— И это сработало? — удивился Джим.
— Сработало; не с первого раза, конечно, и даже не с пятнадцатого. Но мы пробовали разные наркотики, самогипноз вместо работы с гипнотизером и так далее. Мы не знаем, почему все получилось тогда, а не раньше, но вдруг это сработало и я очутилась в корабле с Раулем.
Мэри замолчала и уставилась себе под ноги.
— В каком-то смысле, — сказал наконец Моллен, когда стало ясно, что Мэри продолжать не собирается, — она хорошо разглядела Пенара...
— Верно, — прервала его Мэри, — так мы... так я выяснила, что там только часть его. — Она снова немного помедлила, потом продолжила рассказ: — Там была только одна его часть, та, что помнила детство и кое-что еще. Он ничего не помнил про то, что был пилотом. Он понятия не имел, как заставил «Охотника на бабочек» лететь после того, как его двигатели сломались, как он разговаривал или что-нибудь в таком роде. От него остался просто клубок оживших воспоминаний детства. — Тон ее стал мягче. — Но он счастлив. Вот почему мы не пробовали еще что-нибудь с ним сделать. Он заслуживает счастья — он пропадал целое столетие и наконец добрался домой. Пусть теперь остается в «Охотнике на бабочек» сколько хочет; о нем позаботятся.
— А я-то тут при чем? — спросил Джим.
— Просто Мэри только попала в «Охотника на бабочек», но не смогла ничего сделать с Раулем, — объяснил Моллен. — Может, и у тебя не выйдет. Попробуй-ка...
— Арам убеждал не давить на него, — поспешно прервала генерала Мэри. — Может, лучше подождать...
— Со мной все в порядке, — заявил Джим. — Что вы хотели сказать, генерал?
— Ладно, Мэри, — сказал ей Моллен. Он повернулся к Джиму: — Джим, я оставлю это на твое усмотрение. Если не хочешь пробовать, так и скажи. Если можешь, попробуй приподнять «ИДруга»... приподнять себя над полом.
— Понял, — сказал Джим. Он немного обдумал вопрос, а потом поднял сантиметров на десять над бетонным полом всю многотонную громаду «ИДруга» так же легко и непринужденно, как теплый летний ветерок уносит семена с распустившегося цветка колокольчика. Джим застыл в воздухе.
— Замечательно, — наконец сказал Моллен слегка сдавленным голосом. — Можешь спуститься.
Джим так же мягко и плавно опустился на пол.
— Как ты это сделал? — требовательно поинтересовалась Мэри.
— Не знаю, — озадаченно отозвался Джим. — Как ты сгибаешь руку в локте? Просто тебе захотелось, ты и сгибаешь.
На мгновение воцарилась тишина.
— Так вот почему, — продолжил Джим, — способ Мэри не сработал — вам ни к чему быть частью корабля, если вы не можете его сдвинуть.
— Ты и правда не знаешь, как ты это делаешь? — настойчиво переспросил Моллен.
Джим покачал головой. Потом он осознал, что только подумал о том, чтобы покачать головой, а корабль, разумеется, не шелохнулся.
— Понятия не имею, — ответил он. — Я вас вижу, я вас слышу, я могу двигаться. Я сейчас и есть «ИДруг». Может, в этом вся и разница. Только Рауль мог быть «Охотником на бабочек».
— Да, — серьезно сказала Мэри, — думаю, ты прав. Мы и сами так решили в конце концов.
— Но со мной это сработало, — сказал Джим.
— Нет... — начал Моллен.
— Нет, — одновременно с ним сказала Мэри, и Моллен не стал продолжать. — Я поняла, что ничего не вышло, потому что даже когда я думала, что была частью «Охотника на бабочек», на самом деле я была частью Рауля. Соединение основывалось на эмоциональной общности. Помнишь, я как-то говорила с тобой о твоей любви к кораблю, когда мы обсуждали этот проект в клубе?
— Помню, — отозвался Джим.
— По-моему, я тогда еще что-то сказала о том, что феномен полтергейста может быть связан с такими способностями, которые позволили Раулю поднимать корабль без двигателей с планет и перемещать его в пространстве. У меня была идея, что невыносимая ситуация заставляет людей с паракинетическими способностями использовать их. Но дело не столько в ситуации, сколько в реакции индивидуума. Ярость от невыносимого положения — это другая сторона невыраженной любви.
