— Но ведь это невыполнимо. Кто же может состязаться с призраком?
— Вот именно… — Похоже, он обиделся еще больше. — Почему бы тебе не уснуть? Уже очень поздно.
— Келл… — То, о чем она хотела сейчас сказать, тоже вызывало у нее чувство неловкости. — Я думаю, нам следует по-прежнему спать в разных комнатах.
— Опять страхи, что слишком привыкнем друг к другу?
— Да… Мы же оба не хотим этого.
Опять все пошло по кругу: ее боязнь и… желание. Его недовольство и… тоже желание. И наверное, тоже опасение чрезмерной близости.
Однако то, что он ответил сейчас, удивило ее.
— Хорошо, — сказал он, поднимаясь с постели и надевая халат. — Если ты настаиваешь… — Он поправил одеяло, накрывавшее Рейвен, заботливо подоткнул его и, наклонившись, поцеловал ее в лоб. — Хороших снов, дорогая.
Он ушел, оставив ее в некоторой растерянности. Его кротость и послушание вызвали у нее вместо успокоения беспокойство: уж не задумал ли он что-нибудь такое… чего можно ждать от этих трудноуправляемых братьев Лассетер?..
Но тут же одернула себя: как можно их сравнивать? Разве она уже не убедилась в обратном?..
Заснула она не сразу.
Глава 16
Келл приходил к ней и на следующую ночь, и каждую ночь недели. Они отдавались своему чувству с той же страстью, но каждый раз Рейвен настаивала, чтобы он уходил к себе в спальню.
Странно, но она не хотела окончательно расстаться со своим придуманным возлюбленным, который и так стал гораздо реже посещать ее в сновидениях. А когда появлялся, был уже не таким близким и явным, но как бы за туманной завесой.
Это отдаление стало особенно заметным после того, как они с Келлом посетили один из шикарнейших в Лондоне домов греха — попросту говоря, бордель.
Разумеется, предложение Келла поначалу удивило ее и даже оскорбило. Однако он сумел привести довольно убедительные доводы в защиту своего предложения, с которыми нельзя было не согласиться. Кроме того, ей было просто любопытно.
— …Я думаю, — как-то заговорил он, когда они лежали в постели, только-только придя в себя после пылких объятий, — я думаю, что для тебя настала пора познакомиться с воплощением твоих фантазий другими людьми. И не во сне, а наяву.
— Что вы имеете в виду? — спросила она, еще не в силах отстраниться от его горячего тела, уже такого знакомого и желанного.
Он с готовностью объяснил.
— В центре Лондона существует знаменитый салон мадам Фуше, в котором желающие могут испытать исключительные плотские удовольствия, порою превосходящие все их фантазии. Изведать сами или понаблюдать за другими. Тебе после общения с твоим пиратом должны быть интересны фантазии других людей.
Рейвен приподняла голову с его плеча.
— Если вы хотите задеть меня, Келл… — начала она, но не стала заканчивать фразу, а продолжила: — Мои фантазии касаются одной меня, и я жалею, что поделилась с вами тем сокровенным, что случайно помогло мне хоть как-то скрасить тоску и одиночество на забытых Богом островах.
— И в мыслях не имел обидеть тебя, дорогая, — со всей серьезностью отвечал Келл. — Напротив, всего лишь хотел подогреть ваше любопытство, ваш интерес к различным сторонам жизни. Что ж, если это настолько тебя задевает…
Она не стала ожидать, пока он договорит, и сказала:
— Помимо любопытства и интереса, свойственных, наверное, почти каждому, приходится думать о людском мнении. Моя репутация и так уже основательно подпорчена, а если узнают, что я посещаю публичные дома… Представляю, что может начаться.
— Ты уже не девица, дорогая, — сказал он с улыбкой, — а почтенная матрона и можешь себе позволить совместно с мужем кое-какие развлечения. Вся ответственность падет на меня, а я не боюсь…
В ту ночь Рейвен не дала согласия, однако любопытство взяло верх, и дня через два она уже стояла рядом с Келлом на пороге дома наслаждений, возглавляемого мадам Фуше.
Они были с почтением встречены мажордомом и препровождены в холл, где их приветствовала сама хозяйка, ничуть не удивившаяся присутствием Рейвен.
