— Разрядился? У вас что? «Нокия»? У меня тоже, моя зарядка должна подойти. Сейчас подключу и привезу вам в больницу ещё сегодня.
Укладывая на носилки постанывающую пациентку, «скорая» выразила удивление, почему так пусто. Всего один человек, а где толпа зевак, где соседи?
— Люди на работе, дети в школе и в саду, — объяснила Майка. — Так народ подобрался, что четыре этажа одного возраста, а две бабушки в это время, как всегда, в магазинах.
— А вы?
— А я тоже на работе, только половину своей работы дома делаю. Творческую, в смысле концептуальную. А уж потом перехожу к практическому исполнению и превращаюсь в грубую рабочую силу. День ненормированный, а сейчас и вовсе поеду с этой женщиной, у неё, похоже, никого здесь нет, только где-то там…
— В Гданьске, — охнула заезжая принцесса. — И в Стокгольме.
— А позвонить вы не можете?
— Не помню телефоны…
«Скорая» перестала косо поглядывать и отбросила возникшие было подозрения, что Майка столкнула с лестницы соперницу. А ведь столь соблазнительная концепция с самого начала витала в воздухе. К величайшему сожалению, пришлось от неё отказаться.
Из-за поздних возвращений Доминика организацию домашнего быта Майка довела до совершенства. А потому всё успела: оставила лестничную жертву в больнице на обследовании, впустила домой детей, согласовала, что надо с кем надо, забрала зарядившийся мобильник, оставила детей в подходящей компании, осчастливив их сообщением, что, вне всякого сомнения, ещё в этом году купим машину. Ради семейного авто дети готовы были проявить просто чудеса послушания.
В больнице чудес, особенно по части вежливости, ожидать не приходилось.
— Никаких переломов, — информировала Майку старшая медсестра таким обиженным тоном, будто та подрядилась обеспечить тяжёлую контузию и не сдержала обязательства — Сильный ушиб копчика и лёгкое сотрясение мозга. Без кровоизлияния. Множественные гематомы.
Майка в последний момент успела ухватить её за полу халата:
— Как долго ей придётся здесь лежать?
— Три-четыре дня. Завтра доктор скажет. — Вырвала халат из хищных когтей и сбежала.
На больничной койке лежала особа, единая в двух лицах: исстрадавшаяся сказочная принцесса и разъярённая Данута Мартенсон. Окончательно перемешавшиеся.
— Они меня доконали! — в слезах стенала принцесса. — Шевельнуться невозможно: дерёт, жжёт и жутко болит! Пролежни! — яростно рычала Данута. — Это не врач, а дегенерат какой-то. Пролежни выдумал, чтоб он ими подавился, за день появились у меня, что ли? — И опять принцесса: — Конский пластырь мне прилепили эти дурищи и сорвали вместе с кожей, это невыносимо, повернуться не могу, сделайте же что-нибудь! Не могу я лежать на спине! — в бешенстве заорала Данута. — Дайте мне подушку, такую круглую, для почек, наверняка у них есть, должна быть!
Майка энергично вмешалась в дело. Две насмерть перепуганные медсестрички, молоденькие девчушки, бормотали что-то о предписаниях, отсутствии предписаний, противоречащих друг другу предписаниях, отсутствии всего, а под конец рванули в разные стороны и скрылись из виду. Майка отправилась на поиски компетентного персонала, чувствуя, как в ней нарастает ощущение безнадёги, а параллельно озверения.
На помощь пришёл счастливый случай. Она неожиданно наткнулась на знакомую медсестру Беату, с которой тесно познакомилась и даже сдружилась десять лет назад, когда нуждавшаяся в медицинском уходе бабушка упёрлась, что хочет умереть дома, в своей постели, что ей и удалось. Бабушка была со стороны отца и к невестке относилась неприязненно, а папа, единственный её сын, в сиделки не годился. При виде больной у него всё летело из рук. Оставалась внучка Именно эта бабушка и оставила Майке квартиру.
Беата моментально разобралась в ситуации, подкладной круг обеспечила незамедлительно, по ходу дела осмотрела болячки принцессы, огляделась вокруг и высказалась:
— Я здесь случайно, работаю в полостной хирургии. Кто эту девушку так уделал и, хотелось бы знать, зачем?
Майка уже тоже кое о чём догадалась:
— Те две дурынды, вон там, в углу, теперь, похоже, ругаются. Какой-то коновал ей пролежни выдумал, а они выполнили процедуру, да что-то, мне видится, не слишком удачно. Старшая сестра разговаривать не желает, сбежала и где-то прячется.
— Погоди-ка. А эта пациентка давно лежит?
— Сегодня в обед привезли.
— А до того?
— Что «до того»?
— Где лежала и сколько?
— До того лежала у меня на лестнице не больше получаса. Довольно быстро приехали.
— А-а! Это от твоей лестницы у неё пролежни. Понятно. Дай-ка я с ними поболтаю…
Две перепуганные девчушки от Беаты сбежать не успели. Со слезами на глазах обе признались, что так старались выполнить предписание руководства..
