— Вы же самый богатый человек в мире! — вскричал наконец Лаваред.
— По всей вероятности, — небрежно и равнодушно ответил Джеймс.
— Как же вы решились назначить здесь свидание всему английскому флоту? Ведь как только разнесется слух об этих россыпях, сюда нахлынут тысячи золотоискателей!
— Нет.
— Почему?
— Этот остров принадлежит мне по праву. Я просто купил его у английского правительства, и никто не смеет поселиться на нем без моего разрешения. А так как мои походные суда могут в случае нужды обращаться и в миноносцы, то я сумею заставить уважать мои права.
— Конечно, конечно. Значит, вы владеете островом на правах собственности?
— Да.
— Значит, Англия согласилась продать его корсару Триплексу?
Беглая усмешка скользнула по губам Джеймса.
— Нет, не корсару Триплексу.
— Кому же тогда?
— Тому, кем я был прежде, чем стать корсаром и кем стану, перестав быть им.
Джеймс только покачал головой. Этот жест вызвал у француза нетерпеливое движение.
— Право, вы слишком любопытны, — проговорил Джеймс. — Неужели вас так беспокоит, что вы не знаете моего имени?
— Еще как беспокоит! Нет, вы не знаете, что такое душа журналиста. Я прямо бешусь от злости! Подумать только, что если бы в Сиднее я знал о ваших правах на этот остров…
— Что бы вы сделали?
— Телеграфировал бы в Лондон и без труда узнал имя владельца.
— Этого я и боялся, — проговорил Джеймс, дружески потрепав француза по плечу. — Потому-то я и не говорил вам ничего, пока вы не очутились здесь, вдали от всяких телеграфов. Но не печальтесь, когда я закончу свою задачу, мне не будет больше никакой нужды скрывать свое имя.
И с этими словами он повернул в длинную галерею, всю заставленную машинами. Спутники последовали за ним. Казалось, они очутились на какой-то фабрике. Повсюду виднелись маховые колеса, шкивы, приводные ремни, трубы, ключи, проволоки…
— Что это такое? — спросила Джоан.
— Это форт, защищающий Золотой остров.
— Форт?
— Да, приводя эти машины в действие, я по произволу открываю и закрываю проход, соединяющий гавань, единственное место, где могут приставать корабли, с открытым морем.
Все с невольным вопросом взглянули на Джеймса, но он покачал головой.
— Пока еще не время приводить их в действие, вы увидите это впоследствии. А теперь позвольте вас проводить в приготовленные вам помещения.
Все молча повиновались и снова втянулись вслед за корсаром в лабиринт галерей, через некоторое время они опять вышли к внутреннему озеру, но только уже с другой стороны.
Пещера теперь несколько изменила свой вид. По-прежнему высоко вздымались ее гранитные своды, поддерживаемые естественными колоннами, поднимающимися со дна озера. По-прежнему сновали шлюпки между берегом и тремя судами, башенки которых поднимались из воды, но на берегу уже стояли несколько переносных домиков.
— Вот ваши жилища, — сказал Джеймс.
Осмотр внутри этих домиков вызвал новый взрыв восторга, они были меблированы как шале на модных морских курортах.
Мебель из белого лимонного дерева, обтянутая светлой материей, придавала этим комнаткам необыкновенно светлый, веселый и уютный вид. Арман тотчас же объяснил, что пребывание в этой пещере могло бы лучше повлиять на здоровье, чем бальнеологические станции, тем более, что потолок пещеры надежно защищал от дождя и солнца.
Каждый выбрал себе домик, и Джеймс Пак, предоставив своим новым друзьям устраиваться, удалился со своими матросами, которые делали что-то непонятное.
С этого времени всякий жил, как ему казалось удобнее. Джеймс показывался очень редко, по-видимому, готовясь к встрече английской эскадры, которая, по его рассказу, должна была прибыть через неделю.
Арман, Оретт и Джоан часто прогуливались в сопровождении Маудлин по острову, девушка показала им вход через погреба дома, построенного уже не под землею, а на самой высокой части острова. Через этот ход можно было выходить на воздух и осматривать владения Джеймса.
