— Здесь вопросы задаю я.
— Понятно. Стандартная фраза следователей НКВД.
— А вам откуда знать?
— Слышал. В моем отряде разные люди воевали с нынешним режимом.
— Не преувеличивайте, атаман. Вы не с режимом воюете и не за идею. Вас интересуют аметисты и изумруды. Хотите захватить крупный куш и уйти с ним за границу. Все ваши политические амбиции сгорели в Хабаровске в 20-м году, когда вы с атаманом Калмыковым обчистили банк и удрали в Китай. На этом ваша слава кончилась. Содержали притон в Харбине, пока в Китае к власти не пришли коммунисты. С остатками недобитых белых офицеров вы вернулись в Россию. Из Уссурийской тайги вас чекисты вытеснили, пришлось мигрировать на запад. А дальше у вас состоялась встреча с одним человеком, который и надоумил вас заняться рудником «Светлый».
— Таких подробностей и чекисты не знают.
— А мы знаем. В гражданскую войну вы пользовались поддержкой Японии, своих средств у атамана Калмыкова не было. Благодаря банку Японии, он сохранял самостоятельность и отказался подчиняться Семенову. На него возлагались большие надежды. В Китае вам так же оказывали поддержку. Но вы раскисли. Ваша судьба нам хорошо известна. Теперь вы никого не интересуете, атаман. Пока вы нам не мешали, мы вас не трогали, теперь вы до нас добрались, а нам шум не нужен. Мы люди тихие, мирные.
— Ваша зона меня не интересует, я иду на Черную балку. Транзит.
— Вы не идете, вы все крушите на своем пути. Гражданская война давно кончилась, и вторая мировая осталась позади. Советский Союза вышел победителем, с ним американцы не хотят связываться.
— Не читайте мне лекций! Я на своей земле. Война кончилась, а вы здесь что делаете? Цветочки собираете?
— Угадали. Мы работаем. Здесь трудятся ученые.
— Я их видел.
— Без охраны сегодня не обойтись. В тайге много банд, помимо вашей. Где же ваши люди, атаман?
— Отряд разбит, мы нарвались на засаду.
— Хотите набрать новую команду?
— Желающих больше, чем мне нужно. Власть советов долго не продержится, ее ненавидят. Сталин стар, его не станет и пирамида рухнет. Мы своего часа дождемся не в тайге, а за границей, где можно создать армию. Мне нужны деньги, без них со мной никто разговаривать не станет. У Советов много денег, и я ими воспользуюсь.
— На деньги Советов воевать против Советов? Резонно.
Никольский заметил, что человек, разговаривающий с ним, все
время переглядывается с играющими в шахматы стариками. Он уже понял, с кем имеет дело. Лицо одного из стариков ему казалось знакомым. Возможно, он имел отношение к Антанте, и они виделись в двадцатых годах. Тот, что разыгрывает из себя начальника, слишком молод, чтобы в те годы быть значительной фигурой. Надо признать, эти пещерные крысы знают все, что творится вокруг, от жизни не отстают.
— Надо полагать, рудник «Светлый» вы не бросите?
— Нет, конечно. Я вернусь и возьму его.
— Если мы вас выпустим.
— А зачем я вам нужен?
— Вы убили наших людей.
— Давно ли вы стали считать своих людей?
— С тех пор, как оказались на чужой территории и лишились возможности получать подкрепление в живой силе.
— Сочувствую.
— Кого вы видели в селе?
— Никого, село вымерло. В церкви лежит покойник, над которым витают ангелы и три монаха бьют баклуши.
— Больше никого?
— Нет.
— Где вы хотите набрать людей для своего отряда?
— Набор уже идет. У меня есть свои люди в городах, они в курсе событий.
— Это они взорвали плотину и мост? Надо обладать большой властью, чтобы дать возможность подойти так близко к военному объекту. Диверсия имеет политическое и стратегическое значение. В Корее началась война между Севером и Югом. Юг защищают американцы, север — русские. Мост связующая артерия: по железной дороге идут танки и пушки для Ким Ир Сена. Каждый день войны может стать решающим. Промедление смерти подобно, а сейчас сотни эшелонов с вооружением встали в пробке. Властям нет дела до рудников и прочей мелочи, у них земля под ногами горит.
