Михаил Март
Затянутый узел
Этап второй
Принцип домино
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Его последний поклон
1.
Апрель 1950-й год. Каждый по-своему представляет себе край земли. Кто думает, будто его нет, не прав. Мыс Провидения на Чукотском полуострове и есть конец света.
Генерал стоял у края обрыва и с высоты птичьего полета смотрел на утопающий в дымке Тихий океан. Вдоль берега тянулись рыбацкие деревушки. Причаленные баркасы были выкрашены в яркие цвета. Это позволяло с большого расстояния различать рыбачьи суда даже в густые туманы, постоянно окутывающие здешние места. По цвету определяли хозяина лодки, так как дома свои рыбаки красили в те же цвета. Радостная палитра оживляла мир безликой серости, рождала хоть какой-то проблеск надежды.
Неделя трудного пути из Магадана выбила генерала из колеи. Он устал. Много лет не вылезая из своей берлоги, не затевая никаких рискованных предприятий, к пятидесяти годам Белограй пришел к заключению - жизнь прожита зря! Что ж, так сложилась судьба. Сколько раз он хватался за пистолет и приставлял к виску. Счета нет. Застрелиться легко. Застойное болото поглотит его, выпустив пару пузырьков на поверхность, и все проблемы исчезнут. Его проблемы.
Никто о нем не вспомнит. Но вот однажды, когда особенно свирепствовала метель, генерала осенило. Зачем подыхать, оставляя за спиной шлейф грехов и посланных вслед за гробом проклятий? В его власти изменить мир к лучшему. Нет. Мир, конечно, слишком громко сказано. Мирок. Спасти жизнь одному, десятерым, сотне… Тогда и пулю можно пустить себе в лоб с кривой усмешкой на губах. Он ненавидел режим, при котором жил, но другого не видел и не знал. Изменить его он не мог, но оставить после себя добрый след при данной ему власти было вполне реально. За сволочные подлости вручали ордена, и он один такой уже получил, за гибель собственного отца. За доброту полагался расстрел. Генерал пришел к выводу — пора ему заслужить смертный приговор. Пора! Вот только приводить его в исполнение он будет самолично. Так, как сделал отец. Не допустив до своей глотки окровавленных лап системы. Набив трубку табаком, Белограй раскурил ее и глубокого затянулся.
К обрыву подъехал открытый «Виллис». Майор, сидевший рядом с шофером, выпрыгнул из машины и подбежал к генералу.
— Василий Кузьмич, катер снарядили. Рыбаки просят пять тысяч. С ума сошли. Говорят, риск большой, если засекут самолеты, то подорвут без предупреждения. Все на воздух взлетим. В нейтральные воды выходить нельзя. Только военным судам.
— Здесь нет военно-морских баз, Абрек. При такой видимости авиация не летает, но деньги придется заплатить.
Генерал сел в машину.
Майор Мустафин служил начальником личной охраны генерала Белограя больше пяти лет и числился комендантом Центральной комендатуры. По национальности Ренат Рафикович был башкиром, почему хозяин прозвал его Абреком, никто не понимал.
«Виллис» затормозил возле пристани, у которой стоял старый рыбачий сейнер, выкрашенный в белый цвет. «Такой уж точно не разглядишь в тумане, — отметил про себя генерал. — Ребята хотят заработать, и авиацией их не напугаешь».
На эти места его власть не распространялась, его могли просто послать к черту. Большую часть населения составляли чукчи, но хозяйством заправляли русские, у них это лучше получалось. Милицию никто никогда не видел. За порядком наблюдали пограничники, которых по пальцам легко было пересчитать. Усмирить пьяных мужиков они могли, в дела коммерческие носа не совали. Жить всем хочется. Пограничникам тоже перепадал кусок хлеба с маслом, и всех все устраивало.
У трапа генерала встретил капитан судна. Бывалый морской волк в черном кителе без погон, из-под расстегнутого ворота виднелся выцветший тельник. Он и сам казался выцветшим. Блеклые рыбьи глаза, пожухлый пегий ежик на голове, борода-шотландка, срисованная с портрета Линкольна, потрескавшиеся губы, изрезанное морщинами лицо. Белограй в своем кожаном реглане выступал как частное лицо, непонятно из каких мест прибывшее, но опытный глаз моряка быстро оценил гостя. По выправке и стати было видно — этот человек не привык первым отдавать честь, да и взирал на всех свысока. К тому же его окружали военные с автоматами.
