалось оглушительное стаккато скрытых пулеметов 30-го калибра, и на палубу со звоном посыпались пустые гильзы. Дистанционные пулеметы снова в деле.
К магазину, вставленному в пистолет Кабрильо, изолентой был примотан запасной. Он поменял их местами, надел прибор ночного видения и взялся за работу. В призрачном зеленом свете прибора вспышки выстрелов выглядели светлячками, а люди — лучезарными призраками. Хуан взял на себя роль ангела-хранителя Эдди Сэна.
Эдди все еще оставался на открытом месте, и, судя по медлительности его движений, в него попали. Следов крови не было, так что, скорее всего, жилет спас ему жизнь; однако Хуан, однажды получивший пулю в жилете, знал, что пройдет не один час, прежде чем Эдди сможет хотя бы толком перевести дыхание. Сэну потребовалось несколько мучительных минут, чтобы добраться до люка надстройки, где пара рук тут же увлекла его в безопасное место.
Через кордитовый дым, плывший, будто густой британский туман, Кабрильо распознавал потенциальные цели и стрелял с эффективностью робота. Пока экипаж не возьмет в бою верх, о захвате пленных беспокоиться нечего.
Кровь текла по палубе ручьями, тела громоздились друг на друга, но огонь «морских котиков» утих до спорадических коротких очередей. Они понесли потери. Кабрильо заметил двух пиратов, бросившихся вперед от люка, за которым укрывались у основания одного из кранов. Один выудил что-то из ранца напарника. Хуан распознал подрывной пакет и срезал обоих, прежде чем они успели его активировать. Еще один попытался предпринять бросок к надстройке. Пока Кабрильо брал его на прицел, один из дистанционных пулеметов повернулся на своей турели, и длинная очередь перерезала пирата почти пополам.
Похоже, это сломило пиратской шайке хребет. С десяток выживших ринулись к сходням в тот самый миг, когда большой дизель «Кра», тарахтевший на холостом ходу, взревел, набирая обороты, — и напоролись прямиком на сокрушительный огонь из надстройки. Затаившись, группа Эдди заставила пиратов решить, будто путь к отступлению чист. Двое рухнули на палубу, и их трупы заскользили по собственной крови.
«Кра» начал отваливать, бросив свою абордажную команду. Кабрильо дал очередь по палубе траулера, но мишеней там не было. Концы, крепящие трап-сходни к рыбацкому судну, никто не отвязал, и он начал понемногу отрываться. Два пирата были на полпути через него, когда «Кра» пришел в движение. Сходни натянулись, будто мостик между кораблями, пока концы не оборвались. Трап весом в тысячу восемьсот фунтов изогнулся винтом, а затем отделился от «Орегона», сбросив людей в море и грохнувшись на них сверху, когда они вынырнули.
«Кра» чуть изменил угол, сближаясь с «Орегоном», чтобы дать оставшимся на его борту возможность перепрыгнуть. Эрик Стоун у руля в оперативном центре, распознав маневр, повернул «Орегон» налево и прибавил ход, когда оставшиеся пираты принялись прыгать через планшир. Один приземлился на главную лебедку «Кра». Стоявший высоко над ним на крыле мостика Кабрильо услышал, как хрустнули кости, и увидел, как тело падает на палубу траулера. Второй головорез врезался в борт «Кра», упал в воду и не вынырнул. Остальные шестеро попадали в узкое пространство между кораблями.
Хуан не знал, видит ли рулевой рыболовного судна, что случилось, или просто ему наплевать, но тот продолжал подруливать к «Орегону». Эрик Стоун дал полную тягу на носовой водомет в попытке оттолкнуть «Кра» в сторону но выход его тоннеля был направлен в море далеко впереди траулера, так что мощная струя просто взбурлила волны.
Два корпуса столкнулись и с грохотом встали, сокрушая людей, барахтающихся в воде, растирая кости и плоть в розовую кашу, тут же смытую прочь, как только корабли разошлись.
Хуан достал рацию из выдвижного ящика в глубине рубки:
—
Оружейник, здесь Кабрильо. Как только получите картинку, продырявьте их по ватерлинии. Пусть сукины дети знают, что никуда не уйдут.
—
Вас понял, — ответил Марк Мерфи.
