Он остановился на минуту, как бы обдумывая свои предложения.
— Дело в том, — продолжал он, — что я хочу сохранить за собой занимаемую мной должность. Вы тоже хотите возвратить вашему кузену имя и национальность. Кто же противится нажим желаниям? Корсар Триплекс. Соединимся же в борьбу с ним! Я сделаю все возможное, чтобы обеспечить нашу победу, если вы согласитесь быть моим другом.
— Я готов, — ответил Арман.
— Благодарю вас. В этой стране, которую, без сомнения, с помощью наворованных денег смущает этот негодяй, мне не на кого положиться, кроме вас. Даже моя жена, сбитая с толку злодеем, удаляется от меня. Так, значит, я могу на вас рассчитывать?
— Как на самого себя.
— Так пойдемте со мной. Я вам по секрету покажу одно нововведение, которое, как я надеюсь, обеспечит нам успех.
— Что же это такое?
— Сейчас увидите.
Лаваред от природы был любопытен и не заставил себя упрашивать. Он быстро поднялся к себе в комнату, оделся, наскоро простился с Оретт и Лотией, и снова сбежал в общую залу, где его ожидал Оллсмайн.
Через пять минут они уже шли по улице. Оллсмайн сиял. Он был уверен, что приобрел себе союзника, и его опасения несколько улеглись.
Скоро они дошли до центральной телефонной станции, обширного здания, где сосредотачивается вся телефонная сеть Сиднея.
Они миновали обширные залы, где тысячи служащих работали перед нумерованными таблицами среди несмолкаемых звонков и соединяли между собой различные пункты телефонной сети. Скоро они дошли до лестницы, которая круто спускалась вниз, спустились в подвальный этаж, миновали несколько коридоров и очутились, наконец, перед герметически закрытой дверью.
Оллсмайн вынул из кармана ключ, отпер дверь и нажал кнопку у двери. Тотчас же загорелись электрические лампы и осветили обширную залу, в высшей степени странно обставленную.
С потолка спускались, как паутина, многочисленные латунные проволоки, которые оканчивались у клавиатуры, установленной на длинном дубовом столе, занимавшем почти всю комнату. От этой клавиатуры шли другие проволоки и соединялись с автоматическими пишущими машинками, которые работали, сухо пощелкивали молоточками. И, однако, в комнате никого не было, Лаваред с удивлением посмотрел на своего спутника.
— Что это такое? — спросил он.
— Это полицейская телефонная станция, — пояснил тот. — Это мое изобретение, — прибавил он с довольным видом. — Вы, конечно, знаете, что всякая телеграмма может быть сообщена полиции. Благодаря рентгеновским лучам мы можем читать даже закрытые письма, Зная это, злонамеренные люди пользовались для сообщения между собой телефоном, за которым мы не имели возможности следить.
— Не имели? Значит, теперь имеете?..
— Вы угадали! Право, разговаривать с вами — это наслаждение, вы сразу же входите в самую суть дела.
— Как! Телефон…
— Стал отныне моим лучшим агентом! Но только вы и я знаем эту тайну, и необходимо самое строгое молчание. Вам я доверился потому, что уверен в вашей порядочности и нуждаюсь в вашей помощи.
— Я весь к вашим услугами, — с едва заметной иронией проговорил Арман, — но я желал бы несколько лучше усвоить себе, в чем тут дело.
— Извольте. Никто из жителей города не знает о существовании этой комнаты. Устраивавшие ее рабочие думали, что речь идет о постройке нового дополнительного отделения центральной станции. Только у меня одного есть ключ от этой комнаты.
— Прекрасно! Что же дальше?
— Я вам сейчас изложу принцип устройства моих аппаратов. Каждая из проволок, идущих от потолка, присоединяется к одной из проволок телефонной сети.
— Понимаю, тем самым они отводят ток сюда, и вы слышите разговор.
— Почти так. Но я отвожу такую незначительную часть тока, что разговаривающие и не замечают этого. Сила звука ослабляется на неуловимую для самого чувствительного уха величину.
— Каким же образом вы-то слышите?