— Меня зовут Василий Кузьмич. Этого достаточно?
— Вполне, — ответил капитан. — Макар Шатохин.
— Служил на флоте?
— В прошлой жизни. Проходите в мою каюту, там поговорим.
Каюта оказалась просторной, если это определение вообще применимо к помещениям на судах таких размеров. Два кресла, диван, моржовые бивни, шкуры белых медведей, нерпы, выдры, макеты кораблей, на стенах фотографии.
— Мне тебя рекомендовали, Шатохин, как опытного моряка. Американцев к нашим берегам не подпускают, кончилась былая лафа, но ты и тебе подобные продолжают с ними торговые дела. Рыбка так, для отвода глаз. Песцовой выделкой торгуешь?
— Я все знаю, вы все знаете. Пустой разговор.
— И то верно. Нейтральные воды, пятьдесят миль к западу, квадрат семьдесят два.
— Найду.
— Крайняя правая кромка квадрата. Мы должны быть там в четырнадцать часов. Примем на борт гостя. У меня с ним предстоит разговор на час или два.
— На якоря вставать не будем, я покружу в нашей зоне, а потом вернем гостя на точку. Деньги вперед.
Белограй достал из-за пазухи сверток и бросил на стол.
— Здесь больше, чем ты просил.
— Больше, меньше, риск остается тем же. Две эскадрильи расквартированы в Анадырском заливе. В случае выхода в нейтральные воды, гражданские суда подвергаются бомбовой атаке.
— Кто тебя заметит при такой видимости?
— Они наблатыкались летать на бреющем над водой. Патрулируют на этажерках «У-2». Малые скорости, хороший обзор.
— Хочешь сказать, ты их боишься? Или плохо подкармливаешь летунов?
— Нет, мы друг друга понимаем. Речь о вашем госте, он же не с неба упадет в квадрат семьдесят два. Американские суда прослеживаются с особой тщательностью. Они в наши воды не суются. Моего кореша разбомбили как только он вернулся в наши воды, а он был опытный моряк, шесть японцев в войну потопил. У нас таких много, кто успел в 45-м от чисток уйти.
— А как Северный морской путь?
— В навигацию сторожевые корабли встречают наши суда у мыса Дежнева в Беринговом проливе и сопровождают под конвоем.
— Значит, военные корабли ходят в этих водах?
— Только в навигацию. В ближайшие годы флот не намерен строить здесь базы. Даже Курильские острова остаются бесхозными. За что воевали — не ясно, они никому не нужны. Сотня пограничников на всю гряду.
Шатохин забрал сверток со стола.
— Через полчаса отчаливаем. Можете поспать, у вас усталый вид. Прибудем на место, разбужу. Людей в форме и с оружием я на борт не возьму.,
— Они подождут на берегу. Прибудем на точку, спустите на воду шлюпку с гребцами. Скорее всего, гость все же свалится с неба.
Когда Белограя разбудили, он понял, что выспаться не успел, но усталость все же прошла.
На море стоял штиль, видимость не превышала трех сотен метров, дальше — сплошное молоко. Влажность была выше всех ожиданий. Капли собирались на лице, на пальто, медленно стекали, оставляя мокрые дорожки.
На воду спустили шлюпку с шестью гребцами.
— Где же ваш гость? — спросил капитан, подходя к борту. — Стоять на месте мы долго не можем…
Не успел он договорить, как вода забурлила метрах в сорока по правому борту и на поверхности появилась рубка, а потом и вся подводная лодка.
— Отправляйте шлюпку, — приказал Белограй. Шатохин дал отмашку. Гребцы взялись за весла.
— На острове Святого Лаврентия у американцев нет базы, субмарина пришла с Аляски, — заметил капитан, — никак не ближе. Путь долгий.
На палубе лодки появились двое мужчин в гражданской одежде. Шлюпка пришвартовалась к корме, люди в штатском сели в нее, и она взяла обратный курс.