Расстояние между судами увеличивалось. Кабрильо
увидел, что матрос на борту «Кра» цепляет трос деррика к обвязке контейнера, стоящего позади рубки. Председатель выпустил несколько пуль из своего «Хеклер унд Кох», но попасть по мишени, подпрыгивающей на волнах, с шаткой площадки было почти невозможно. Пират даже не поднял головы, хотя вокруг рикошетили пули. Невидимый крановщик включил деррик. Поскольку А-образная стрела деррика свешивалась за корму траулера, большой контейнер пополз по палубе «Кра», оставляя на деревянном настиле палубы глубокие борозды. Нижний край зацепился о кнехт, но барабан лебедки продолжал вращаться. Контейнер мгновение раскачивался, после чего опрокинулся на бок с раскатистым грохотом. Наконец оказавшись под краном, он поднялся в воздух, качнулся и оказался за транцем. Крановщик отпустил тормоз, и контейнер рухнул в море, немного покачался на волнах и начал наполняться водой.
Трос соскользнул со свободно вращающегося барабана лебедки продолжающего удаляться «Кра». Контрабанда, которую вез траулер, наверняка в контейнере, и Кабрильо прикинул, что, если действовать достаточно быстро, можно вывести рыболовное судно из строя и подцепить отцепленный трос, прежде чем он скроется в бездне.
Будто прочитав его мысли, Марк Мерфи дал короткую очередь из пулемета Гатлинга, спрятанного в носу «Орегона». Полсотни болванок из обедненного урана продырявили «Кра» на уровне ватерлинии чуть впереди рубки — в точке, где Мерф не опасался попасть в топливные цистерны.
Цистерны находились значительно ближе к корме, чем зияющая дыра, но пули напоролись на склад оружия пиратов. Первый взрыв оказался относительно слабым и ограниченным. Из пробоины, проделанной «гатлингом» в корпусе, вырвался лишь хлесткий язык пламени. Второй взрыв вспорол палубу и вырвал солидный кусок борта. Дым и пламя вырвались из траулера, опрокинувшегося, будто ему в борт дали залп из тяжелых орудий. Кабрильо беспомощно смотрел, как все новые взрывы раздирают рыболовное судно на куски. Зрелище было такое, будто его заранее подстроили голливудские пиротехники. Рубку скрыла сокрушительная стена пламени, а затем ахтердек изрыгнул огненное облако взорвавшегося топлива, вогнавшего корму настолько глубоко, что нос задрался к небу. Осколки и обломки забарабанили по борту «Орегона», вынудив Кабрильо нырнуть за ограждение. Кормовая лебедка траулера пролетела прямо над квартердеком сухогруза, волоча за собой трос, в лунном свете казавшийся паутинкой. Киль «Кра», ослабленный взрывами, разошелся по шву. Дымящийся нос осел обратно в воду, корма скрылась из виду, а затем передняя часть, приподнятая над ней, тоже ушла под воду.
Вся вереница событий — от первых ударов 20-миллиметровых пуль до последнего шипения выходящего воздуха — заняла девятнадцать секунд.
Хуан встал на ноги, утерев струйку крови там, где раскаленный стальной осколок задел тыльную сторону его кисти. Море покрывал широкий круг дымящихся обломков — ни одного крупнее крышки мусорного люка. Когда ударные волны отгремели, тишину нарушал только негромкий гул горящей на равнодушных волнах солярки. Ни стонов раненых, ни криков о помощи. Вспышку не пережил никто.
Кабрильо стоял как вкопанный секунд десять, а может, и все тридцать, прежде чем осознал, что фиаско еще может обернуться надеждой. Трос, удерживавший пиратский контейнер, лежал поперек палубы «Орегона», мало-помалу соскальзывая под весом контейнера, увлекающего его вниз.
—
Палубная команда на ахтердек по поводу груза, — рявкнул он в рацию. — Охрана на фордек. Искать выживших.
Бегом припустил через покинутую надстройку на корму, одолевая по четыре ступеньки за раз. И выскочил из люка как раз в тот момент, когда команда матросов добралась до ускользающего троса. Трос окончательно смотался с барабана лебедки, затонувшей по ту сторону судна, так что стремительное погружение контейнера уже не сдерживал никакой противовес. Канат с шорохом полз по палубе, и дымок от разогретой трением, пузырящейся краски вился в воздухе.