— Не торопитесь. Эти отводящие проволоки проходят в эту доску с отдельными нумерованными клетками. Здесь под действием электрического тока вибрации пластинок усиливаются и по другим проволокам передаются печатающим машинкам. Эти машины приводятся в действие постоянным током. Они заносят каждый звук на обыкновенную ленту, которая автоматически раскручивается действием часового механизма.
— Короче, — вскричал Арман, — вы обращаете разговор по телефону в телефонограмму…
— Именно. И мне приходится только ежедневно менять исписанные куски бумажной ленты, и у меня перед глазами появляются все интимные переговоры жителей города.
Журналист едва мог опомниться от изумления. Этот способ оставлял за собой все способы, которые употребляют все наиболее осведомленные газеты. Это было практическое осуществление возможности всегда знать настроение общества, его мнение по каждому вопросу.
Оллсмайн был очень доволен впечатлением, которое произвело на Армана его изобретение. Он дружески взял журналиста за руку.
— Свертки бумаги расположены под столом, — продолжал он свое объяснение. — Каждая лента имеет в длину около семисот метров, а ежедневно тратится семь метров ленты. Следовательно, лента заменяется ровно через сто дней.
— Все это очень понятно, — сказал Арман, — но чем же я-то могу вам быть полезным?
— Сейчас я объясню вам.
— Слушаю, слушаю!
— Видите ли, в чем дело, — начал Оллсмайн, инстинктивно понижая голос, — мое ежедневное присутствие на центральной станции может обратить на себя внимание. Вас же никто не знает, и, являясь сюда каждый день, вы не возбудите ничьих подозрений. Я надеюсь, что вы согласитесь взять на себя обязанность каждое утро отрезать куски бумажной ленты и передавать их мне…
— С удовольствием.
— Наш общий враг, Триплекс, умеет вести свои дела. Он не пользуется ни почтой, ни телеграфом. Следовательно, для сообщения со своими сообщниками он должен пользоваться телефоном. Значит, вы одобряете мою мысль?
— Вполне. И в доказательство этого, я немедленно вступаю в исполнение своих обязанностей ножницами.
Лаваред принялся обрезать концы бумажных лент и передавать их Оллсмайну. А тот с довольным видом стал свертывать их, надевать на них резиновые колечки и аккуратно складывать в свой портфель.
За двадцать минут Лаваред закончил эту работу и вместе с Оллсмайном они вышли из комнаты. Начальник полиции тщательно запер дверь, объяснил Арману секрет замка и передал ему ключ.
— С этой минуты — сказал он, — вы будете единственным начальником этого бюро. Я рассчитываю на вас, а вы вполне рассчитывайте на меня.
* * *
Уже целых пять дней Арман ежедневно приходил на телефонную станцию, аккуратно собирал исписанные бумажные ленты и передавал их Оллсмайну. Но до сих пор начальник полиции не находил там ничего интересного. Неужели корсар Триплекс обходился даже без помощи телефона для сношения со своими подчиненными?
На шестой день Оллсмайн опять сидел у себя в кабинете и с видимым неудовольствием рассматривал принесенные ему Арманом ленты.
— Ничего, как есть ничего! — ворчал он.
Действительно, кроме коммерческих да семейных разговоров он не находил ничего нового в свертках.
«Примите пятьдесят кусков сукна номер семь», — читал он.
— К черту купцов!
«Крошка Коко очень доволен своим паяцем…» — продолжал он.
— К черту детей с их игрушками!
Но он мог сколько угодно поминать черта и все-таки не находил ничего, что бы касалось его смертельного врага. Наконец, взяв в руки последний сверток, но не сразу развернул его.
— К чему? — бормотал он. — Нет, прочту, — решил он, призвав на помощь всю свою волю. — Надо дело доделать до конца!
Один метр, другой, четыре метра ленты прошло уже перед глазами Оллсмайна, его лицо выражало утомление и скуку. Но вдруг молния сверкнула в его глаза. Он вскочил и вслух прочитал так взволновавший его разговор:
— Соедините номер 157—22.
— Готово, месье, 157—22.
— Вы, Гуди?
— Да, Фэрноз.
— Исполнены ли приказания Капитана Тройного?
— Да. А как он поживает?