— Как любовь Рауля к кораблю и к своей родине? — предположил Джим.
— И моя... моя связь с Раулем.
— Почему не сказать прямо, что ты была в него влюблена? — спросил Джим, в тот же момент осознав, что для него сказать это так же странно, как для Мэри избегать употребленного им слова. — Обычно женщин не смущает слово «любовь».
— Я не обычная женщина, я — это я! — вспыхнула Мэри. — И вообще, тебе-то откуда знать?
— Да неоткуда, конечно, — признал Джим со странной честностью, которая охватила его в теперешнем состоянии.
— Тогда я продолжаю, — сказала Мэри. — Я хочу сказать, что если соединение разума одного человека с другим человеком или предметом требует сильной любви, то механический способ, которым меня поместили к Раулю, не даст нам космический корабль, управляемый человеческим разумом. Чтобы не только попасть внутрь, но и управлять кораблем, человеческий разум должен отвечать трем требованиям. Он должен знать, что существование в корабле возможно — а тот факт, что Рауль был в «Охотнике на бабочек» и управлял им, осознали только я и ты. Плюс к этому он должен очутиться в невыносимом положении и быть связанным всепоглощающей любовью с тем, частью чего он должен стать. — Она сделала паузу, потом спросила: — Я понятно объясняю?
— Да, — сказал Джим, — я понимаю.
— Если я права, то эта гипотеза объясняет не только полтергейсты, но и появление призраков в домах или каких-то местностях, и то, что духи вселяются в людей или предметы и действуют через них.
Она опять сделала паузу.
— Продолжай, — сказал Джим.
— Это все, что у нас было, — сказала она, почти оправдываясь. — Вот мы и пробовали это на тебе. Мы нарочно не пускали тебя к «ИДругу» и довели до полного расстройства. И все время изучали тебя, конечно. Под гипнозом мы нашли то, что искали, — твой сон о том, как «ИДруга»... — Она опять остановилась. Джим промолчал. — И это сработало, — сказала она наконец. — Можешь сколько угодно ненавидеть меня за это. Я считала, что это нужно сделать, и сделала.
— Я утвердил проект, — сказал Моллен. — Я говорил тебе, Джим, я за это отвечаю.
— Как Мэри вернулась в свое тело? — спросил Джим.
— Когда я осознала, что Рауля Пенара, в которого я была влюблена, — она выделила последнее слово, — не существует, то проснулась в своем теле, там, где его держали для ухода и наблюдения. Меня пытались вернуть гипнотическим сигналом — ты знаешь, наверное, о чем я говорю. Под гипнозом мне дали приказ прийти в себя, когда мне об этом скажет конкретный человек. Луис должен был велеть мне вернуться. Они попробовали. Когда выяснили, что со мной общаться невозможно, а Рауль продолжает свои речи, Луис позвал меня обратно. Но я не вернулась. Только когда я осознала, что настоящего Рауля не существует, я вернулась сама по себе.
— То есть вы хотите сказать, — заметил Джим, удивленный собственным спокойствием, — что не знаете, как я смогу вернуться в свое тело.
Последовавшее молчание тянулось достаточно долго, чтобы ответ стал ясен.
— Дело даже хуже, верно? — сказал он. — Вы и не надеетесь, что я вернусь?
— Извини, мальчик мой, — ответил Моллен, — как я уже говорил, я за это в ответе. Но ты прав.
— «ИДруг» не Рауль, — добавила Мэри, — он именно то, чем ты его себе представлял. Тебе придется захотеть покинуть его, сильно захотеть. А это...
— Может не получиться, — закончил Джим.
— Да.
На этот раз молчание длилось долго. Джим пытался осознать свое положение, понять, что с ним случилось. Его собеседники молчали, как молчат люди в операционном театре в критический момент операции.
— Вы это сделали не просто так, — наконец произнес Джим. — Вы хотите, чтобы я что-то сделал. Та причина, по которой вы собирались послать меня обратно в космос... Генерал, только вот вы не предупредили, что пошлете меня таким образом. Нет, погодите... — Он остановил Моллена, начавшего что-то говорить. — Не говорите мне, что вы за это отвечаете. Я это уже слышал. Я знаю, что вы за это отвечаете. И я знаю, что вы сделали это потому, что те, чьим приказам вы подчиняетесь, поручили вам за это отвечать. Неважно, кто отвечает. Важно только, почему вы это сделали и куда вы собирались меня послать.