Хуан схватил кусок цепи из груды разнообразного хлама, наваленной у основания деррика. Обмотал ее несколько раз вокруг троса там, где он поднимался над фальшбортом, а затем прицепил звенья к крюку небольшой грузовой лебедки. И хотя вид у механизма был такой, будто его не включали годами, двухцилиндровый двигатель завелся после первого же нажатия на кнопку. Кабрильо перебросил рычаг, чтобы начать выбирать крюк, и цепь затянулась вокруг троса. От трения стали о сталь в воздухе начала расползаться едкая вонь, а звенья цепи затягивались все туже. Трос замедлил свое скольжение настолько, что матросы успели сделать петлю и накинуть ее на кабестан.
Трос натянулся как струна, вибрируя от напряжения, но выдержал.
Потребовалось еще несколько минут, чтобы соорудить более надежную систему, удерживающую трос, и прицепить его к одному из работоспособных кранов на корме «Орегона». Эдди Сэн и Линда Росс присоединились к нему, когда уже начали вытаскивать контейнер. Сэн был бледен и заметно сутулился при ходьбе, прижимая руки к груди в том месте, куда попали две пули.
—
Как себя чувствуешь? — спросил Кабрильо.
—
Больно, только когда смеюсь, — игриво ответил Эдди.
—
Тогда слушай анекдот про шлюху, входящую в бар с попугаем и свертком четвертаков.
Заслонившись ладонью, Эдди испустил стон.
—
Пожалуйста, не надо.
Хуан посерьезнел.
—
Насколько скверно пришлось?
—
Хочешь верь, а хочешь — нет, но я пострадал серьезней всех. У моих парней в общей сложности одна контузия и одно ранение в мягкие ткани.
—
А пираты?
—
Тринадцать убитых и двое раненых, — отозвалась Линда. — Джулия сомневается, что хоть один из них протянет дольше часа.
—
Проклятье. — Вскрытие может что-нибудь дать — возраст и этническую принадлежность пиратов, но никак не выведет на тех, кто стоит за нападением.
—
Отойти от перил! — крикнул матрос.
Все трое отошли от борта, где из воды поднимался контейнер. Вода струилась с него и вытекала изо всех дыр, насверленных по бортам. Двадцатифутовый контейнер качнулся, оказавшись над палубой, и крановщик опустил его бережно, будто корзинку с яйцами. Хуану вручили болторез, которым он перекусил дужку замка на двери контейнера. Все сгрудились вокруг, и каждый строил собственные предположения о том, что внутри. При мысли о пиратском кладе многие невольно ждут увидеть золото и драгоценные камни, хотя на дворе уже давно не XVII век.
Кабрильо подобных иллюзий не питал, но и он не был готов к тому, что хлынуло из контейнера, когда он распахнул дверцы. Одного из матросов стошнило, когда он понял, что видит, и даже Хуану пришлось стиснуть челюсти, ощутив, как желудок подкатил под горло. Под напором нескольких тонн воды, еще остававшейся в контейнере, на палубу «Орегона» вынесло сплетение из трех десятков обнаженных тел.
ГЛАВА 6
Шато устроился в долине у подножия горы Пилат к югу от Люцерна, на расстоянии короткой поездки из Цюриха. Хотя сорокакомнатный особняк выглядел так, будто господствовал над окрестностями на протяжении многих поколений, на самом деле выстроен он был всего пять лет назад. Здание со своими традиционно крутыми черепичными крышами, бесчисленными фронтонами и трубами выглядело сказочно красиво. Круглая подъездная аллея огибала грандиозный мраморный фонтан, украшенный дюжиной нимф, изливающих воду в чистый бассейн из филигранных ваз.
Вокруг главного дома высилось несколько каменных пристроек, придававших имению такой вид, словно здесь некогда была действующая ферма. Фоном этому служили альпийские луга, где бурые коровы джерсийской породы с бронзовыми колокольцами подравнивали траву и удобряли поля.
Семь черных лимузинов выстроились на парковочной площадке у гаража. За ним виднелось обнесенное забором поле, пара вертолетов «Аэроспасьяль Газель», пилоты которых в кокпите одной из коммерческих винтокрылых машин попивали кофе из термоса.