— Вероятно, хорошо. Он отправился на золотые россыпи в пустыне Сэнди, что около Бримстонских гор.
— Далековато.
— Не очень. Морем до устья Шэма, потом вверх по реке и через три дня он будет у «Трех Стрел».
— И там возьмет свидетеля…
— Который будет очень неприятен господину Все-Моё.
— Прекрасно. Нового ничего?
— Ничего.
— До свидания, Фэрноз.
— До свидания, Гуди!
С минуту еще Оллсмайн стоял неподвижно, обдумывая, что предпринять в связи с этим открытием. Он не сомневался. Господин Тройной и господин Все-Моё, о которых говорили невидимые собеседники, это были Триплекс и он сам. Все эти псевдонимы были очень прозрачными. Это же простой перевод с латинского имени Триплекс и английского Оллсмайн.[6]
— Puff over! — вскричал начальник полиции. — Теперь он у меня в руках!
И, схватив шляпу, он отправился к Лавареду, которого и нашел в общей зале, занятым чтением газет. Подойдя к Арману, он дотронулся до его плеча:
— Сэр Лаваред.
Парижанин поднял голову:
— А, это вы, сэр Оллсмайн?
— Да, это я.
— Чему я обязан таким приятным посещением?
— У меня есть к вам серьезное дело.
— Серьезное? А между тем вы смеетесь.
— Это только доказывает, что дело серьезное, и даже важное.
Арман промолчал, но его лицо выразило крайнее любопытство.
— Послушайте, вы путешественник? — спросил его Оллсмайн, не отвечая на немой вопрос своего собеседника.
— Если не по ремеслу, то в силу обстоятельств.
— Вас не пугает перспектива уехать на месяц?
— Нет, но…
— Угодно вам объявить завтра утром, что вы едете в Новую Зеландию?
Лаваред подскочил на стуле.
— Куда? В Новую Зеландию?
— Прежде всего, дайте слово, что вы никому не скажете ничего другого.
— Я готов дать вам слово, но…
— Будьте покойны. Вы имеете основание думать, что ваш кузен находится в Новой Зеландии и едете туда, я вас сопровождаю. Вот и все.
— Хорошо, это предлог, а где же истина?
— Я знаю, где находится корсар Триплекс.
— Каким образом? — вскричал Лаваред.
— От вас.
— От меня?
— Да, сегодня утром.
— А, понимаю, из разговора по телефону.
— Именно. Теперь вы согласны?
— С удовольствием. К тому же мне ужасно надоело сидеть без дела. Я даже не прочь повстречаться лицом к лицу с корсаром. Жить среди тайн, не умея их объяснить, — это невыносимо для журналиста.
— Итак, вы согласны?
— Вполне.
— В таком случае я зайду за вами вечером. — И с этими словами он так потряс руку Лавареда, что едва не вывихнул ее тому из плеча.
— Сэр Лаваред! — крикнул он, уходя. — Мы еще посмеемся!
Когда Лаваред сообщил своим спутницам о том, что было условлено между ним и Оллсмайном, они обе восстали. Как! Он едет искать Робера, но едет один, без них? Они его никогда не пустят. В тягость ему они не будут, ибо слишком привыкли путешествовать. Одно из двух: или они едут все вместе, или он не поедет совсем.
В конце концов Лавареду пришлось уступить им. Он отправился к Оллсмайну и передал ему категорическое требование своих спутниц. К его удивлению, Оллсмайн высказал только удовольствие, объявив, что ему будет приятно путешествовать в столь милом обществе и подтвердил, что сегодня же вечером явится за ними. Когда Лаваред ушел, Оллсмайн призвал Джеймса, рассказав ему о просьбе Лавареда поехать с ним в Новую Зеландию, передал ему управление полицией на время своего отсутствия и особенно рекомендовал наблюдать за леди Джоан.
— Бедная женщина меня положительно беспокоит, — сказал он лицемерно. — Отвратительные выходки Триплекса оказали роковое воздействие на ее рассудок. Прошу вас смотреть за нею, как за ребенком.
Джеймс поклонился, пообещал исполнить все в точности и вышел, оставив своего патрона в уверенности, что в его отсутствие не произойдет ничего особенного.
