— Зажигай огни! — скомандовал Джеймс Пак, поднимаясь на ноги.
Мора-Мора и юноша, подбежав к двум кострам, а Джеймс, став у третьего, зажгли спички, заблестевшие во мраке. И скоро все три костра разгорелись, поднимая к небу длинные колеблющиеся языки пламени.
Через пять минут костры сгорели. На земле остались только кучки пепла, и в этом пепле, как рои светлячков, сверкали догорающие искры.
Юноша приблизился к Джеймсу.
— Они будут здесь через двадцать минут? — спросил он.
— Вероятно.
— Значит, вы еще успеете отдать Мора-Мора необходимые приказания.
— Вы правы, как всегда, — отвечал ему Джеймс кротким и даже почтительным тоном.
Робер обратил внимание на этот тон, но вскоре отвлекся. Его заинтересовал разговор Джеймса с туземцем.
— Благодарю тебя, Мора-Мора. Ты был мне верен и предан. Мне тяжело с тобой расставаться.
Туземец поклонился.
— Мне тяжело тоже, но я люблю землю, где лежит прах моих отцов. Моя жизнь связана с лесами и пустынями. Не будь этого, я пошел бы за тобой.
— Мы еще увидимся, воин. Я от тебя многого ожидаю.
— Говори, Мора-Мора слушает. Его сердце на его устах.
— Я знаю это. Ты пойдешь к Бримстонским горам и скажешь тому, кого знаешь, что скоро желанный час пробьет. Долог путь…
Никакой путь не долог для того, кто быстро ходит, — с улыбкой перебил туземец.
— Потом, — продолжал Джеймс, — ты будешь ждать у «Трех Стрел» того, кто будет я, но не я.
— Я буду ждать его.
— И проводишь его?
— Провожу.
— Ты не забыл, где я буду потом тебя ждать?
— Мора-Мора никогда ничего не забывает. Память — первая добродетель воина. Он должен всегда помнить, где живут его друзья, где скрываются его враги. Забывать прилично одним только женщинам.
Туземец остановился и немного сконфузился. Он посмотрел на юношу и проговорил:
— Мора-Мора сказал только поговорку своего племени. Есть и женщины, которые ничего не забывают.
— Не будем говорить об этом, — перебил его Джеймс. — Потом ты будешь ждать сигнала.
— Хорошо.
— Ты помнишь его?
— Помню.
— Ну, и прекрасно. Итак, знаменитый воин, дай мне твою руку. Сейчас я уеду.
— Черт меня возьми, если я понимаю, как он уедет, — в сторону проговорил Робер.
Но в тот же миг до его слуха донесся плеск весел. Робер не верил своим ушам.
— Я брежу, — проговорил он.
Но он не бредил, его спутники тоже услышали этот звук.
— Едут, — проговорил Пак, — ну, до свидания, вождь.
— До свидания, — проворчал туземец голосом, в котором слышалось сдерживаемое волнение. Но гордость первобытного человека не позволяла ему выразить то горе, которое причиняла ему разлука. Он преодолел свое волнение и засвистел.
А плеск весел слышался уже вблизи. Робер увидел на волнах какое-то темное пятно, в котором вскоре можно было различить контуры шлюпки, еще немного, и показались силуэты гребцов.
— Эй, на шлюпке! — вскричал Джеймс.
— Кто зовет? — раздался в ответ грубый голос.
— Кто дал сигнал!
Молчание. Потом команда:
— Причаливай, ребята!
Еще несколько взмахов весел, и лодка остановилась метрах в десяти от берега, врезавшись килем в покрывавший дно песок. Матросы сошли в воду, вышли на берег и перенесли в лодку Джеймса, Робера и юношу. Все это заняло всего несколько секунд. Присутствие Робера ни у кого не вызвало ни малейшего удивления.
Матросы заняли свои места. Весла поднялись, готовые по первому знаку вспенить воду.
— Прощай, Мора-Мора, — крикнул Джеймс. — Вперед! — скомандовал он тоном настоящего командира.
Весла опустились, лодка развернулась и направилась в открытое море.
Поверхность моря колебалась крупной зыбью, и лодка мягко покачивалась. Прошло несколько минут, и из поля зрения уплывающих исчезли и берег, и высокий силуэт неподвижно стоящего туземца.
— Но куда же мы направляемся? — обратился с вопросом к Паку Робер.
— Смотрите вперед, — ответил тот. — Сейчас на корабле зажгли фонарь.