Встреча европейских министров финансов на высшем уровне в Цюрихе почти не привлекла внимания прессы, поскольку от этого саммита ничего особого и не ожидали. Однако она дала благовидный предлог для людей, встретившихся в шато, находиться в том же городе в то же время. Они собрались в большом холле особняка — высоком двухэтажном помещении, обшитом дубовыми панелями и украшенном головами вепрей и оленей и большими швейцарскими рогами, подвешенными крест-накрест над просторным камином в полный человеческий рост.
Швейцария — один из крупнейших в мире банковских центров, так что стоит ли удивляться, что все пятнадцать человек за одним-единственным исключением представляли крупнейшие банковские концерны Европы и Америки.
Во главе стола сидел Бернхард Фолькман. Воспитанный в католической строгости в доме своего отца-банкира, он весьма рано отрекся от своей веры ради другой — религии обогащения. Богом его стал капитал, Святым Причастием — деньги. Он стал верховным жрецом мира финансов, внушающим уважение своей преданностью делу и некоторый страх своим сверхъестественным чутьем. Каждый его шаг в повседневной жизни вел к накоплению все новых денег — и для его банка, и для него самого. Фолькман женился, потому что в его положении так принято, и завел троих детей, потому что позволил себе полдюжины раз переспать с женой. Их он считал необходимым отвлечением от профессиональной жизни, но не вспомнил бы ни дней их рождений, ни последний раз, когда хотя бы видел своего младшего ребенка — двадцатилетнего студента, учившегося, как ему казалось, где-то в Сорбонне.
Фолькман являлся в свой кабинет на Банхофштрассе в Цюрихе ежедневно в шесть утра и покидал его в восемь вечера. По воскресеньям и праздникам он неохотно отклонялся от этой рутины, работая дома не менее двенадцати часов в день. Фолькман не пил и не курил, а посещение казино было для него столь же немыслимо, как для мусульманина — стать свинопасом. В свои шестьдесят он обзавелся солидным животом и стал каким-то однородно серым. Его кожа приобрела тот же линялый оттенок, что и волосы, белесые глаза за стеклами очков напоминали мутную воду, оставшуюся после мытья грязной посуды. Даже костюмы он предпочитал серые, и хотя рубашки носил белые, они неизменно приобретали сероватый оттенок.
Работающие вместе с ним ни разу не видели, чтобы Фолькман хотя бы улыбнулся, не то что рассмеялся, и только сильнейшие финансовые потрясения могли заставить уголки его рта чуть изогнуться вниз.
Вокруг него сидели столь же строгие люди, преданные деньгам ничуть не менее страстно, — президенты банков, чьи решения сказывались на миллиардах долларов и миллионах жизней. И сегодня они собрались, потому что пошатнулись сами устои мировой экономики.
На столе перед Берном Фолькманом лежал небольшой прямоугольный предмет, накрытый простой черной тканью. Когда все расселись вокруг стола, налили воду и прислуга удалилась, Фолькман протянул руку и сдернул ткань.
Банкиры и их гости принадлежали к горстке избранных на всем белом свете, у которых вид предмета на столе не вызвал каких-то особых чувств. И все же Фолькман заметил, что даже эти матерые профессионалы не смогли скрыть захватившие их эмоции. Двое-трое порывисто вздохнули, один задумчиво погладил подбородок. Еще у одного глаза на миг расширились, затем он огляделся, как будто игрок в покер, невольно выдавший себя. Шесть миллиардов других людей на планете изумленно охнули бы и бросились бы потрогать предмет, прокручивая в головах различные варианты.
Трапециевидный слиток, весящий двадцать семь фунтов, известен как Лондонская надежная поставка. Его грани сияли теплой желтизной, маслянисто поблескивая в неярком освещении просторного холла. Этот слиток чистейшего золота, очищенного до 99,9 %, стоил около ста шестидесяти тысяч долларов.
—
Джентльмены, у нас кризис, — начал Фолькман по-английски без малейшего акцента, четко, старательно выговаривая каждый звук, чтобы избежать путаницы и недопонимания. — Как вы все сознаете, очень скоро мир останется без золота. Фактически говоря, спрос намного опережает предложение по очень простой причине. Некоторые из вас стали слишком жадными.