Дарби остановилась на лестничной площадке первого этажа. Из вентиляционной решетки над головой вырывался поток прохладного воздуха, но ее бросило в пот и влажная одежда прилипла к телу.
Пять дверных проемов. Все двери распахнуты настежь, свет включен. Одежда выброшена в
коридор. Туалетные и ванные принадлежности в беспорядке валялись перед ней на полу из светлого дуба — тюбик геля для волос, тампоны, пилюли и лак для волос.
Заглянув в ванную, Дарби увидела навесной шкафчик для лекарств. Дверцы его тоже были распахнуты, а полки — пусты. Вдоль бортика ванной выстроились бутылочка с зубным эликсиром, шампунь и пузырьки с пилюлями. Все флаконы были пусты. В унитазе плавали две пустые баночки из-под лекарств.
«Они искали какую-то маленькую вещь. Ключ?»
По другую сторону коридора располагалась небольшая комната с ковролином на полу, используемая в качестве домашнего кабинета. Занавески были задернуты, письменный стол перевернут, а полки шкафа уже привычно зияли пустотой. Каждый дюйм помещения подвергся методичному обыску. Быть может, грабители проникли в дом до того, как туда вернулись мать с сыном? А потом, придя в отчаяние и бешенство оттого, что не удалось найти то, что им было нужно, начали пытать женщину в надежде вырвать у нее требуемую информацию?
Сломанные пальцы, торчащие под неестественным углом.
«Скажи мне, где ты прячешь это…»
Пальцы, отрезаемые по одному.
«Скажи мне, где ты прячешь это…»
Сказала ли она то, что от нее требовали? И знала ли она вообще что-нибудь? Дарби подошла к двум комнатам в самом конце коридора.
В первой, длинной и просторной, находились лишь швейная машинка и стул. Окна закрывали шторы.
Матрас во второй комнате был сброшен с постели, вспорот ножом и выпотрошен. Занавески на окнах отсутствовали; Дарби видела, как эксперты-криминалисты продолжают фотографировать калитку в заборе на заднем дворе. На полу валялась одежда типа той, которую носят подростки, — футболки и джинсы от «Аберкромби и Фитч», короткие шорты, кроссовки и открытые сандалии. Дарби нашла пустую вместительную сумку из грубого полотна с ремнем через плечо, из тех, что так удобно брать с собой в дорогу, лежащую под перевернутым ночным столиком.
Она сделала несколько снимков, после чего прошла дальше по коридору и переступила порог главной спальни, с удивлением обнаружив, что здесь все пребывало в полном порядке и на своих местах. На стене напротив роскошной кровати исполинских размеров висел телевизор с плоским экраном. Два парных комода вишневого дерева не были опрокинуты или обысканы, выдвижные ящики никто не трогал. Как и во всех комнатах, выходящих на улицу, занавески здесь были задернуты.
Единственной вещью, вносившей диссонанс в атмосферу строгого порядка в спальне, был чемодан, стоявший на табурете для ног с кожаной обивкой. В нем лежала скомканная одежда, и еще несколько предметов туалета висели на спинке глубокого кожаного кресла, стоявшего в углу.
Означает ли это, что обыск пришлось прервать? И не стоял ли кто-нибудь над раскрытым чемоданом, когда внизу загремели выстрелы?
На зубчиках «молнии» Дарби обнаружила крохотный кусочек голубого латекса. Перед ее мысленным взором всплыла недавняя картина: мертвый мужчина в лесу, рука в латексной перчатке безжизненно волочится по земле…
«Выходит, это ты прикасался к чемодану?»
Она представила, как он стоит здесь, его обтянутые латексом пальцы методично обшаривают карманы, и тут снизу доносится звук первого выстрела. Она увидела, как он сунул руку под мышку, доставая оружие, и поспешил к лестнице, ведущей вниз, на кухню, и увидел… Что?
«Что ты там увидел?»
Дарби задумчиво потерла пальцами переносицу и прикрыла глаза, пытаясь представить себе человека без лица, который прикасался к этому чемодану. Перед ее мысленным взором промелькнул калейдоскоп недавних событий в лесу: разрывы шоковых гранат, вспышки слепящего света; мужчина в очках ночного видения; двое других мужчин, волочащие труп третьего вверх по склону к ожидающей их машине. Мертвый мужчина был одет в костюм, а на руках у него были латексные перчатки. Белая рубашка забрызгана кровью. Кто-то застрелил его.