— Могли бы войти во фьорд и всплыть у нашего берега. Чего им стоит. А вы на риск пошли. Зря, — проговорил капитан.
— Не будь занудой, Шатохин. Прими гостей, я буду ждать их в твоей каюте.
— Правильно. Нечего перед ними кланяться. В тумбочке есть водка и стаканы.
— С твоим торговым размахом можно иметь виски.
— Травиловка. Терпеть их не могу. А водку под красную икру американцы пьют не хуже наших.
Белограй спустился в каюту. Он долго ждал этой встречи и немного волновался. Не за себя, а за тех, кто был невольно связан с ним. Достав водку, сделал несколько глотков прямо из горлышка. В каюту постучали. Белограй сбросил пальто и остался в мундире с золотыми погонами, при орденах.
— Войдите.
Оба вошедших были немолоды, при всей сдержанности на их лицах читалось любопытство.
— Здравствуйте, генерал. Разрешите представиться. Я руководитель подразделения службы безопасности Амвросий Колчанский. Мистер Дэвид Хьюпорт руководит отделом Восточной Европы в разведывательном управлении. Как видите, мы откликнулись на ваше предложение о встрече. С некоторой задержкой по определенным причинам, но мы рады, что она состоялась.
— Мне не совсем понятно, чем занимается служба безопасности, господин Колчанский. Если вы здесь выступаете в роли переводчика, то я в нем не нуждаюсь, мы будем говорить по-английски. Прошу присаживаться.
Белограй с легкостью перешел на английский язык.
— Чем занимается Центральное разведывательное управление, мне известно. Оно преобразовано из Управления стратегических служб, созданного генералом Донованом и его помощником Аленом Даллесом. Кажется, так. И о полковнике Хьюпорте я наслышан. Ваш полк братался с русскими на Эльбе в 45-м.
— Вы хорошо осведомлены, генерал, хотя вам не сообщали, кто именно приедет на встречу, — с улыбкой сказал Хьюпорт.
— Несмотря на то, что я руковожу Дальневосточным краем, я остаюсь генералом госбезопасности. Такое бывает, когда жандарм, надзиратель, руководитель, хозяйственник и разведчик оказываются в одном лице. Очень хотелось бы, чтобы наш разговор не превратился в дуэль всезнаек, а принял бы конструктивный деловой характер. Каждый хочет извлечь пользу для себя. Встреча бизнесменов. Так вы называете деловых людей.
— Вы очень хорошо говорите по-английски, генерал, — удивился Хьюпорт, — лучше Колчанского. У вас практически нет восточного акцента.
— У меня очень хороший слух. Я говорю как слышу. Английскому меня учили очень давно. Учили англичане. Но последние десять лет я слушаю американское радио.
— С чего вы хотите начать наш разговор, генерал?
— С информации о судьбе моей жены и дочери. Я просил вас найти их. По моим сведениям, они находятся в Соединенных Штатах. Вы можете это подтвердить или опровергнуть?
— Я могу это подтвердить. Мы нашли вашу жену и дочь. На поиски потребовалось время, что и задержало нашу встречу.
Хьюпорт достал из кармана запечатанный конверт и передал Белограю.
— Уверяю вас, мы письмо не вскрывали и не читали.
— Стоило добавить, что вы его не диктовали.
— У нас разные взгляды на демократию, генерал.
— В Советском Союзе такого понятия как демократия не существует. И никогда не существовало.
Белограй подрагивающими руками разорвал конверт. Почерк жены он очень хорошо помнил. Как опытный чекист Белограй предупреждал Полину: «Если будешь писать мне письма под диктовку, то предупреди об этом, ставь над буквой «е» точки» — обычно Полина точек не ставила. Тогда он имел в виду, что письма могут диктоваться следователями с Лубянки. Будучи женой высокопоставленного чекиста, а потом главного надзирателя, недолго угодить в застенки.
Пробежав глазами по странице, Белограй не увидел точек над «е», облегченно вздохнул и впился глазами в текст. «Дорогой мой, любимый Вася!
