На эту просьбу Проф ответил лекцией о том, что биороботы вообще не пользуются одеждой, и те вещи, которые смущают Леву, являются частью верхнего защитного слоя самого биоробота. И у него просто не было необходимости морфировать. Однако если гость просит…
Лева не успел и глазом моргнуть, как блондинка оказалась одетой в такие же, как у Левы, джинсы и футболку с такой же надписью. Одежда так облегала упругие формы блондинки, что легче Леве не стало, но утруждать ее следующей просьбой он не стал.
Блондинку звали Шрхрмпгрдрбрврждрдж-136!(876) — ФЫВ-АФ2, и Лева решил называть ее просто Мариной, в честь своей первой бурной страсти, обрушившейся на него в детском саду в нежном возрасте четырех лет. Новоиспеченная Марина не возражала.
После того как с церемонией знакомства было покончено, бегемоты перешли к делу, ради которого и пригласили, как они выразились, или притащили, как оно было на самом деле, Леву к себе. Труд объяснений взял на себя, как это и ожидалось, Проф. Дело было в следующем.
Гип-то, планета, с которой явились пришельцы, была заселена расой разумных бегемотов. В своем развитии они намного обогнали людей и уже вовсю практиковали космические перелеты.
Не так давно по историческим меркам, но уже довольно давно с точки зрения посвященного в дела землянина гиптианские астрономы установили, что их звезда обладает стойкой тенденцией к превращению в Сверхновую, и в миг, когда это произойдет, находиться в локальном пространстве ее системы будет пиком безрассудности и высшим проявлением суицидальных наклонностей, коими раса гиптиан не обладала. Поэтому они решили эвакуировать население планеты. Было послано шесть кораблей-разведчиков, а пока они летали туда-сюда по галактике в поисках подходящей для жилья планетки, лучшие умы расы занялись проектированием и строительством гигантского звездолета, долженствующего вместить в себя всех разумных обитателей планеты и обеспечить им сносное существование на все время перелета. И когда корабль был уже построен, начали возвращаться разведчики.
Вернулись трое. Как и положено разведчикам, которые возвращаются из похода, судьбоносного для целой Цивилизации, и делают это первыми, ничего обнадеживающего они сообщить не смогли. Вселенная бесконечна, но пустынна. В ней множество планет, но им не удалось найти ни одной, способной обеспечить гиптианам сносные условия жизни. Или запасы воды не столь велики, как хотелось бы, либо радиационный фон в три раза выше нормы, либо гравитация выкидывает всякие фокусы… Иными словами, полный облом.
Двое разведчиков сгинули без вести, не оставив после себя и малейшего следа на болоте мироздания.
Последний тоже сгинул. Но перед тем как он это сделал, корабль послал сообщение, что обнаружил именно то, что нужно гиптианам. К сожалению, сообщение обрывалось, не доходя даже до середины, и точных координат искомой планеты гиптиане не узнали.
Время поджимало, и медлить гиптиане не могли. Посему, не имея выигрышного расклада, они решили поставить все втемную и рискнуть. Учитывая, что альтернативой подобного шага было полное уничтожение расы, вряд ли кто-то посмеет обвинить их в поспешности. Они погрузились на свой вариант Ноева ковчега и отправились в путь. Но все-таки они выслали перед собой быстроходный корабль-разведчик, который должен был прибыть на место за несколько циклов до ковчега, обшарить все окрестные системы и найти планету, которая давала гиптианам шанс выжить.
Они ее нашли.
А планета оказалась заселена.
Проф закончил излагать историю, закрыв свои маленькие поросячьи глазки. Все молчали. Лева тоже молчал. Он был достаточно умным человеком и уже успел догадаться, что речь шла о Земле, только вот никак не мог взять в толк, что теперь будет и при чем тут, собственно говоря, он сам.
— Гм, — сказал Лева, когда посчитал, что молчание затянулось и вот-вот перейдет в траурную тишину. — И скоро должен прибыть ковчег?
— Через два с половиной года по вашему летоисчислению, — ответил Кэп.
— И вы не можете с ним связаться и дать отбой?