— Так это фонарь?
— И даже электрический.
Действительно, на расстоянии около мили впереди виднелся свет, но он блестел не на поверхности моря, как обычно, — этот свет расстилался серебристой скатертью по самой поверхности воды, Роберту казалось даже, что свет исходил из-под воды.
Подплыв поближе, он увидел, что зрение его не обмануло. Необыкновенно сильный источник света ослепительно блестел на глубине нескольких футов, но Роберу некогда было рассматривать его ближе. Новый предмет привлек его внимание. Из воды поднималась небольшая башенка, блестевшая при свете фонаря матово-золотистым блеском. Она походила на панцирь гигантской черепахи. На ее вершине виднелись человеческие тени.
Это походило на галлюцинацию. Робер даже ущипнул себя, но боль убедила его, что он не спит, он протер себе глаза, но видение не исчезало.
— Что это? — спросил он глухим голосом.
— Это? Корабль, о котором я говорил.
— Корабль?
— Да, подводный. В эту минуту он находится недалеко от поверхности, чтобы мы могли пересесть.
Шлюпка подошла к башенке, которая имела закругленную овальную форму. Вершина башенки поднималась на четыре или пять футов над водой. В длину эта башня имела футов двадцать, в ширину — десять.
В центре вырисовывалось прямоугольное отверстие, которое задвигалось заслонкой, которая в эту минуту была отодвинута.
— Вот вход, пожалуйте, — сказал Джеймс. Ошеломленный всем, что видел, Робер повиновался. Он вошел на плоскую поверхность башни, и его каблук издал металлический лязг.
Он приблизился к отверстию и вслед за Джеймсом спустился по легкой металлической лестнице. Спустившись, он увидел, что находится в обширном зале, освещенном разноцветными электрическими лампочками. Направо и налево тянулись коридоры.
— Необычайно! — вскричал Робер.
— Вот вы, французы, всегда так! — не без иронии заметил Джеймс. — Вы всегда удивляетесь, видя, как иностранцы пользуются изобретениями ваших соотечественников.
Глава 2. Робер обращается из ноля в правильную дробь
Множество вопросов готово было сорваться с губ у Робера, но Джеймс не дал ему времени. Он схватил его за руку, открыл дверь и потянул за собой, бросив юноше, стоявшему около него, загадочную фразу:
— Вы можете принять свой настоящий вид.
Робер вслед за Джеймсом вошел в роскошный салон, уставленный богатой мебелью, задрапированный дорогими материями и украшенный превосходными статуями. По стенам стояли витрины со всевозможными сокровищами океана, чудовищной величины жемчужинами, кроваво-красными кораллами, редкими фикусами. Но всего поразительнее были сами стены салона, пронизанные кругообразными отверстиями, закрытыми толстыми стеклами в бронзовых рамах.
— Это мои окна, — сказал Джеймс. — Сейчас они закрыты снаружи филенками из толя. Позднее вы оцените их пользу, теперь же я должен вам показать кое-что другое.
И он подошел к палисандровому пианино, стоявшему у стены. Над пианино висели два портрета, изображавшие мужчину изящной наружности и женщину во всем блеске красоты и молодости. С минуту Джеймс задумчиво смотрел на эти портреты.
— Лорд Грин, леди Джоан, — промолвил он наконец голосом, в котором слышалось глубокое волнение. — Скоро я исполню свой замысел и тогда расстанусь с вами и… со всеми. Наградой мне будет одно воспоминание. Потому я и принял участие в другом страдальце, потому я и приобщил его к своему делу, а сам приобщился к его.
И он взял Робера за руку, как бы представляя его молчаливым портретам. Потом, тряхнув головой, словно отгоняя докучливую мысль, он открыл пианино:
— Эта клавиатура служит для управления кораблем. Нажимая на клавиши, я передаю приказания рулевому.
Робер обратил внимание на сложную клавиатуру из белых и красных клавиш, на каждой из которых стояли какие-то странные знаки.
— Перед его глазами тоже находится такая же клавиатура, повторяющая движения этих клавиш. Вы видели здесь двенадцать знаков, они означают, если идти слева направо, следующее: вперед, стоп, право на борт, лево на борт, вверх и вниз, 10, 20, 30,40, 50, 60 узлов хода. Вот и все.
— Это очень просто, — заметил Робер. — Это поймет даже ребенок. Но вы мне указали одни только клавиши белого цвета. А к чему же служат красные?