Ты должен меня понять и простить. Я спасала нашу дочь. Звонок застал меня в гостинице, когда мы с Машей собирали чемодан, чтобы вернуться в Москву. Вероника рассказала об аресте твоего отца, и я поняла, что мы все пойдем за ним следом как ЧСР
[1]
и погибнем в лагерях. Меня звали в Германию в качестве эксперта для
работы с шедеврами, найденными в эсесовских запасниках. Я отказалась. Тащить дочь на развалины Третьего рейха мне не хотелось, но пришлось пересмотреть свой ответ, и я дала согласие. Наша делегация вылетела в Дрезден на следующий день. Дальше все происходило, как в страшном сне. Мне удалось перейти в американскую зону, и я попросила защиты. Через неделю нас переправили в Штаты. Не уверена, что о моем переходе узнали Советские власти.
Первое время нам жилось трудно. Теперь все иначе. У меня собственное агентство по реставрации и оценке классической европейской живописи. В Америке очень многие собирают картины. Многие бизнесмены любят русскую живопись, но не рискуют покупать без консультации — много подделок. Так что мои услуги востребованы в полной мере и мы ни в чем не нуждаемся. Мне не хватает только тебя, а Машка отца не помнит. Ходит в школу, английский стал ее родным языком. Умная, красивая девочка. Я возлагаю на нее большие надежды.
О жизни в Америке писать не буду, русским ее не понять, это надо видеть. Другая планета.
Недавно ко мне пришли люди из разведки и сказали, что у них будет возможность с тобой увидеться, и разрешили написать тебе письмо, но только не указывать адрес. В целях безопасности.
Вася, если это правда и у тебя появилась такая возможность, то могу ли я надеяться на нашу встречу? О таком счастье я даже не мечтала. Я все еще твоя жена и очень тебя люблю. Мне тебя никто никогда не заменит и нашей дочери тоже. Прости за сухое письмо, очень волнуюсь и мало верю в то, что оно до тебя дойдет.
Целую. Твоя Полина».
Белограй убрал конверт в карман. Ему очень трудно было себя сдерживать, но он старался, как мог.
— Вы можете написать ответ, генерал, — тихо сказал Хьюпорт.
— Обязательно напишу.
— Мы можем содействовать объединению вашей семьи.
— Для этого я с вами и встретился. Но так просто вы этого делать не будете, а предателя из меня не получится, громких заявлений против СССР я делать не буду. Я могу написать книгу о репрессиях в СССР с момента прихода Сталина к власти, но не под своим именем. Для своих я погибну, и у нашей госбезопасности будут доказательства этого. У меня свои счеты с властями, но я рассчитаюсь с ними здесь, в России, а не из США, как трусливая шавка. О планомерном истреблении нации кучкой узурпаторов я информирую мировую общественность с помощью написанной мной книги, но повторяю — не под своим именем.
— Мировые скандалы не делают под псевдонимом, вы должны это понимать. Убедительной может быть только та информация, за которой стоит серьезное авторитетное лицо, а не вымышленный персонаж.
— Согласен. По этой причине я не хочу, чтобы вы делали ставку на меня лично. Я еще не знаю, как сложатся обстоятельства. Я генерал-душегуб и вряд ли меня встретят в Америке с распростертыми объятиями. Мои мемуары не смогут обелить мое прошлое. Я не наблюдатель, а участник. Чем страшнее правда, тем хуже я. Стать предателем для своих и ничтожеством для американцев — не лучшая перспектива. Мемуары напишут другие. Узники, а не надзиратели. У меня есть идея на сей счет, но сейчас рано об этом говорить. Я лишь хочу дать вам понять, что выступаю в роли посредника, а не главного действующего лица.
— Посредника в чем, генерал? Боюсь, мы вас не очень хорошо понимаем.
Белограй достал из кармана несколько листов, сложенных вчетверо:
— Вот список известных ученых с мировыми именами. Все они гниют заживо в застенках, и их ждет смерть. Наши правители не нуждаются в гениях, им нужны прихвостни. Вы можете спасти им жизнь и дать возможность работать на благо человечества. Отберите пять-шесть человек, я привезу их с собой. Это и станет моей расплатой за воссоединение с семьей.
К такому обороту американцы были не готовы. Просмотрев список, Хьюпорт, как говорят на Руси, «почесал репу».