— Ты себя видел? Я имею в виду «ИДруга», — поинтересовался Моллен, — ты можешь сам на себя посмотреть?
— Да. Вы имеете в виду новые интеграционные двигатели и все остальное, — ответил Джим. — Я знаю, что они там, как вы и сказали. Но знаете, мне все это не очень-то нужно. Я могу отправиться куда нужно, как и Рауль, так же как я сейчас оторвался от пола. Хотя нет, погодите — я не могу совершить фазовый переход, не используя корабельное оборудование. Но обычные двигатели вы могли бы и не устанавливать.
— Может быть, — сказал Моллен, — но мы не хотели рисковать. И потом, если тебя возьмут в плен...
— Лааги?
— Да, — вздохнул генерал, — лааги. Если они тебя захватят, мы хотим, чтобы дело выглядело так, будто тобой управлял пилот-человек, просто он куда-то пропал.
— Так вы хотите, чтобы я забрался глубоко на территорию лаагов, — сказал Джим, — достаточно глубоко, чтобы меня взяли в плен, а не просто расстреляли?
— Не совсем, — ответил Моллен.
— Нет? — Джим удивился и осознал, что он испытал это чувство в первый раз с тех пор, как проснулся частью «ИДруга».
— Мы хотим, чтобы ты обошел территорию лаагов, как я и говорил тогда в кабинете.
— Тогда как я могу попасть в плен?
— Мы хотим отправить тебя за пределы их территории, в обход с другой стороны, но насколько глубоко они продвинулись с той стороны, мы знать не можем. Рауль там уже был, так что они могут тебя поджидать. Мы не знаем, но такая возможность всегда существует. Если ты попадешь в плен, у тебя будет больше шансов сбежать, если они решат, что тебе нужен пилот.
— Вы хотите, чтобы я нашел то, что нашел Пенар, — сказал Джим. — Может, все-таки скажете мне, что это?
— Мы не знаем. Именно так, Джим, мы не знаем. Раулю это показалось чем-то вроде рая. Дело, однако, в том, что там был этот рай и кроме него еще что-то непонятное. Вот за этим чем-то мы тебя и посылаем.
— И что это такое? Животное, растение, камень?
— Вот этого-то мы и не знаем.
— Не понимаю, — сказал Джим. — Ну хорошо, Рауль думает, что это рай. Если больше об этом ничего не известно...
— Извини, давай начнем еще раз сначала, — сказал Моллен. — Я плохо объясняю. Нас очень интересует то, что там еще есть и связано ли оно с этим раем. Мы думаем, что это может иметь отношение к тому, как Рауль стал частью «Охотника на бабочек»; кроме того, Рауль утверждает, что лааги об этом не знают.
— Не знают? — переспросил Джим. — Рауль считает, что они не знают?
— Во всяком случае, так мы поняли то, что он говорит, — ответил Моллен.
— Как лааги могут не знать про это, если оно прямо у их черного хода, так же как мы у их входной двери в масштабах межзвездных полетов? И они должны были бы это увидеть — ведь Рауль предположительно это увидел.
— Я не знаю. Мы привлекли к этому наших лучших специалистов, и они ничего не могут предположить, — сказал Моллен. — Но можешь себе представить, каково было бы иметь кого-то или что-то в помощь, что лааги не могут даже представить, не то что увидеть? Это может наконец закончить нашу долгую войну с ними. Это может значить, что нам будет открыта дорога внутрь галактики.
Глава десятая
Джим-«ИДруг» лежал и думал. Человечество так долго воевало с лаагами — на протяжении более пяти поколений, — что эта борьба стала восприниматься как что-то само собой разумеющееся, как закон природы. Как будто они всегда воевали с лаагами и всегда будут воевать с ними — с инопланетянами, хотя ни один человек никогда не видел их, как и их планеты — только корпуса лаагских толстобрюхих боевых кораблей. Ощущение было такое, будто Моллен предложил изменить форму всех континентов Земли.
