Месть Мориарти - Гарднер Джон Эдмунд 17 стр.


— Если мертв, оставь, — прошипел Джейкобс, подталкивая в спину упирающегося Шлайфштайна.

Вся операция заняла меньше шести минут. Пленных разместили по клеткам, устроенным по обе стороны фургона. Лошади дернули, колеса заскрипели, и Терремант приник к зарешеченному заднему окошечку. Зрители начинали расходиться, а к месту событий от дальнего конца улицы бежали двое констеблей.

— Пронюхали, — проворчал Терремант. — Бобби тут как тут.

Ли Чоу и Профессор уже собирались отбыть в Бермондси, когда прибежавший на Альберт-сквер Саксби принес последние новости о переполохе в районе Бишопсгейт и Корнхилл. У церкви св. Петра нашли патрульного полицейского — связанного и с кляпом во рту. Банда, обворовавшая ювелирный магазин, потеряла инструменты, и полиция уверена, что благодаря этой улике арестовать преступников удастся уже в самое ближайшее время.

Мориарти некоторое время молчал, потом с задумчивым видом, словно собираясь сказать что-то важное, повернулся к китайцу.

— Хотите, стобы я посол в Сент-Дзонс-Вуд? Быстло-быстло?

Мориарти ответил не сразу.

— Нет. Сначала ты поедешь со мной в Бермондси. При нынешней погоде выходить без надежной охраны мне что-то не хочется. Доставишь меня туда, а уже потом, если все в порядке, отправишься в Сент-Джонс-Вуд.

Поездка по тряской дороге в переполненном полицейском фургоне — не самое большое удовольствие. Места на всех пленных не хватило, все шесть клеток оказались занятыми, так что Эмбера пришлось оставить в узком проходе вместе с экзекуторами. Фургон то кряхтел под непривычным весом, то опасно раскачивался, пугая пассажиров.

К счастью, их никто не остановил, и в конце концов все облегченно вздохнули, оказавшись в знакомом, скрытом от посторонних глаз дворе.

Шесть комнат и большой широкий коридор уже ждали гостей. В холле расставили столы и стулья, в комнатах с зарешеченными окнами — узкие койки с голыми матрасами. Поскольку окна были достаточно прочными, двери предыдущие хозяева снабдили дешевыми замками, поэтому всю предыдущую неделю братья Джейкобс занимались тем, что вдобавок к старым замкам ставили новые, прочные, сами двери оборудовали смотровыми щелями и укрепляли железными пластинами. Помещения почистили, помыли и побелили, так что если Шлайфштайн и его люди решили, что попали в какую-то государственную тюрьму, то для такого заключения у них были веские основания.

Все они уже присмирели, хотя еще и не остыли, и на лицах многих читалась злоба и даже ярость, как у Франца, которому во время поездки постоянно твердили, что его ждет виселица, и что все видели, как он застрелил полицейского на ступеньках дома в Эдмонтоне.

Пока пленных размещали по камерам и повторно обыскивали, Спир держался в стороне. Новость о смерти Пага Парсонса стала для него тяжелым ударом — не только потому что Паг был его старым товарищем, но еще и потому что тело пришлось оставить там, в Эдмонтоне. Впрочем, он никого не винил, понимая, что другого варианта просто не было.

Выставив ночную стражу, Спир занялся полотняным мешком, но тут во двор въехал личный экипаж Профессора. Харкнесс привез босса.

Появление Мориарти произвело сильнейшее впечатление. Все, кто был в здании — и экзекуторы, и даже ближайшие приближенные Профессора, — невольно затаили дыхание. Впервые после возвращения из Америки он предстал перед ними в обличье своего знаменитого брата.

С именем главы криминального семейства было связано немало легенд. Одну из них — способность менять внешность, словно переселяться из одной личности в другую — создал и поддерживал сам Мориарти. Не чуждый драматических эффектов, он остановился на мгновение у входа, позволив своим соратникам в полной мере оценить произошедшую трансформацию. Высокий, сухощавый, сутулый, с изможденным лицом, глубоко запавшими глаза и тонкими губами он являл подлинный шедевр искусства преображения. Мориарти и сам ощущал глубокий эффект перемены каждый раз, когда проводил этот сеанс. И разве не для того он собственноручно избавился от брата-ученого, чтобы войти в его личину, а заодно и добавить себе ауру уважения, окружавшую Джеймса Мориарти-старшего?

— Все сделано? — спросил Профессор. Даже голос его слегка изменился под стать новому телу.

Спир шагнул вперед.

— Взяли всех. Они здесь. Как и добыча.

Мориарти кивнул.

— Какие трудности?

Спир рассказал о смерти Парсонса, и Профессор, выслушав печальную новость, философски вздохнул.

— Приведите берлинца.

Братья Джейкобс тут же отправились исполнять приказание, и уже через минуту два лидера уголовного мира предстали друг перед другом.

Глубочайший шок отразился на лице Шлайфштайна в ту самую секунду, когда его взгляд остановился на том, кого он никак не ожидал увидеть. Кровь отхлынула от морщинистых, дубленых щек, приобретших вдруг желтоватый оттенок старой почтовой бумаги, руки задрожали — казалось, его вот-вот хватит удар.

— Что это за игра? — прохрипел немец, делая неловкий шаг вперед, чтобы опереться на стол.

— Добрый день, дорогой Вильгельм, — негромко сказал Профессор, ни на мгновение не сводя глаз с посеревшего лица Шлайфштайна. — Не ожидали? — Он слегка повысил голос. — Неужели вы всерьез полагали, что я позволю вам хозяйничать в моем саду? Разве вы сами даровали бы мне такую же привилегию в Берлине? Даже если бы я попросил, чего вы не сделали?