— Нет, — отрезал Кэп. — Связываться с кораблем во время гиперпространственного перелета с бэта-ускорением невозможно.
— Но они же не знают, куда лететь, — заметил Лева. — В смысле, куда конкретно.
— Это мы должны были им сообщить после их выхода в линейное пространство.
— Значит, развернуть их сейчас вы не можете?
— Мы вообще не можем их развернуть, — сказал Кэп. — Корабль был построен для перелета в один конец. Системы не выдержат еще одного полета. Кроме того, мы не знаем, куда нам еще лететь.
— И что теперь будет? — спросил Лева.
— Ваша планета устраивает нас по всем параметрам, — сообщил Проф. — Мы бы хотели остаться здесь.
— Значит, — сказал Лева. — Нас истребят?
Проф забулькал в своем джакузи пуще прежнего и подавился сигарой. Кэп от удивления выронил пульт от телевизора. Юнга просто свалился на бок и задергал своими толстыми короткими ножками с напоминающими баварские сардельки пальцами. Только Марина осталась безмятежной.
Сначала Лева не знал, как расценивать происходящее. Как приступ ярости, сцену раскаяния при виде потенциального представителя расы, ставшей объектом геноцида, или что-либо еще. Только чуть позже он понял, что это истерика.
— Ну, во-первых, — сказал Кэп, подобрав пульт и выключив телевизор, очевидно посчитав, что, коли уж история рассказана, пришла пора переходить к практическим вопросам. — Молодой человек, вы заблуждаетесь. Мы не считаем себя вправе уничтожить целую расу, даже вашу. Во-вторых, наш спасательный корабль не располагает столь мощными средствами нападения и обороны. В-третьих, даже если бы он ими и обладал, практически невозможно уничтожить многомиллиардное население планеты без ущерба для экосистемы, в которой мы нуждаемся, так что в любом случае военные действия с нашей стороны приравнивались бы к акту суицида. А в-четвертых… Объясните вы, Юнга.
— Лучше пусть уж Проф.
— Извольте, — сказал Проф. — По сравнению с человечеством наша раса не столь многочисленна, и для ее нормального существования нам потребуется минимальное количество принадлежащей вам суши, при условии, что мы урежем свои необходимые личностные потребности. Но народ Гип-то готов понести любые лишения ради сохранения своей цивилизации.
— Э, — сказал Лева. — Так что вам нужно?
— Ну, — сказал Проф. — Учитывая, что за требующуюся нам сушу мы готовы заплатить нашими технологиями, на порядок превосходящими ваши собственные, мы просим не так уж много.
— Так что же?
— Отдайте нам Африку.
Гиптианская логика
Настала Левина очередь закатывать истерику.
Он гомерически хохотал. Он идиотски хихикал. Он катался по полу и сучил ногами. Из глаз у него текли слезы. Он бил кулаками в стену. Он стучал головой о тумбочку. Он тискал Юнгу за жировые складки на боках. Он поцеловал Кэпа в нос. Он поиграл в «велосипедный звоночек» с правой псевдомолочной псевдожелезой Марины. Под конец он чуть не свалился к Профу в джакузи.
Потом он успокоился и сел на пуфик.
— Бред, — сказал он.
— Культурный шок, — поправил Проф. — Несколько запоздалая, но вполне естественная реакция.
Но культурным шоком тут и не пахло. Лева прожил на этом свете достаточно долго, чтобы успеть понять, что жизнь абсурдна, непонятна и непредсказуема. Это в голливудских фантастических боевиках и футурологических изысках российских фантастов пришельцы из космоса никоим образом не могут оказаться обычными бегемотами, валяющимися в джакузи и курящими сигары, В реальной жизни это вполне возможно.
Не гигантские жуки-убийцы, которые способны, пукая, сшибать с орбит боевые звездолеты. Не загадочные чужие, лишенные души, обладающие другой этикой и использующие землян в каких-то своих, никому не понятных целях. Ни сверхразумные гуманоиды, проводящие по отношению к землянам политику прогрессорства, которая неминуема ведет к всепланетным катаклизмам и личному катарсису главного героя произведения. А обычные, заурядные бегемоты, которым не чуждо насладиться земными плотскими радостями.