«Все-таки это ты находился внутри дома, верно? И я знаю, что ты пришел сюда не один. Понадобился, по крайней мере, еще один человек, чтобы помочь тебе обыскать огромный особняк. И не твоего ли напарника ранили, так что его пришлось уносить на руках? Это ты занимался женщиной и ее сыном? Наверное, ты связал их и поднялся наверх, чтобы продолжить обыск, а твой сообщник стал пытать ее? Или ты помогал ему? А может, ты стоял в кухне, когда услышал звуки выстрелов и звон разбивающегося стекла? Думаю, именно так все и было, голубчик. Если бы ты находился наверху, когда раздались выстрелы, то у тебя хватило бы времени выхватить собственное оружие.
И ты бы спустился вниз и начал стрелять. И я бы нашла отметки от пуль. Думаю, тебя застали врасплох. Скорее всего, ты стоял в кухне, когда кто-то выстрелил тебе в грудь. Полагаю, у тебя не было времени, чтобы достать оружие».
Дарби открыла глаза, думая о том, что стало с напарником убитого. Не исключено, что где-нибудь в лесу валяется еще один труп. Или человек в очках и его сообщники уже успели унести и второе тело?
Почему-то она не сомневалась в том, что человека в очках ночного видения и его напарников в костюмах не было в лесу в момент перестрелки. Если бы они находились там и наблюдали за происходящим, то к тому времени, когда на вызов прибыл первый офицер полиции, их бы уже и след простыл.
Кровавый след тянулся по ковру в гостиной, сбегал по ступенькам крыльца и терялся в траве. На досках калитки остался смазанный кровавый отпечаток ладони. Она представила себе человека, бегущего по темному лесу. Быть может, он пытался попасть на склон, поднимающийся к улице наверху? И не ждала ли его оставленная где-нибудь машина?
Дарби не обнаружила на обочине каких-либо следов того, что там стоял автомобиль.
И еще кто-то должен был вызвать тех мужчин, которых она видела в лесу. Она вспомнила о телефоне, валявшемся на земле, и представила себе мужчину в окровавленной белой рубашке, делающего свой последний звонок. Мог ли он выронить телефон, пока искал укрытие, в котором собирался дождаться помощи? И почему он не добрался до дороги? Потерял сознание от потери крови?
Дарби пришло в голову, что он мог обронить в лесу еще что-нибудь помимо телефона.
«Почему твой сообщник или сообщники в доме не помогли тебе? Что произошло?»
Она услышала лязг закрываемых автомобильных дверей. Отодвинув занавеску, Дарби увидела остановившийся у тротуара второй фургон криминалистической лаборатории. Двое мужчин, этакие Матт и Джефф современного разлива, нетерпеливо расхаживали взад и вперед у капота. Рэнди Скотт, высокий и безукоризненно аккуратный, с седеющими на висках черными волосами, был на добрый фут выше своего полненького и приземистого товарища, Марка Алвеша. Она позаимствовала сладкую парочку у Лаборатории криминалистической экспертизы Сан-Франциско, где они обзавелись репутацией настоящих профессионалов, обнаружив не замеченные ранее улики в нескольких громких делах. Если в лесу оставались еще какие-то вещественные доказательства, они их найдут.
Кто-то постучал в дверь спальни. Дарби обернулась и увидела Купа.
— Прибыли Чудо-близнецы, — сказала она.
— Знаю. Рэнди позвонил мне, чтобы сообщить о своем приезде.
— Я поговорю с ними.
— Не надо, я сам это сделаю. А ты поезжай в больницу Святого Иосифа в Белхэме. Мне только что звонили из дежурной части. Тебя разыскивает патрульный из Белхэма. Мальчишка заявил, что будет разговаривать только с полицейским, которого зовут Томас МакКормик. По-моему, это твой…
— Да, — медленно протянула Дарби, чувствуя, как в ушах зашумела кровь. — Это мой отец.
9
Дарби стояла с Пайном и еще одним патрульным из Белхэма неподалеку от поста дежурной медсестры, который находился за углом. Рядом с ними приткнулась к стене тележка с грязными подносами и посудой из кафетерия, так что запах простокваши и овощного рагу казался ей благословенным нектаром после вони сигар Пайна.