Речь, конечно, шла не просто о его желаниях. Этого хотели все. Больше никакой войны, опустошающей ресурсы Земли и ничего не приносящей ей взамен, кроме, разве что, ощущения безопасности внутри пространства, ограниченного цепочкой боевых кораблей. Но если не надо будет воевать с лаагами, то что делать дальше?
Может быть, человечество сможет начать заселение пригодных для жилья планет? Этот план родился давно, но люди обнаружили, что в пределах доступного им перемещения по фазовому переходу на пригодных для заселения планетах либо уже поселились лааги, либо они находились в той части космоса, куда лааги закрывали дорогу.
Никто не знал, почему лааги воевали. Они напали сразу же, как только столкнулись с невооруженными кораблями людей. И явно собирались продолжать и напасть на саму Землю. Но встревоженное человечество объединилось и спешно оборудовало и обеспечило персоналом линию защиты в космосе — границу. Судя по всему, лааги тоже искали планеты для колонизации, и хотя люди никогда не видели их планет, Земля, должно быть, оказалась на них похожа, раз вполне подходила лаагам.
Вначале, после первой встречи людей и лаагов в космосе, их корабли подходили близко — их видели сразу за пределами земной атмосферы. Но Земля в это время лихорадочно строила боевые космические корабли, и когда первые отряды землян отправились на охоту за лаагами, им пришлось дойти в поисках почти до нынешней границы.
Но за пределы границы вся военная мощь Земли не смогла пробиться за сотню с лишним лет. Чем больше истребителей насчитывалось в пытавшейся прорваться эскадре, тем больше кораблей лаагов выходило им навстречу. Одна планета была населена лаагами или несколько? Можно ли договориться с этой расой? Что лааги собой представляли физически и интеллектуально? Никто не знал.
Ни один корабль лаагов никогда не сдавался. Они сражались или отступали, но уж если вступали в бой, то не прекращали его, пока не уничтожали противника или не были уничтожены сами. Постоянные попытки взять в плен корабль лаагов еще ни разу не увенчались успехом. Складывалось впечатление, что на каждом их корабле было что-то вроде кнопки самоуничтожения, которая срабатывала, если корабль оказывался слишком поврежден, чтобы сражаться или отступать.
А теперь Моллен утверждал, что если Джим сможет найти нечто непонятное, что, по их с Мэри мнению, находилось где-то на территории лаагов, то сражения могут закончиться. Гора все еще была вдали у самого горизонта, но теперь появилась дорога, которая могла привести к ней.
— Джим?
Это Мэри позвала его.
— Да? — отозвался он.
— Ты уже час как молчишь, — сказала она. — Мы хотели дать тебе время обдумать то, что рассказал Луис, но действительно уже прошел целый час.
— Да? — удивился Джим. — Я теперь по-другому ощущаю время. Ты что-то у меня спросила, а я не ответил?
— Ничего, — ответил Моллен, — мы только собирались задать вопрос. Как думаешь, ты сумеешь сделать прыжок в сторону от границы — неважно, с двигателями или нет, — а потом опять войти на расстоянии пятидесяти световых лет отсюда, чтобы посмотреть, проскочил ты на их территорию или нет?
— Думаю, я справлюсь, — сказал Джим. — Понадобится время, но время теперь значения не имеет... Да, кстати, а где мое тело? Что с ним?
— О нем заботятся, — сказал Моллен. — Если ты вернешься на протяжении срока человеческой жизни, оно будет тебя ждать. Вообще-то простой полет туда и обратно с заходом на планету должен занять не больше нескольких недель.
— Тогда я готов в любой момент, — сказал Джим. — Мне же не нужно собирать вещи, правда? Вы с кораблем разговариваете, генерал, а не с пилотом.
— Луис имел в виду, готов ли ты отправляться внутренне, — поправила Мэри. — За последний год мы подвергли тебя огромному напряжению. Никто не рассчитывает, что ты просто стряхнешь все это и возьмешься за дело.
— Знаете, — сказал Джим, — это странно, но стряхивать нечего. Даже если бы у вас не нашлось уважительной причины засунуть меня сюда, стряхивать все равно нечего. Я теперь другой, вот и все; я даже не знаю, как это объяснить. Наверное, можно даже сказать, что я думаю как корабль, а не как человек.
— Может, все-таки стоило доктору его протестировать, — проворчал Моллен себе под нос.