— Это призыв к действию?
— Мы отпустим вас и ваших сыновей при одном условии.
— Что за условие?
Один из шахматистов встал, в руках у него был керамический кувшинчик, покрытый белой эмалью, с пробкой, залитой сургучом. Высота его не превышала кисти руки.
— Вы получите кувшинчик, его надо разбить в одном из городов, куда попадете в ближайшее время. Сделаете это перед самым отъездом, положите его под колеса поезда, в который вы сядете. С вами ничего не произойдет, события начнутся после вашего отъезда. Вам это выгодно. Город вымрет по непонятным причинам, восстановление моста застопорится, начнется паника. Что бы в это время не происходило в тайге, на все махнут рукой, можете разорить сотни рудников.
— Мне ваша идея нравится.
— Только не разбейте кувшинчик раньше времени, мы хотим видеть вас живым и здоровым, полковник.
— А вы рассчитываете на новую встречу?
— Не знаю, увидимся ли мы, но вы всегда в поле нашего зрения.
— Договорились.
Появился прислужник с подносом, на котором стояли керамические рюмочки.
— Вы пили саке?
— Приходилось пробовать в вашем посольстве в Хабаровске в 18-м году. Рисовая водка.
— За удачу! Как принято говорить у русских.
Хочешь, не хочешь, а выпить пришлось. Что происходило дальше, никто не помнил. Полковник очнулся в лесу. Он и его сыновья лежали в телеге на сене. Через просвет между деревьями просматривалась железнодорожная насыпь. Все трое были одеты в простую рабочую одежду. Керамический флакон и деньги лежали в вещмешке. Оружие им не вернули.
Никольский вздохнул и перекрестился.
4.
Старпом Лабезников тихо проговорил:
— Полундра, братцы…
— Ты чего, лейтенант? — удивился Кравченко.
— Амба, командир. Прямо по курсу встречный караван с конвоем.
— Расстояние?
— Не больше пяти кабельтовых.
— Право на борт. Курс норд-ост. Полный вперед.
— Они нас засекут, командир.
— Возможно. Но не опознают. Видимость?
— Не больше трех кабельтовых. Мы в тумане.
— Значит, уйдем, конвой корабли не бросит.
— Похоже, из Петропавловска идут.
— Что с погодой?
— Волна пять баллов, крен тридцать градусов.
— Тем хуже для нас. Они уходят от тайфуна, а мы к нему в гости жалуем. Самый полный вперед!
Океан большой, воды на всех хватит, но только люди решили и эти просторы поделить, установить на них правила. Корабли не любили случайных встреч, огрызались, как собаки, могли и покусать. Только перед капризами стихии все были равны.
Караван из десяти кораблей и конвоя из восьми шел неторопливо. Возможно, с авангардного судна и заметили сторожевик, но не придали этому особого значения — скатертью, мол, дорожка, коли рветесь в открытый океан.
Кравченко так прытко удирал, что довольно быстро вышел на большие глубины. Радист принес сводку о штормовом предупреждении, но было поздно. Волны поднимались все выше и выше. Ветер усиливался, грянул гром, начался ливень. То, что в Атлантике называется штормом, на Тихом океане зовется тайфуном. Так вот, корабль попал в зону тайфуна, его кидало на волнах как перышко. Не привыкших к таким условиям ученым и Белограю с Мустафиным пришлось хуже других. Радисты тоже не были моряками, их на судно привел генерал. Покидало несчастных, побило о стены, наставили себе синяков. То, что творилось на палубе, неподвластно описанию. Три часа длился тайфун. Выдержали!
Очухавшись от встряски, радист прибыл в каюту генерала. С такими докладами надо бежать к штурману, а этому невдомек.
— Что случилось?
— Потерян один пеленг, рация вышла из строя.
— У вас есть вторая рация?
— Быстрее эту починим, чем новую установим.
— Так чините. А что случилось с рацией?
— Шахматная доска в нее влетела при шторме.
— Идиоты! Корабельный устав читали? В радиорубке не должно быть посторонних предметов!
— Но у нас нет своей каюты, мы живем в рубке.