А бегемоты просто обязаны жить в Африке.
Все это Лева и попытался изложить гиптианам.
Гиптиане выслушали. Гиптиане кивнули. Гиптиане сделали вид, что поняли.
— Но почему, ха, хр, х… — продолжал Лева, пытаясь преодолеть пароксизмы душащего его хохота. — Ради всего святого, почему вы выбрали меня? И почему Россию? Разве не было бы логичнее просить Африку у самих африканцев?
— Нет, — отрезал Кэп. — Мы успели изучить ваше государственное устройство и поняли, что это бесполезно. В целом Африка является самым отсталым и захолустным континентом на планете. На ее территории образовано множество государств, и у нас нет времени Договариваться с каждым по отдельности. Кроме того, если африканцы отдадут нам Африку сами, где они будут жить?
— Капитан хочет сказать, — вмешался Юнга, — что, если Африку нам отдаст третья сторона, позаботиться о проживании коренных жителей станет уже ее проблемой.
— Третья сторона? — изумился Лева. — Уж не Россию ли вы имеете в виду?
— Какая догадливость, — сказал Юнга. Понятие сарказма существовало и у гиптиан.
— Но как? Каким образом Россия может отдать кому бы то ни было целый континент? Вы преувеличиваете значение нашей страны на международной арене. Вам следовало бы обратиться к США.
— Мы рассматривали такую возможность, — признал Кэп. — И сочли ее недостаточно эффективной.
— Но они же теперь единственная сверхдержава, — возразил Лева. — Что хотят, то и делают. Хотят Боснию бомбят, хотят — Ирак утюжат. Захотят вам Африку отдать, так вообще ни у кого спрашивать не будут.
— Вот именно, — сказал Юнга. — ЕСЛИ они захотят, они не БУДУТ спрашивать. Любят ли американцев во всем мире?
— Не думаю, — признал Лева. Он сам не любил американцев, потому что завидовал. Завидовал простой и понятной Американской Мечте, являвшейся полной противоположностью загадочному российскому менталитету, их уровню и образу жизни, насаждаемому, без особого, впрочем, успеха, по всей планете, их рьяному и оголтелому патриотизму и их способности диктовать свои условия почти половине земного шара.
— А если мы высадимся под протекторатом американцев, тогда не полюбят и нас, — сказал Юнга. — Поверь мне, существовать на планете с шестимиллиардным недружелюбным соседом, вооруженным ядерными боеголовками, не самое приятное занятие во Вселенной.
— Но русских тоже не очень-то любят, — сказал Лева.
— Это верно, — сказал Проф. — Однако у нас есть два с половиной года, чтобы эту ситуацию изменить.
— Кроме того, — сказал Юнга, — американцы слишком консервативны, закоснели в своих убеждениях и свято верят в свою бюрократию. Пройдет слишком много времени, прежде чем мы сумеем достучаться до их разума, потом еще столько же, пока они будут оценивать ситуацию на предмет получения для себя максимальной выгоды и искать прецеденты.
— А Россия?
— Россия… — задумчиво потянул Проф, вытирая махровой простыней передние лапы и закуривая новую сигару взамен утонувшей. — Россия является самой непредсказуемой и нелогичной страной. Россия редко когда ищет выгоду для себя. Россия готова подписаться под любым, пусть самым безумным, прожектом, если тот придется ей по ее русской душе. И Россия, как бы плачевно ни было ее состояние сейчас, является второй по политической значимости страной в мире.
— По количеству ядерных боеголовок, например, — вставил Юнга.
— Ну, эти аргументы мне понятны, — сказал Лева. — Значит, вы хотите, чтобы мы убедили африканцев потесниться и отдать вам свой родной дом. А куда они денутся?
— Проблема перенаселения перед Землей пока еще не стоит, — сказал Проф. — А с нашими технологиями не встанет еще много-много веков. К тому же мы готовы выплатить каждому вынужденному переселенцу из Африки приличную компенсацию в драгоценных металлах.
— Об этом молчите, — сказал Лева. — Иначе к послезавтрашнему дню Африка будет самым населенным континентом Земли.