Ночью Оллсмайн вышел из дома. Лаваред, Оретт и Лотия расплатились по счету и уже ожидали его в вестибюле отеля. Оттуда все вчетвером отправились в военный порт, где и разместились на крейсере «Дестройер». Около двух часов утра они вышли в море. Крейсер миновал мыс Джексон и понесся по волнам Тихого океана.
Глава 12. Золотое поле Бримстонских гор
Спустя два дня после описанных событий, вверх по течению реки Шэм, впадавшей в Индийский океан на западном берегу Австралийского материка, плыла легкая лодка. На веслах сидели восемь человек. По их загорелым и решительным лицам, по спорым ритмичным движениям, в них нетрудно было узнать моряков. Все одинаково были одеты в широкие блузы и панталоны, вправленные в сапоги. На руле сидел человек в полотняной каске. Человек этот, казалось, был начальником.
— Скоро, должно быть, приедем капитан? — почтительно обратился к нему один из гребцов.
Человек в каске поднял голову.
— Да, скоро, в нескольких милях отсюда река загибается к югу. Там я и выйду.
Эта фраза была сказана на чистом английском языке, хотя в ней и чувствовался французский акцент, который легко могло отличить английское ухо между лесистыми пустынными берегами. Светлые струйки воды с убаюкивающим журчанием разбивались о днище лодки. Все вокруг было спокойно. Разве изредка пронзительно крикнет птица, да по берегу проскачет кенгуру, звонко ударяя задними лапами о землю. И снова тишина австралийской пустыни, нарушаемая только всплесками весел.
Солнце поднялось к зениту и бросало на гребцов свои палящие лучи. Их лица покрылись крупными каплями пота, выступившими на лбу, носу и подбородке. Раскаленный воздух затруднял дыхание.
— Причаливайте, братцы, — проговорил, заметив утомление гребцов, тот, кого называли капитаном. — Отдохнем немного в тени.
На загорелых лицах выразилось удовольствие, и лодка быстро повернула к берегу и стала поперек реки, таким образом, матросы, сидевшие до сих пор лицом к устью, могли посмотреть по направлению к верховьям.
— Взгляните-ка, капитан! — вскричал гребец, только что говоривший с начальником.
— В чем дело, Брэдди?
— Посмотрите, река делает поворот, и я уже вижу те три стрелы, о которых вы нам говорили.
Все повернулись в ту сторону, куда указывал говоривший.
Действительно, пройдя небольшой мысок, река поворачивала к югу. У самой подошвы поднимался холмик с тремя острыми каменистыми вершинами, расположение которых напоминало трезубец.
— Как по-вашему, капитан? — спросил моряк снова.
— А думаю, что вы правы. Что же, осталось не более двух миль! Приналягте, братцы! Веселей будет отдыхать, когда приедем совсем.
Лодку уже снова повернули вдоль реки, и легкое суденышко понеслось к холму.
Скоро скалистые вершины холма стали видны во всех подробностях. Их склоны были изрезаны причудливыми арабесками, но кто сделал эти арабески, кто так терпеливо выполнил эту титаническую работу, никто, ни туземцы, ни европейцы, не могли ответить на этот вопрос. Быть может, это были шалости природы, быть может, остатки древнего, давно забытого религиозного культа. Как бы то ни было, этот утес благодаря своей характерной форме мог служить прекрасной дорожной приметой, и наши путники были теперь вполне уверены, что они находятся на верном пути. Да если бы они и сомневались, то совсем недолго, так как, завидев лодку, из кустов вышел туземец, татуированный по-мирному. Он приложил руки ко рту в виде рупора и громко окликнул лодку, как бы желая обратить на себя внимание ее пассажиров.
— А вот и проводник, — объявил Брэди.
— Да, кажется.
— Значит, вы выйдете, а мы останемся и станам вас ждать?
— Да. Но только хорошенько спрячьте лодку, да и сами не очень-то показывайтесь.
— Олл райт!
Еще несколько взмахов весел, и лодка вошла в небольшой заливчик и выскочила на берег, проскрипев носом по золотистому песку.