— Убирайся. Рацию наладить срочно! Пошел вон!
Когда качка стихла Белограй вышел на палубу и поднялся на мостик.
— Спасибо тебе, Богдан Тарасыч, не потопил нас.
— Сам удивляюсь, как получилось.
— Рацию чинят. Подвели нас связисты. Далеко отклонились от курса?
— Порядком, если судить по компасу.
— Вижу перископ. Тридцать пять градусов по носу, — доложил старпом.
— Этого еще не хватало!
— Что? — спросил Белограй.
— Подводная лодка.
— Наша?
— Для нас, товарищ генерал, все корабли чужие. Скорее всего, американцы, мы ближе к ним, чем к своим.
Лодка вынырнула из воды.
— На корабль передан семафор — неопознанная цель идет на сближение, — доложил сигнальщик.
— Боевая тревога.
— Черт, неужели они пальнут? — спросил Белограй.
— Мы идем без опознавательных знаков, любая сторона нас примет за врага.
— Вижу торпеду, тридцать градусов по компасу.
— Сволочи! Право на борт, самый полный вперед.
— Сейчас она нас поцелует… — пробормотал рулевой.
Успели вывернуться, торпеда проплыла мимо.
— Мало баланды кушали подводнички, — зло усмехнулся командир. — Добро. Торпедные аппараты, товсь! Лево курсовой сорок. Приготовиться к атаке! Первый и второй — залп!
— Погружается, командир! — крикнул рулевой.
— Самый полный вперед! Снесем гаду башню. Атаковать и уничтожить!
Ответные торпеды прошли мимо.
— Стоп машины! Готовь фактическое сбрасывание глубинных бомб. Акустик!
— Слышу движки прямо по курсу.
— Начать бомбометание.
Фейерверк длился минут десять, потом все стихло, на поверхность океана начали всплывать обломки подлодки и разные предметы.
— Будем менять курс, — решил командир. — Надо уносить ноги, пока подмога не поспела.
— Ну ты, братец, даешь! — промычал Белограй.
— Так точно. Труса праздновать не привык. Малый вперед. Курс норд-вест.
— Весело с тобой, Кравченко.
— Долго ли продлится веселье? — снова ухмыльнулся командир.
5.
Машина въехала во двор и завизжала тормозами. Солдаты отогнали зевак в сторону, кто-то в толпе шепнул: «Сам Улусов пожаловал». Из автомобиля вышел генерал и быстрым шагом направился в дом.
В квартире на третьем этаже толпились офицеры, шел обыск помещения. При виде генерала все вытянулись в струнку. Улусов прошел в дальнюю комнату, где на полу лежал труп полковника Лапина с простреленным виском.
— Докладывай, майор, — коротко бросил он, разглядывая труп.
— Самострел, Геннадий Семеныч.
— Кто обнаружил труп?
— Лейтенант Дубинин, секретарь Лапина. Утром не смог ему дозвониться. На коммутаторе определили обрыв линии. Приехал сюда, а тут труп.
Генерал глянул на лейтенанта:
— Зачем звонил полковнику?
— С объекта прибыл фельдъегерь за пакетом. Я сунулся в сейф, а он пуст. Полковник Лапин в последние дни брал документы домой, в конторе клопов морили, вонища. Раньше он оставался ночевать в кабинете, на диване, так зажрали гады. Решил пару дней поработать дома пока отрава не выветрится.
— Портфель нашли?
— Никак нет. И бумаг нет.
— Составьте список утерянных документов. Кто кроме вас знал о том, что полковник берет портфель домой?
— Все, кто его видел. Портфельчик известный. Если Лапин с ним выходит из кабинета, значит, едет на особое совещание, можно расслабиться в его отсутствие. Такие совещания быстро не проходят.
— Когда это произошло?
— Смерть наступила вчера вечером. Следы остыли. Труп окоченел.
— Соседей обошли?
— А что их обходить, они во дворе толпятся. Выстрела никто не слышал, посторонних никто не видел. Тут на два дома остались полторы калеки, все мобилизованы на стройку.