— Вы были… вы… — Немец пробурчал что-то еще, но так неразборчиво, что его не поняли даже стоявшие рядом.

— Был где? В отъезде? За границей? В Америке? Вы так решили? Без кота мышам раздолье, так вы думали? Вы и ваши дружки во Франции, Италии и Испании отошли от всех договоренностей, которых мы достигли здесь, в Лондоне, разве нет?

— Мой дорогой Профессор. — Немец, похоже, отправился от шока и заговорил увереннее. — Вы были в осаде.

Ваша империя подвергалась атакам со стороны сил правопорядка.

— И вы решили присоединиться к ним и напасть на меня с тыла. Вместо того чтобы держаться вместе, вы предпочли разделиться. Избавиться от меня. Сбросить меня за борт, как мешок с крысами. Вы провозгласили себя вождем. Вы думаете, что провернули выгодное дельце, не так ли? Но если бы не я, вы бы и близко не подошли к этим камешкам. Кто, по-вашему, все провернул? Мой человек, Вильгельм. Кто вел наблюдение за магазином? Кто обеспечил безопасность? Мои люди.

— Чего вы хотите?

— А вы как думаете?

— Добычу.

Мориарти презрительно рассмеялся.

— Добычу? Нет, сэр, она уже моя. Я хочу уважения. Хочу безоговорочного признания того факта, что я — ваш лидер, здесь и на континенте. Я хочу воссоздать альянс и руководить им как должно, а не так, как это делаете вы. Будете продолжать в том же духе, и вас постигнет хаос, худший, чем тот, в котором пребывает сейчас так называемое цивилизованное общество.

Шлайфштайн развел руками.

— Я поговорю с остальными. Я…

— Вы будете разговаривать только со мной и ни с кем другим. С этими остальными я разберусь в свое время. Никаких переговоров не будет, и они, ваши сообщники, должны будут сами понять, что я — их хозяин и лидер. Вы готовы подтвердить это, Вильгельм?

Лицо Шлайфштайна исказила гримаса гнева.

— В Берлине я раздавил бы вас, как таракана.

— Но мы не в Берлине, Вильгельм. Мы в Лондоне. И вы здесь в моей власти. Я мог бы взять под свое крыло ваших людей в Берлине. Возможно, я так и сделаю.

На какое-то время в комнате повисла тишина. Взгляд Шлайфштайна метался по сторонам, как у загнанного в западню и ищущего выход дикого зверя.

Первым тишину нарушил Мориарти. Его смех походил на глубокий, грудной кашель.

— Вильгельм, вас подставили. Вы провернули прекрасное дельце и взяли богатую добычу, вот только на самом деле вы действовали под моим присмотром и по моей указке. План был мой. И люди тоже мои. Если об этом станет известно на континенте… — Он не договорил и выжидательно посмотрел на Шлайфштайна.

Все ждали, что скажет немец.

— Я мог бы поступить с вами и жестче. — Мориарти уже не улыбался. — И еще могу так поступить. Я умею быть безжалостным. Но сейчас я всего лишь прошу вас признать меня вашим лидером. Ну же, Вильгельм, какие еще доказательства вам нужны? Я предъявил их вам и предъявлю остальным.

На этот раз молчание растянулось едва ли не до бесконечности. Наконец Шлайфштайн пожал плечами и тяжело вздохнул.

— Я умею признавать поражение, — дрожащим голосом произнес он. — Я никогда не сдаюсь без боя, но вы меня убедили. Я мог бы еще побороться, но не вижу смысла. — Предприняв попытку придать поражению достойную форму, немец лишь подчеркнул свое бессилие. — Ваш план объединения усилий криминальной Европы всегда представлялся мне полезным начинанием. И лишь ваша неудача в Сандринхеме и смута в вашей собственной семье вызвали сомнения в…

— Отбросьте сомнения. Я вернулся. Теперь все будет по-прежнему.

— В таком случае вы доказали свою правоту. Я помогу вам убедить других.

— Убеждать других буду я сам, а вы пока посидите здесь. Мои цели не изменились. Я намерен контролировать подпольный мир Европы и для достижения этой цели плету паутину, невидимую невооруженным глазом. И вы — тому доказательство.

Энгус Маккреди Кроу пережил едва ли не самый трудный день в своей карьере, и вечер обещал быть еще хуже, хотя и в другом смысле. К вящему его удивлению, комиссар принял опрометчивое приглашение Сильвии отобедать у них в субботу, 21 ноября, чем оказал подчиненному немалую честь. Предвидя возможные проблемы, Кроу поговорил с женой, потребовав, если не сказать приказав, чтобы все блюда были приготовлены ею лично, без какого-либо участия опостылевшей ему Лотти. По сему поводу даже разгорелся короткий, но жаркий семейный спор. Сильвия заявила, что не дело держать в доме собаку и лаять при этом самому. Энгус возразил, что лаять приходится, если твоя собака — необученная сучка, и в итоге взял верх.

Но вот к тому, что принесет день, инспектор оказался не готов. Утро прошло достаточно тихо, и он спокойно работал у себя в кабинете до той поры, пока не явился сержант Таннер с новостью о крупной и в высшей степени дерзкой краже драгоценностей в Сити.

— По примерным оценкам, насколько я понял, ущерб выражается тысячами фунтов. Патрульного связали, как цыпленка, сейф взломали. «Фриланд и сын», сэр. Тамошние полицейские мечутся как ошпаренные. Хорошо, что нас это не касается.

Известие о краже такого масштаба заставило Кроу насторожиться. После разговора с Томом Болтоном он ожидал чего-то подобного и был, как говорят любители лягушачих лапок,

Назад Дальше