Владения эти представляли собой ряд нагроможденных друг на друга утесов, между которыми лежали узкие долины, где росли кокосовые пальмы, переплетенные лианами.
Только самая верхняя площадка, где стоял дом, погреба которого сообщались с пещерой, была обработана. Между ровными газонами тянулись правильные аллеи, отененные пальмами. Весь сад производил такое впечатление, будто он был выстроен не на затерянном в океане острове, а где-нибудь в Калькутте или Бомбее. Сыны гордого Альбиона, где бы они ни были, в какую бы широту их ни закинула судьба, всегда устраиваются так, будто они у себя дома. Они не применяются к условиям страны, в которой живут, а сами ломают страну сообразно своим привычкам. Дом и сад англосакса всегда одинаковы, будет ли он в Индии, в Австралии, в Канаде, Китае или на берегах Темзы, вид этого сада заставляет забывать, что вокруг расстилается огромная равнина океана, отделяющая остров от всего образованного мира.
Одна только Лотия сидела, запершись, в своем домике и упорно отказывалась от прогулок. Долгие часы она просиживала над озером, искрившимся под лучами электрических ламп, и смотрела на воду. Сознавала ли она окружающее? Вряд ли. По крайней мере она каждый раз вздрагивала, когда Оретт или Маудлин подходили к ней и клали руку ей на плечо.
Очевидно, она беспрестанно мечтала о своих погибших надеждах.
Личико ее бледнело, щеки ввалились, и Робер был прав, когда при взгляде на нее говорил с невыразимым отчаянием: «Она сгорает на медленном огне!»
Да, она таяла, как свеча, даже вид жениха не мог ее успокоить. Напротив, когда являлся Робер, Лотия начинала дрожать и быстро уходила к себе.
Ниари следил за ней, как тень. Он глубоко страдал, видя, как гибнет это юное существо, но в то же время воля его была непоколебима. Ненависть, сверкавшая в его глазах, когда он встречал Робера, показывала, что ответственным за все зло он считал молодого человека. Это отвращение к жениху Лотии возрастало с каждым днем.
— Проклятый гяур, — шептал он иногда, озираясь и стискивая зубы. — Он украл ее душу!.. Озирис! Влей в меня силы для справедливого мщения!
Но осторожный и скрытный египтянин умел скрывать свою ненависть, когда чувствовал, что на него смотрят. Никто не догадывался о тех свирепых планах, которые он лелеял в своем затуманенном ненавистью уме. Однако Оретт с женской проницательностью догадалась о настроении Ниари и поделилась своим впечатлением с Джеймсом.
Это, видимо, обеспокоило корсара.
— На днях сюда явится английская эскадра, — проговорил он. — Ниари не из тех, кого можно принудить силой изменить своему решению. Если бы можно было хоть как-то отвлечь Лотию от ее мрачных мыслей.
— Но неужели вы не найдете свободного времени? Почему бы нам еще не прогуляться по морскому дну. Припомните, это неведомое подводное царство все-таки произвело на Лотию впечатление. Нельзя же оставаться равнодушным, созерцая так близко все величие этой новой природы. Неужели, сэр, вы откажете мне в этой просьбе?
— Поверьте, я всегда готов выполнить любую вашу просьбу, — отвечал Джеймс. — Я не смел предложить вам этого, потому что не считал это развлечение способным рассеять такое глубокое горе. Но если вы придерживаетесь иного мнения, то я к вашим услугам.
— Благодарю вас. Когда же мы пойдем?
— Завтра.
— Прекрасно. Я сообщу об этом нашим друзьям.
— Передайте им, что завтра утром мы переедем на лодках на судно № 2 и выйдем за рифы, окружающие остров. Мы посетим самые глубокие пункты. Я хочу вызвать у больной сильнейшее удивление, чтобы получить наибольшую нервную реакцию, потому что я не на шутку боюсь, как бы она не умерла от горя.
И с этими словами Джеймс ушел, а опечаленная Оретт пошла предупредить Армана о принятом решении.
Робер, Джоан и Маудлин с удовольствием согласились, тем более, что им уже успела наскучить столь однообразная жизнь на острове. Лотия стала было отговариваться, но ей объявили, что за нее уже дано слово и отказываться теперь нельзя.