— Разумеется, — кивнул Проф. — Мы достаточно долго изучали человеческую психологию и не будем совершать поспешных и необдуманных поступков.
— Замечательно, — сказал Лева. — Но почему я? Почему вы не пришли к президенту, к правительству, в Думу, наконец. Я — всего лишь студент. Я ничего не решаю, и от меня ничего не зависит.
— Мы придем и к президенту, и в Думу, в свое время, — сказал Кэп. — Однако сейчас это еще преждевременно. Люди у власти — люди немолодые, им сложно будет воспринять наш визит так же, как вам. И они выполняют волю народа, а народ вряд ли готов к таким переменам.
— Вы — оптимисты, ребята, — сказал Лева.
— Мы — реалисты, — поправил его Кэп. — Людей вашей страны и всего мира необходимо подготовить к нашему появлению. Этим вы и займетесь.
— Но почему именно я?
— Вы молоды, ваш ум гибок, а глаза еще не зашорены. Вы достаточно разумны и предприимчивы.
— Но молодых людей с такими характеристиками пруд пруди.
— Верно, — сказал Проф. — Поэтому, определившись с кругом лиц, конкретно вас мы выбрали путем исследования вероятностной закономерности модератора принятия решений.
— Говоря русским языком, — сказал Юнга, заметив выражение лица Левы и правильно его истолковав, — монетку кинули.
Имидж — все!
Три следующих часа гиптиане рассказывали Леве все, что, по их мнению, ему требовалось знать, и обсуждали, чего они хотят добиться в результате проделанной им работы.
Ему была предоставлена комната в их роскошном особняке. Ему были выделены деньги на текущие расходы. Количество денег было практически неограниченным, и до поры до времени он решил не особо интересоваться их происхождением. В постоянную помощь ему была придана Марина. А при принятии важных решений он в любую минуту мог посоветоваться с любым членом экипажа или со всеми вместе. Его не ограничили в расходах и во времени. Ему предоставили полную свободу действий.
Только он никак не мог взять в толк, что именно ему надо сделать.
Они хотели, чтобы он провел предварительную работу. Чтобы он подготовил население России в частности и всей Земли вообще к появлению в их жизни гиптиан. Чтобы свел к минимуму возможные приступы истерики, ксенофобии и агрессивности. Чтобы облегчил предстоящее деловое сотрудничество. Чтобы выработал общую стратегию.
Гиптиане не хотели Африку насовсем. Они не хотели ее покупать. Речь шла только о долгосрочном договоре аренды, лет эдак на пятьсот или около того. За это время гиптиане собирались отдохнуть после спешной эвакуации планетарного масштаба, поднять местные технологии до надлежащего уровня и заняться разведкой пригодных для жизни планет в тесном сотрудничестве с землянами. И Лева сразу рассмотрел шанс, который гиптиане могли предоставить человечеству. Они могли возродить утраченную мечту о покорении звезд.
Естественно, он согласился. Ему выпал уникальный шанс, и он не собирался отказываться от него. Начать с того, что теперь у него была уйма денег и возможность реализовать свой творческий потенциал. И пусть пока он не представлял, что со всем этим можно сделать, он собирался приложить максимум усилий.
Потому что было еще кое-что.
Леве было двадцать три года, и он заканчивал филологический. Его детство пришлось на время правления Горбачева. Он смутно помнил перестройку и ее «прожектор». Когда он учился в младших классах, слово «коммунизм» еще не было ругательством. Он был октябренком и успел походить в пионерах. Он даже помнил про «холодную войну» и гонку вооружений, но как ребенок помнил, не зная и не стараясь вникнуть в тайную суть и подоплеку советской пропаганды. Его родители были людьми интеллигентными и достаточно умными, поэтому при ребенке не решались открыто критиковать режим, и крушение Союза стало для Левы неприятным сюрпризом.
Лева любил читать книги. И он до сих пор тосковал по коммунизму. Не по тому коммунизму, что был извращен семидесятилетием советской власти, не по тому коммунизму, что был оплеван товарищем Ельциным и дискредитирован товарищами Зюгановым и Анпиловым. Этот коммунизм действительно был чудовищем, и тосковать по нему мог только оголтелый фанатик или политический маньяк.