— Все как вы просили, месье Лассетер, — сказала она. — Мой дом в вашем полном распоряжении. Звоните, если что-то понадобится.
— Благодарю вас, мадам. — Келл поклонился, как на великосветском приеме. — Вы любезны, как всегда.
— К вашим услугам.
И хозяйка выплыла за дверь, оставив их в одиночестве.
Однако в холле они не задержались: через другой выход Келл вывел Рейвен в длинный коридор, где было, судя по количеству дверей, множество комнат.
— На этом этаже, — говорил он, пока они шли по коридору, — помещения, где проводят время в основном в компаниях. Бывает, там разыгрываются целые сцены — с танцами, пением. Клиенты и девушки наряжаются в разные одежды. Часто здесь изображают турецкий гарем. А потом…
— Что потом?
— Потом те, кто хотят, уединяются — там же или на втором этаже. Второй этаж предназначен для пар.
— Похоже, сегодня весь дом затих. Он пустой? Почему?
— Потому что я арендовал его на всю ночь.
— Весь дом? Вы с ума сошли!
— Очень может быть. Но я хотел, чтобы мы были с вами одни, дорогая. Чтобы, во-первых, не пострадала ваша репутация, о которой вы так печетесь, а во-вторых…
— Но это стоит таких денег! Зачем вы…
— А во-вторых, я хотел таким образом отпраздновать то, что мой клуб снова начал приносить доход, дела пошли на поправку. И я знаю, кого в первую очередь нужно благодарить за это… — Он остановился возле одной из дверей. — Я говорил о гареме. Взгляните вот сюда.
В двери было небольшое застекленное отверстие, сквозь которое можно было частично увидеть внутреннее убранство комнаты. Там были диваны с множеством шелковых подушек, ковры, цветастые драпировки в восточном стиле. Оттуда шел едва уловимый аромат экзотических курений.
Келл пошел дальше и наконец приблизился к двери, куда, видимо, собирался войти. Однако смотровое окошко в ней было завешено изнутри, и Рейвен даже предположить не могла, какая декорация ждет их там.
Они оказались ни больше ни меньше как на палубе корабля, освещенной факелами, развешанными по стенам, на палубе, посреди которой высилась деревянная мачта с парусом, а по краям были поручни из настоящих канатов.
— Этот пиратский корабль тоже пользуется здесь немалым успехом, — сказал Келл. — Гости одеваются как пираты и захватывают в плен пассажирок судна.
— Представляю, что происходит дальше, — заметила Рейвен.
— Ты даже представить не можешь, как разыгрывается их фантазия! — радостно подхватил Келл. Он был сегодня очень оживлен, что нравилось Рейвен. — Некоторые дамы, любительницы сильных ощущений, — добавил он, — даже платят за то, чтобы оказаться в числе пленниц и подвергнуться насилию… Впрочем, дорогая, зачем я вам все это рассказываю? Ведь вы должны знать об этом и по собственным встречам с пиратом.
— Мои сны не имеют ничего общего с насилием, сэр! Но как я могу предположить, вы намерены назначить меня на роль пленницы, не правда ли?
Он ухмыльнулся.
— А я сыграю роль вашего любовника-пирата. И вы сможете сравнить…
Судя по выражению лица, ей не очень нравилась эта затея.
— Мои фантазии не должны никого касаться, — сказала она. — Я уже говорила вам об этом.
— Сегодня вашей фантазией буду я! — решительно воскликнул он. — И только я. Больше никто!.. Прошу сюда!
Он провел ее дальше по палубе, в конце которой оказалась Небольшая дверь, ведущая в каморку, судя по всему — капитанскую каюту.
Сняв с крючка на стене висевшую там одежду, Келл предложил ее Рейвен.
— Твой наряд, дорогая.
— Но это же все равно что не надевать ничего! — возразила она, разглядев тонкое, как паутина, одеяние.
— Как раз то, что нужно для пленницы пирата, — объяснил Келл, взяв со столика полумаску и несколько шарфов из легкой ткани.
— А это зачем? — спросила Рейвен, находя все происходящее довольно забавным и оригинальным, но несколько тревожным.
— Полумаска, чтобы тебя никто не узнал, даже я, — охотно объяснил Келл. — А шарфы — чтобы связать тебя, как принято у пиратов. Твой возлюбленный не прибегал к этому способу?