— Дельное замечание, — заметил Джеймс. — Видите ли, в чем тут дело. Мои электрические аппараты могут испортиться и потребовать ремонта, а так как мне дорога каждая минута, то я устроил дополнительный двигатель, пользуясь летучими свойствами надоля, то есть невоспламеняемого бензина. Если ток прервется, тогда начинает действовать надоль, и тогда в ход идут красные клавиши, имеющие то же значение, что и белые.
— Теперь я понимаю.
— Еще несколько слов. Машины я вам покажу потом, а теперь познакомлю вас с принципом работы моего судна. До сих пор люди направляли свою изобретательность на то, чтобы плавать по поверхности воды, подражая в этом отношении плавающим птицам. Мое же судно основано на подражании рыбам.
— Рыбам?
— Ну да. Особенность класса рыбообразных состоит в том, что они плавают совершенно погруженными в жидкую среду. Чтобы держаться на той или другой глубине, рыба пользуется плавательным пузырем, в большей или меньшей степени наполняя его воздухом. Таким образом устанавливается равновесие с окружающей средой. Рыба может весить столько, сколько весит вытесняемый ею объем жидкости. Поэтому она не всплывает наверх и не тонет. Здесь же плавательный пузырь заменен резервуарами, которые могут наполняться водой. Когда эти резервуары пусты, судно поднимается кверху, но стоит только повернуть рукоятку, как краны открываются и вода заполняет резервуары. Особые приборы указывают количество воды, необходимое для погружения на 10, 100, 1 000 метров.
— На тысячу метров! — вскричал Робер. — Неужели вы достигаете подобной глубины?
— Я могу опуститься без особой опасности на шесть тысяч метров, каркас корабля состоит всего из трех частей и может выдержать самое сильное давление.
— Такое открытие, — пробормотал Робер, — и никто о нем не подозревает?
— Никто, вы думаете? — с усмешкой отвечал Джеймс. — Однако только что продемонстрированный мною принцип был найден и доказан опытным путем одним из ваших соотечественников.
— Французом?
— Да, французом. Этот гениальный человек до сих пор еще бьется, чтобы заставить поверить своему изобретению, а я уже стал властелином морских глубин. Пока еще его никто не знает, но потомки воздвигнут ему памятники.
— Но как его зовут?
— Губе. Его бюро в Париже, по адресу: бульвар Османна, 85. И он уже делает опыты в порту Шербура, в Сент-Уэнских доках.
— Но это очень серьезно!
Вместо ответа Джеймс показал рукой вокруг.
— Вы видите, — сказал он.
И, действительно, Робер видел. Он увидел это еще лучше после краткого знакомства с внутренним устройством корабля. В четверть часа он обошел помещение экипажа, машинное отделение, похожее со своими бобинами, электромоторами, электромагнитами и бесчисленными изолированными проволоками на огромный струнный инструмент, каюты, кладовые для провизии и прочее.
После осмотра они снова вернулись в салон. Робер молчал, стараясь разобраться в нахлынувших на него впечатлениях. Джеймс положил руку ему на плечо:
— Вы видели? — проговорил он.
— Да, видел.
— Как вы думаете, велико ли могущество человека, который обладает тремя такими кораблями?
— Конечно. Он может завоевать вселенную.
— Так знайте же, такой человек существует. Он перед вами.
— Как? Вы?
— Я командую тремя подводными судами. Мой молодой друг, лейтенант, командует другим судном, хотите быть командиром третьего?
Робер колебался.
— Подумайте. Вы уже не будете беззащитным гражданином, игрушкой в руках коварной политики, но страшным противником, с которым придется считаться. К тому же вы дадите мне возможность принять еще и третье имя, которым я буду вскоре пользоваться.
— Имя? Я вас не понимаю.
— Видите ли, в чем дело: если вы примете мое предложение, то отныне вы, я и мой друг лейтенант будем все трое носить одно и то же имя, иметь одну волю, одну цель в жизни. И тогда целый мир содрогнется, услышав о подвигах корсара Триплекса.
— Триплекса. А, понимаю. Три корабля, три капитана и одно имя.
— И возможность быть в трех местах одновременно. Таким образом, наука вступит в брачный союз с фантазией. Но, чтобы этот план удался, с вашей стороны необходимо слепое повиновение и безграничная преданность.
— Хорошо, с этой минуты я — ваш слуга! — проговорил Робер, протягивая руку Джеймсу.