На другой же день, рано утром, все собрались на берегу озера в ожидании шлюпок, их крайне удивило, что Ниари также пожелал принять участие в прогулке. Но он так просил, что его наконец согласились взять с собой. При этом он с таким волнением смотрел на Лотию, что все стали думать, что, возможно в конце концов его сердце и смягчится. Когда Ниари садился в лодку, он имел какой-то странный, почти торжествующий вид.
Корсар ожидал своих гостей на палубе судна, и, когда они спустились в салон, корабль медленно опустился и, миновав подводный тоннель, вышел в залив, окруженный полукругом скал на берегу.
— Этот залив имеет какое-нибудь название? — спросила Оретт.
— К чему этот вопрос? — уклончиво ответил Джеймс.
— Потому что, если он никак не называется, я бы хотела предложить назвать его вашим именем.
— К несчастью, он уже получил более правильное название.
— Какое же?
Пак колебался, отвечать или нет.
— Опять тайна! — вскричал Лаваред с комическим отчаянием.
— Нет, это не тайна. Залив носит имя одного на моих сотрудников. Этот человек умел поддерживать меня, когда я ослабевал духом, и в знак благодарности я, не спросившись, назвал залив его именем. Теперь я боюсь, как бы он не обиделся на меня за мое молчание, — и он как бы невольно взглянул на Маудлин.
— Вы не могли сделать ничего дурного, сэр Джеймс, — проговорила девушка с необъяснимым смущением.
— Вы думаете? В таком случае я решаюсь сказать: залив называется «Силли-Маудлин».
Все захлопали в ладоши, одна только Маудлин опустила глаза. Но из-под полуопущенных ресниц она бросила на корсара взгляд, который не выражал неудовольствия.
— Западный мыс, — продолжал Джеймс, — носит имя лорда Грина, восточный называется мыс Джоан, друзья-утесы, защищающие вход в гавань, носят имена, которых я никогда не забуду: Лаваред, Робер, Лотия и Оретт.
Все были очень довольны такой любезностью, которую проявил хозяин так тонко, желая навеки сохранить воспоминание о их пребывании на Золотом острове, но Оретт заметила вопиющую несправедливость.
— Почему же тут нет вашего имени? — спросила она.
— Есть и мое. Глубокий пролив, единственный путь, по которому может пройти в бухту более или менее значительный корабль, назван моим именем.
— Как же он называется? — спросил Арман с тайной надеждой узнать имя своего таинственного хозяина.
По лицу Джеймса скользнула лукавая улыбка.
— Он называется пролив Триплекса, — отвечал он самым естественным тоном. — А вот мы как раз и входим в этот пролив. Не угодно ли вам взглянуть в люки? Я хочу обратить ваше внимание на систему защиты острова.
— Что это? — спросил Арман, уже смотревший в люк. — Вы провели здесь железную дорогу? Я вижу какие-то рельсы.
Действительно, на дне можно было ясно различить линию, напоминающую вполне железнодорожные пути.
— Вот это я и хотел вам показать, — сказал Джеймс.
— Но какое назначение имеют рельсы?
— Все сооружение имеет чисто оборонительный характер. Постройка его не представляла затруднений благодаря тому, что у моих людей есть усовершенствованные скафандры. Я имел в виду, по желанию, закрывать вход в пролив.
— Закрывать вход в пролив? — вскричал Арман.
— Да. Предположите, что в виду острова появляется какой-нибудь подозрительный корабль, и он не может пристать к берегу иначе, как пройдя через пролив, так как остров со всех сторон окружен неприступными рифами.
— Тогда судно, конечно, начнет искать проход, — нетерпеливо перебил его Арман.
— И не найдет его, — докончил за него Джеймс. — На чугунных тележках по рельсам передвигаются искусственные утесы, приводимые в движение электрическими машинами, которые я вам показывал в первый же день приезда на остров. Стоит только нажать несколько кнопок, как они задвигают проход, и залив превращается во внутреннее озеро, так что кораблю остается только удалиться. Если бы моя система была известна, то она могла бы защитить любой порт лучше всяких миноносцев, прибавил он с иронией.