Рейвен покачала головой. Она хотела было сказать, что подобным образом с ней поступал только лишь брат Келла, но решила не портить настроения ни себе, ни Келлу этим воспоминанием.
— Что ж, — сказал он, — тогда советую дать простор твоему воображению. — Увидев нерешительность на ее лице, он спросил: — Уж не боишься ли ты, что я сделаю тебе больно?
Она снова отрицательно затрясла головой, и он успокоился.
— Тогда на абордаж! — воскликнул он. — Но перед этим разденемся… То есть оденемся соответствующим образом.
Раздетой оказалась только Рейвен в своем прозрачном облачении, костюм Келла был — или напоминал — настоящий пиратский. Правда, своего пирата в такой одежде Рейвен никогда не видела.
Пока Келл переодевался за высокой ширмой, Рейвен сидела в капитанском кресле, ощущая легкую дрожь, но не из-за холода — в комнате было тепло, — а в ожидании новых ощущений.
Но вот Келл вышел из-за ширмы — в ослепительно белой рубашке, обтягивающих черных бриджах, высоких сапогах, с кинжалом, заткнутым за пояс. На лице полумаска. Настоящий пират, стройный, смуглый, красивый и к тому же пожирающий глазами тело полуобнаженной пленницы.
— Встаньте! — негромко приказал он. — Хочу как следует разглядеть драгоценность, доставленную мне моими людьми.
Она медленно поднялась с кресла, подчиняясь правилам навязанной игры и опустив глаза под его пронизывающим многообещающим взором.
— Неплохо, — заключил он свой осмотр и, взяв за локоть, повел ее к двери. — Иди за мной, пленница.
Когда она замедлила шаг, он вытащил из-за пояса кинжал и приставил к ее горлу со словами:
— Не забывайте, что вы у меня в плену, мадемуазель, и, если мне что-то не понравится, я могу в любую минуту выкинуть вас за борт.
Перспектива была не из приятных, и Рейвен со вздохом решила полностью включиться в эту игру, имеющую для него, видимо, какой-то сокровенный смысл. Впрочем, и она начинала ощущать нечто странно-притягательное в этом маленьком спектакле: как будто ее старый знакомый явился к ней из сновидений, обретя голос и плоть.
Предводитель пиратов вывел ее из капитанской каюты на палубу, подвел к мачте, повернул лицом к себе и, прислонив к теплому деревянному столбу, некрепко привязал к нему тонкими шарфами.
Когда она издала протестующий возглас, он ответил на него долгим поцелуем и на мгновение плотно прижался к ней, но затем отпрянул, оставив в ее теле чувство неутоленного желания.
Ночное одеяние Рейвен было почти прозрачным. Сквозь него белесыми очертаниями проступало ее тело с темными пятнами сосков и темным треугольником внизу живота. Но главарю морских разбойников этого показалось мало: ловким движением кинжала он разрезал одежду на своей жертве снизу доверху и с удовлетворением оглядел результат своих действий.
Невольно, хотя и знала, что ей ничто не угрожает, Рейвен ощутила испуг: поставила себя на место подлинной жертвы насилия. Насилия… которому она подверглась совсем недавно и от которого ее спас этот человек с кинжалом в руке.
Келл, наверное, почувствовал ее страх: он сунул кинжал обратно за пояс, улыбнулся и, распустив ей волосы, опустил их ей на грудь, лаская шелковистые пряди, белую кожу, тугие соски.
Чувство радостного наслаждения, чувство, которого она все еще стыдилась, охватило ее. Он уловил и этот нюанс, потому что сказал:
— Вы ощущаете стеснение, мадемуазель? Вы еще не научились быть наяву такой же раскованной в любви, как и в ваших сновидениях? Что ж, я научу вас, и вскоре вы будете просить меня, умолять принять от вас то, что мне потребуется.
— Этого не будет! — ответила она, вздергивая подбородок, что в ее положении выглядело не слишком убедительно.
— А если начнете упрямиться, — продолжал он, — я кликну моих людей и отдам вас на их милость.
— О нет, вы не сделаете этого.
В ее тоне звучала уверенность.