— Я вам верю. Не угодно ли вам пройти на палубу?
Робер молча поклонился, и вскоре оба они были на верхней палубе башенки.
По приказанию Джеймса, матрос принес ракету, поджег ее, и огненная парабола яркой полосой прорезала ночную мглу, как бы в ответ где-то вдали блеснул огонек и послышался звук выстрела.
— Ну, значит, Мора-Мора видел сигнал, — проговорил корсар. — Сойдемте вниз, сейчас мы отплываем.
Робер хотел было спросить объяснений у своего таинственного спутника, но тот приложил палец к губам, и Робер замолчал, вспомнив свое обещание беспрекословного повиновения.
В салоне Джеймс подошел к пианино, и его пальцы пробежали по клавишам. Почти тотчас же пол задрожал у них под ногами, и подводное плавание началось.
Робер не успел еще очнуться от изумления, как дверь отворилась, и на пороге показалась молодая девушка чудной красоты. Черты ее странно напоминали черты уже ранее виденного Робером юноши.
— Позвольте представить вам, мисс, сэра Робера Лавареда, — мисс Маудлин Грин. Сейчас я расскажу вам ее историю. Теперь вы с нами в союзе, и у нас не должно быть от вас секретов.
И он кратко ознакомил Робера с ужасным обвинением, предъявленным сэру Оллсмайну трибуналом Зеленых Масок, и рассказал ему, как, убив лорда Грина, начальник полиции поручил запутавшемуся в долгах Бобу Сэмми утопить маленькую Маудлин.
— Я узнал об этом, как — это не важно, но я спас ребенка. Я был молод, без поддержки, помощи мне искать было негде, и мне приходилось одному бороться против Оллсмайна, поддерживаемого могущественными покровителями. Я мог бы отдать ребенка матери, но боялся таким образом снова отдать ее в руки убийцы. К тому же у меня не было достаточных доказательств. Что значил никому не знакомый авантюрист Боб Сэмми против богатого сановника? А пока я колебался, Оллсмайн женился на Джоан Грин, вдове своей первой жертвы. Тогда я решил стать настолько сильным, чтобы сломить все препятствия. Я стал воспитывать ребенка до тех пор, пока она не стала молодой девушкой. Это не стоило многих лишений, потому что я не был богат. Мой диплом инженера дал мне возможность принять участие в разработке одного рудника, но все-таки моих маленьких сбережений едва хватало на жизнь. Но Божье правосудие не дремало: случай пришел мне на помощь.
Мисс Маудлин взяла руку Джеймса и смотрела на него глазами, полными слез. Он улыбнулся и ласково проговорил:
— Мне, приятны эти воспоминания, мисс, и, кроме того, сэр Робер должен все знать. Однажды, — продолжал он твердым голосом, — в руднике произошел обвал, рудокопы были погребены под обломками. С невероятными усилиями их удалось откопать, но все-таки их ожидала верная смерть. Среди раненых находился бывший матрос. Это было странное существо. Он не пропивал, как другие, своего жалования в кабаке, а ухитрялся делать из него сбережения. Его считали скрягой. Я навещал его в госпитале. Он отчаянно боролся со смертью, беспрестанно повторяя: «Я хочу жить! Мое состояние, мое состояние!» Наконец, бедняга понял, что ему пора свести счеты с жизнью. Он послал за мною и вот какой разговор произошел между нами:
— Инженер, я умираю.
— Надейтесь, вы еще поживете.
— Нет, нет, я знаю. Вы так говорите по доброте сердца, но никакая грелка не согреет ног умирающего. Не нужно бесполезных слов, я хочу отдать вам то, чем уже не смогу воспользоваться.
— Хорошо, я вас слушаю.
— Прежде чем стать рудокопом, я был матросом. Наша шхуна торговала на островах Полинезии. Однажды на пустынном острове я нашел несколько крупинок золота. Не сказав никому о своей находке, я стал долбить утес и скоро убедился, что нашел необычайно богатую жилу. Если бы я переговорил с каким-нибудь банкиром, я получил бы концессию на остров и теперь был бы уже богат, но, увы! Золото помутило мой разум. Я хотел один воспользоваться сокровищем, которое мне удалось найти, и целых двадцать лет терпел страшные мучения, чтобы нанять корабль и нагрузить его золотом. Моя мечта не сбылась. Но я не хочу, чтобы мои страдания пропали даром. У меня нет друзей или родных. Вы, инженер, будьте моим наследником!