Патрульного звали Ричард Родман. Его густые седые волосы, аккуратно расчесанные на пробор, совершенно не соответствовали моложавому лицу. Дарби сочла, что он похож на начинающего политика, которого заставили напялить на себя мундир полицейского. В руках он держал большой конверт из белой бумаги, на котором уже проступили пятна крови от перепачканной футболки мальчишки. После того как дежурный врач в отделении реанимации разрезал на мальчике футболку, у него достало сообразительности сложить обрывки в бумажный конверт. Пластиковые пакеты разрушали следы ДНК. Об этом знали далеко не все врачи.
— Я сидел на стуле у его палаты, когда он приоткрыл дверь и спросил, не знаю ли я в Белхэме копа по имени Томас Мак-Кормик, — рассказывал Родман. — Я ответил ему, что нет, не знаю такого, и тогда малыш заявил, что все называют Мак-Кормика Биг Рэдом. Пацан уверял, что ему срочно нужно поговорить с МакКормиком, но не сказал, о чем именно.
Родман взглянул на Дарби.
— И тут я вспомнил, как в прошлом году видел вас по телевизору, когда вы поймали этого ублюдка, как его… ну, того, что убивал женщин выстрелом в голову, а потом вкладывал им в карман статуэтку Девы Марии и сбрасывал трупы в реку.
— Уолтер Смит, — безо всякого выражения пробормотала Дарби.
Родман щелкнул пальцами.
— Точно! Он самый. Кстати, что с ним стало?
— Он попал в клинику для душевнобольных. И проведет там остаток жизни.
— Господи, спаси и помилуй! В том выпуске новостей, что я видел, передали кое-какую информацию о вас, и вот сегодня я вспомнил, что вы вроде как выросли в Белхэме и что ваш отец был копом. Ну я и подошел к медсестре на посту, воспользовался ее компьютером, полазил по Интернету, а потом позвонил в дежурную часть. И вот вы здесь.
— Вы сказали мальчику, что Томас МакКормик мертв?
— Нет. Я решил предоставить это вам. Ну, типа того, что у вас будет повод для знакомства.
— Кто-нибудь приходил к нему? Родман отрицательно покачал головой.
— И никто не звонил тоже.
— Думаю, будет лучше, если я поговорю с ним наедине, — Не возражаю. По мне, чем меньше народу, тем легче ему будет. Парнишка до сих пор не в себе.
Дарби развернулась к Пайну.
— Пожалуй, это будет правильно, — согласился тот.
Дарби оттолкнулась от стены и вытащила из заднего кармана крошечный цифровой магнитофон.
— Где он?
— Прямо по коридору, — подсказал Родман.
Дарби открыла дверь. Мальчик выключил в палате освещение, В тусклом свете, падающем из окна, возле которого стояла кровать, Дарби разглядела, что кто-то хорошенько поработал над подростком. Левая сторона лица у него опухла, а глаз совсем заплыл.
Он сидел на постели, укрыв ноги одеялом. Забинтованная рука на перевязи покоилась на голой груди, коричневой от загара. Высокий и худенький, он казался удивительно хрупким и беспомощным.
— Привет, Джон. Меня зовут Дарби МакКормик. Насколько я понимаю, ты хотел видеть моего отца.
— Где он?
Голос у него оказался хриплым и совсем юным.
— Я могу войти?
Мальчик на мгновение задумался. Светлые волосы у него были коротко подстрижены, на лбу выступил пот. Типично американский подросток, симпатичный и беспомощный. Врач в отделении реанимации зашил ему порезы матрацным горизонтальным швом.
В конце концов он неохотно кивнул.
Дарби закрыла за собой дверь и присела на краешек кровати. Кожа у него на запястьях к вокруг глаз покраснела и воспалилась. На висках виднелись клочки лысой кожи без волос.
Она сразу же поняла, что совсем недавно Джон плакал.
— Где ваш отец? — снова спросил он.
— Он умер.
Мальчик непроизвольно сделал глотательное движение. Глаза его испуганно расширись, как будто у него перед самым носом захлопнулась дверь, ведущая к спасению.
— Что с ним случилось?
— Мой отец был патрульным. Однажды он остановил автомобиль, — сказала Дарби, — а за рулем сидел шизофреник, которого недавно выпустили из тюрьмы. Мой отец подошел к автомобилю, и по какой-то причине тот человек выстрелил.