— Не сделаю, — согласился он. — Я не стану делить вас ни с кем. Такими сокровищами не бросаются. Их оберегают, ласкают, гладят, ими любуются, поворачивая всеми гранями…
Его руки скользили по всему ее телу… Ласковые, настойчивые, бесстыдные…
— Вы девственница, мадемуазель?
Господи!.. Надо отвечать? Она отрицательно качнула головой.
— Прекрасно. Тем легче мне будет доставить себе и вам наслаждение. Вы готовы к нему, женщина?
Его рука скользнула вниз по ее телу, ощутила пульсирующую влажность.
— О, — удовлетворенно сказал он, — можно было не спрашивать. Вы легковозбудимы, мадемуазель. Простите, мадам.
Она ответила ему легким стоном, когда его пальцы проникли еще глубже в ее лоно.
— Ведите себя тихо, пленница! — прикрикнул он. — Не привлекайте ничьего внимания. Иначе сюда ворвутся мои бравые молодцы и увидят вас, нагую и беспомощную, и испортят мне всю обедню. Вы же не хотите, чтобы кто-то испортил мне… нам… всю обедню?
«Боже! Зачем он столько говорит? Я не выдержу… Я хочу, чтобы он скорее… Впрочем, я знаю, отчего он так ведет себя: он меня дразнит, хочет еще больше возбудить… распалить… Чтобы я еще сильнее желала его… И надо признать, ему это вполне удается… Что же он делает?.. О!..»
— Если я верно понимаю вас, мадам, — услышала она его негромкий голос, — вы хотите, чтобы я взял вас, не так ли?.. Я жду ответа, пленница!.. Говорите…
— Да, — ответила она сквозь стиснутые зубы.
— Тогда извольте как следует попросить меня.
— Никогда!
— Что ж, попробую, как сделал бы любой пират на моем месте, сломить ваше сопротивление.
Опустившись перед ней на одно колено, он слегка раздвинул ей бедра и, прижав губы к лону, нащупал языком там, в глубине, то, что можно назвать бутоном, горошиной или ростком, стимулом наслаждения.
— …А теперь, — спросил он через некоторое время, — теперь вы готовы просить меня о том же?
Возбужденная до предела его ласками, она тем не менее упрямо не отвечала на его вызов. Он же, распаленный не меньше ее, продолжал сладострастно терзать ее, пока она наконец не взмолилась:
— Да… Ох… прошу вас… Да…
И тут же обмякла, едва не выскользнув из слабо затянутых пут, вздрагивая и оглашая стонами палубу его пиратского корабля.
— Что ж, вы сами виноваты, мадам, — сказал он. — В следующий раз будьте более послушны.
Однако вряд ли она даже слышала его назидательные слова.
Зато увидела, как не слишком твердой рукой он поспешно расстегнул застежку на бриджах и освободил из заточения свое древко, свою заветную игрушку.
— Мой петушок изголодался по тебе, — произнес он хриплым, как у всякого пирата, голосом. — А ты, ты готова принять исстрадавшегося странника?
— Да! — выкрикнула она опять громче, чем полагалось, рисуя в воображении, как прямо сейчас, через мгновение, причиняя легкую сладостную боль, в нее проникнет его твердый набухший член. — Только развяжите меня, — добавила она, — прошу вас, месье.
— Хорошо, пленница.
И он выполнил ее мольбу.
— Благодарю вас, добрый человек, — тем же покорным тоном продолжала она. — Вы не пожалеете, что освободили меня. А теперь…
Молниеносным движением она выхватила кинжал у него из-за пояса и приставила к его горлу.
— А теперь, — повторила она, — выполняйте, что я скажу… Сначала отойдите от меня на три шага… Ну!.. Вот так… Наступила ваша очередь, месье!
— Моя очередь?
— Да. Подчиняться моим приказам. На колени!
— Я?
— Вы, месье! Иначе могу снова ранить вас. На этот раз кинжалом.
Что-то серьезное и решительное уловил он в ее тоне. Что-то говорящее о защите чести — вообще женской поруганной чести, не только своей. Возможно, он немного переиграл и задел какие-то душевные струны. Ошибочно думая, что имеет дело исключительно с зовом плоти, забывал о душе. И значит, надо подчиниться. Ему это не так уж трудно.
Изобразив насмешливую улыбку, он встал на колени.