Слушатели были положительно подавлены необычайной творческой силой этого корсара-инженера. Каждую минуту он им показывал какое-нибудь изобретение, которое могло бы изменить весь социальный строй цивилизованного мира.
Между тем судно миновало пролив и начало быстро погружаться.
— Скоро мы будем на дне? — спросил Робер.
— Через десять минут, — ответил Пак, — мы опустимся на глубину двух тысяч восьмисот метров. Я думаю, что нам пора надевать скафандры.
Все вышли из салона, и едва успели одеться, как судно коснулось дна. Они очутились на дне «ямы», отделяющей архипелаг Кука от архипелага Тонга.
Как известно, «ямами» географы называют значительные впадины, встречающиеся в Тихом океане, действительно ни одно море не представляет собой таких резких колебаний уровня дна. Таковы «ямы» Джеффрей и Томсон на юге и востоке Австралии, Газель вокруг острова Норфолка, Нэр, Челленджер около Каролинских и Марианских островов и многие другие. Они достигают семи тысяч миль глубины, а рядом с ними лот показывает не более тысячи метров. Мало того, во французской Полинезии (острова Таити, Тубуе, Гамбье, Маркизы) работа кораллов и вулканическая деятельность с поднятием дна уменьшили глубину до ста метров. Если это движение будет продолжаться, то не пройдет и ста лет, как под властью Франции окажется территория, которая больше Новой Голландии и Борнео, вместе взятых, и, следовательно, втрое превосходящая саму Францию.
В одну из таких ям и опустились теперь наши путешественники. Дверь была отодвинута, и они очутились в своих скафандрах под страшным давлением, которого они, однако, почти совсем не замечали.
Солнечный свет не доходит до такой глубины, и ввиду этого к каскам были привинчены электрические лампочки, приводимые в действие тем же аккумулятором. Прежде всего они испытывали крайнее удивление. Никогда не повидавшие своих кабинетов ученые с уверенностью утверждают, что уже на глубине восьмисот метров невозможна никакая растительность, а между тем несмотря на вчетверо большую глубину, все дно вокруг них было покрыто восхитительными растениями. Правда, это были уже не прежние водоросли, фукусы, варексы, гуэмоны, а что-то другое. Но это другое было восхитительно. Растения эти представляли собой студенистые образования различных цветов. При этом все они были прозрачны и, казалось, сделаны из драгоценных камней. При свете электрических ламп они отливали всеми цветами радуги. Невиданной формы животные скользили, как тени, между этими растениями. Они были такой же студенистой формации, как и растения, которыми они питались, другие же приближались к известным породам, но, разумеется, были в сотни раз сильнее, так как иначе не смогли бы вынести такого страшного давления. Но эти чудовища не обращали никакого внимания на путешественников.
— Однако ваши рыбы, должно быть, видали виды, — протелефонировал Джеймсу Лаваред. — Наше появление не произвело на них никакого впечатления.
— А вы не догадываетесь, почему?
— Нет.
— Причина этого равнодушия наши электрические лампы. Мои рыбы, как вы выразились, принимают нас за стерноптихидов.
При этом удивительном названии журналист всем телом повернулся к Джеймсу.
— Виноват. Как вы сказали?
— Стерноптихидов.
— Это что за звери?
— Это рыба, которую природа назначила для освещения морских глубин.
— Значит, вроде газовых фонарей?
— Лучше — электрических. Светоносные железы, которые они несут на голове, производят настоящий электрический луч.
— Неужели? И вы видели эти живые яблочковские фонари?
— Нет. Видя наш собственный свет, они или уплывают, или потухают.
— Но как же вы можете быть уверенным в их существовании и в их свойствах?
— В их существовании, потому что мне удавалось ловить их, а в их свойствах я убедился простым рассуждением, дело в том, что живущие в темноте животные все слепы, точнее, лишены органов зрения. Между тем все окружающие нас животные имеют глаза и, следовательно, должны знать свет. Солнечный свет сюда не доходит. Остается заключить, что рыбы, имеющие электрические железы, производят необходимый свет, заметьте, что и французские ученые, которым удалось выловить их с глубины четырех тысяч метров, пришли к одному со мной выводу.