— Он умер?
— Мой отец еще успел вызвать помощь по рации, но к тому времени, как его доставили в больницу, он уже потерял слишком много крови. Мозг у него умер. Моя мать приняла решение отключить его от аппаратуры, поддерживающей жизнедеятельность, и он умер.
— Когда?
— Еще до твоего рождения, — ответила Дарби. — Сколько тебе лет?
— В марте будущего года исполнится тринадцать.
«Двенадцать лет… — подумала Дарби. — Кто-то привязал двенадцатилетнего мальчугана к кухонному стулу и усадил напротив матери…»
— Что случилось с твоей рукой?
— Я потянул мышцу или что-то в этом роде, и доктор дал мне эту перевязь, — пояснил Джо. — Я могу спросить вас кое о чем?
— Ты можешь спрашивать меня о чем угодно.
— Тот человек, который застрелил вашего отца… Его поймали?
— Да. Сейчас он снова в тюрьме.
Мальчик опустил взгляд на пистолет, висевший у нее на поясе.
— Вы коп?
— Я дознаватель по особо важным, делам, Бюро судебно-медицинской экспертизы. Я помогаю жертвам тяжких насильственных преступлений. Ты можешь рассказать мне о людях, которые привязали тебя к стулу?
— Откуда вы…
Спохватившись, мальчик оборвал себя на полуслове.
— По коже у тебя на запястьях и на щеках, — ответила Дарби. — Такие отметки оставляет плотная клейкая лента.
Он отвернулся и уставился в окно, а потом отчаянно заморгал, глотая слезы.
Дарби положила руку ему на колено. Мальчик вздрогнул.
— Я пришла, чтобы тебе помочь. Ты можешь довериться мне.
Он не ответил. Снаружи доносилось бормотание какого-то прибора и приглушенные голоса Пайна и патрульного. И вдруг их разговор прервался. Дарби даже подумала, а не подошли ли они к двери, чтобы послушать, о чем здесь говорят.
— Но откуда мне знать?
— Знать что?
— Что я могу доверять вам, — пояснил мальчик.
— Ты же хотел поговорить с моим отцом.
— Да, но вы сказали, что он умер.
— Я его дочь.
— Это вы так говорите,
Дарби сунула руку в карман. Из бумажника она достала старую, потрескавшуюся фотографию и положила ее мальчику на колени.
— Это мой отец, — сказала она.
Джон взял в руки фотографию ее отца в форме патрульного. У него на коленях сидела шестилетняя девочка с изумрудно-зелеными глазами, двумя медно-рыжими косичками и дыркой в ряду молочных зубов.
— Это вы?
Дарби кивнула.
— Ты узнаешь его?
— Я никогда не видел вашего отца, — Он протянул ей фотографию, — Откуда я знаю, может, это фальшивка?
— Видишь вот эту ламинированную карточку у меня на шее? Фотография на ней точно такая же, как и в моем водительском удостоверении. Вот, можешь сравнить их сам.
Он так и сделал.
— Я дочь Томаса МакКормика, — мягко проговорила Дарби; которой вовсе не хотелось портить отношения с мальчиком. — Ты можешь доверять мне. Но если ты хочешь, чтобы я помогла тебе, ты должен быть честен со мной.
Джон промолчал.
— Как зовут твоего отца?
— Не знаю, — ответил мальчик. — Я никогда его не видел.
— А приемный отец у тебя есть?
— Моя мать так и не вышла замуж.
— Как насчет братьев и сестер?
— У меня никого нет.
— А другие родственники, дяди, тети, двоюродные братья?
— Моя мама… Мы всегда были с ней только вдвоем.
Он поджал губы и снова крепко зажмурился. Грудь мальчика судорожно вздымалась, он дрожал всем телом.
— Все хорошо, — взяла его за руку Дарби. — Все в порядке.
— Моя мама… — Он поперхнулся словами и закашлялся, а потом заговорил снова: — Она сказала, что если с ней что-нибудь случится, если я когда-нибудь попаду в беду или испугаюсь, то должен буду позвонить Томасу МакКормику. Она говорила, что он — единственный полицейский, которому можно доверять. Она сказала, что больше я ни с кем не должен разговаривать, ни при каких обстоятельствах. — Он громко заплакал. — Моя мама умерла, а я не знаю, как быть. Я совершенно не представляю, что теперь делать.