— Послушай, Куропаткин, кроме тебя это дело никто не разнюхает. Где-то под носом работает враг. Если мы его не найдем, нас поставят к стенке. И правильно сделают.
— У меня есть некоторые соображения, товарищ генерал. Позвольте высказать?
— Говори.
— На платформе стоит блокированный эшелон из Владивостока. Вчера мы сняли с него одного майора и труп капитана.Самострел. Но пистолета в руках капитана не нашли. У майора пробита бутылкой голова, украдена форма и документы. Он старший вертухай с Дальстроя. Оба откомандированы в приуральский ГУЛАГ. По словам майора, он встретил проводника в коридоре и купил у него коньяк. Тот его огрел бутылкой и ограбил.
— А капитана пристрелил?
— Не сходится. Рана у майора свежая, а труп капитана уже протух.
— Убил своего подчиненного?
— Возможно. Труп не может выбросить пистолет. Сейчас майора допрашивают. Я склонен ему верить, стрелять в своего зама он не стал бы. Зачем ему труп в соседнем купе, он мог бы вынести его из поезда в лес. А вот проводник — дело другое.
— Что проводник?
— Может, ему понадобилась форма, чтобы перебраться на ту сторону реки. Нужно усилить контроль на понтонах, с такими документами на руках, я говорю о портфеле полковника Лапина, с легкостью проскользнет в любую щель. У него есть карта укрепрайонов и постов.
— В таком случае он уже перешел на ту сторону.
— Меня другой момент смущает. Проводник, будем его так называть, беспрепятственно пересек город, а форму добыл позавчера. Возникает закономерный вопрос — когда он успел выследить полковника Лапина, передвигающегося по городу на машине, определить важность портфеля, прийти к Лапину ночью, забрать документы и спокойно уйти.
— А если проводник тут ни при чем? Ты же утверждаешь, будто Лапин сам застрелился?
— А что ему оставалось делать? Потеря секретных документов такой важности! Враг очень умен и хитер. Обратите внимание, он не стал убивать майора в поезде, хотя знал, что тот его заложит, он не стал убивать полковника Лапина, который, останься он в живых, мог его опознать. Самоуверенный тип.
— Может, это он, твой «проводник» плотину взорвал? — усмехнулся генерал.
— Нет. Он чужак, мест наших не знает. Скорее всего, приехал на одном из поездов и попал в затор, а ждать не хочет. Все поезда мы отправляем назад, чтобы разорвать узел. Ему нужно перейти на другую сторону, сесть на любой поезд, идущий на запад. Если он смог воспользоваться переправой, то уехать еще не успел. Первый эшелон мы отправляем завтра в Новосибирск, там и нужно его ждать.
— Враг серьезный, но для разведчика он грязно работает. Складывается впечатление, будто он умышленно следит, так профессионалы не работают.
— У меня есть еще одно предположение, Геннадий Семеныч.
— Давай.
— Если предположить, что мы имеем дело с вражеским разведчиком, то я могу его понять. Совершена крупнейшая за последние годы диверсия. Без участия какого-то должностного лица это было бы невозможно. Представим себе, что «проводник» догадался об этом. Если он ищет контакты, то выбрал верный ход. Мы обязаны доложить о случившемся на расширенном совещании по безопасности, таким образом, о шпионе будут знать все. В том числе и организатор диверсии. В итоге мы подадим сигнал врагу: «Рядом свой».
— Здоров ты копать, Куропаткин! — покачал головой Улусов. — Ишь, куда махнул, тебе надо шпионские книжки писать. Идея не лишена смысла, я подумаю над твоими словами. Жду вечером с отчетом. Работай, майор.
Генерал Улусов спустился во двор, достал портсигар, зажигалку и, закурив, осмотрелся. Он обратил внимание на запертые окна в квартире самоубийцы. Температура в ночные часы превышала двадцать градусов, окна в такую погоду не запирают. Наверняка похититель застал полковника врасплох. Лапин не стал бы открывать дверь квартиры ночью, если бы не видел в окне приехавшую машину из управления. Место здесь тихое, только кошка может проникнуть в дом, оставаясь не замеченной и не услышанной.
Ну что ж! Допустим. Оставалось только ждать. Генерал сел в машину и приказал ехать в управление.