— Откуда вы эти пролежни взяли? — сурово допрашивала их Беата.
— Убегайло сказал…
— Только взглянул и сказал…
— И сразу ушёл…
— Что это за Убегайло такое? — с подозрением спросила Майка.
— Врач, — с горечью буркнула Беата.
— Доктор Убегайло, — одновременно с ней ответила одна из медсестёр. — Фамилия у него такая.
— Говорят, что из-за фамилии так быстро смывается, — не утерпела вторая.
— Он прописал пластырь?
— Нет, это не он. Это старшая сестра. Мол, чего мы ждём, сонные тетери, пластыри от пролежней в аптечке…
— А кто отрывал?
Девчушки переглянулись, и у них на глазах опять выступили слёзы.
— Ну, мы… Примчалась опять через два часа, скандал устроила, мол, убрать это, снять немедленно, дуры мы набитые и вообще…
— И всё скорей, скорей, а оглядывалась, будто боялась, что доктор увидит…
— Как раз уже обход начинался…
В последних словах отчётливо слышались язвительность и мстительное удовлетворение. Было очевидно, что девчушки не слишком любили старшую медсестру своего отделения. Впрочем, Майку это совсем не удивило.
— И таким образом вы содрали ей всю кожу с одной ягодицы и половину со второй, — безжалостно констатировала Беата. — Поздравляю. Если она не подаст на вас в суд… Помоги, а? — резко повернулась она к Майке. — Она имеет право, а у нас, господи, денег совсем нет! Кто будет платить? Эти две балды? Та мегера, старшая по отделению? Тот придурок Убегайло? Или министерство со страховой компанией в придачу? Как же, держи карман, пациенты заплатят!
Где-то у них за спиной принцесса издала душераздирающий стон, хотя минуту назад Данута на шведском вела энергичную беседу по сотовому. Не иначе, как попробовала повернуться. Она не прислушивалась к тихому диалогу неподалёку, поскольку занималась устройством служебных и личных дел и совсем забыла об осторожности.
А в Майке вдруг как солнце сверкнуло. Только сейчас до неё дошло, что она видит и слышит. Ягодицы! Задница! Вертижопка с противопролежневым пластырем на заду… Вот это находка!
— Нет, — заявила она уверенно. — Не подаст. Я им сделаю такую экспозицию, что вся Скандинавия сдохнет от зависти, всё это будет её заслугой, и шеф её озолотит! Только умоляю, вытащите её из этого дерьма!
— Сделаем, — пообещала Беата. — Когда дежурство сестры Марты?
Перепуганные девчушки усердно отвечали, перебивая друг друга:
— Сегодня кончилось в два. Только благодаря ей эту пани взяли на обследование и всё сделали…
— Но она была с ночной и ушла…
— Завтра утром точно будет и наверняка займётся. Сестра Марта — просто золото. Ангел!
— Не то что эта гарпия…
— Отлично, я с ней поговорю, — решила Беата. — Майка, ты хорошо её знаешь? Эту пациенту?
— Сегодня на моей лестнице познакомилась, — отвечала Майка удивившим всех беззаботным тоном. — Но ты не переживай, у меня заказ от её шефа. Обо всём уже договорено, она девушка сообразительная и оборотистая. Завтра я ей привезу, что нужно…
— Завтра здесь уже будет моя сестра, — прервала её Данута. — А вечером и мой муж, скорее всего он меня отсюда сразу же заберёт. Я смогу ходить?
Беата задумалась, разглядывая табличку, прикреплённую к кровати.
— Судя по тому, что я вижу, сможете. Но с трудом — поначалу, потом нормально. Если честно, то дольше всего вас будет беспокоить покалеченная, прошу прощения, попа. Ну и позвоночник должен отдохнуть. Завтра, скорее всего, вас положат на живот, я подойду и прослежу, а вот сразу забрать домой не получится. Три дня надо спокойно полежать, что бы там ни говорили о нашей медицине, а больного с внутренней гематомой мы на улицу не выгоняем.
— Во всяком случае, редко, — утешила Майка.
Оживлённого обмена мнениями об особенностях поведения внутренних гематом не прервал даже вечерний обход, который ненавязчиво мелькнул и исчез вдали. Конец дискуссии положила Данута.
— Пусть только этот доктор Выкидайло попробует ко мне подойти! — страшно прорычала она. — Богом клянусь, у самого будут пролежни, а пластырь — железно, уж я позабочусь. Фамилию я услышала. И запомнила!
— Он Убегайло, а не Выкидайло… — робко попыталась её поправить одна из сестричек, которые, проигнорировав обход, по-прежнему торчали у постели проблемной пациентки уже не столько напуганные, сколько озабоченные. Старшая мегера-гарпия делала вид, что их не замечает.
В разговор вступила вторая девчушка:
— Завтра с утра будет доктор Курвель.
— Как?
Вторая смутилась:
— Да я знаю, что он не Курвель, но никак не могу запомнить. Такая хитрая фамилия… Кулер? Бойлер? У меня как этот Курвель застрял, так и остался, по-другому не выходит.
— Куйвелер, — сухо исправила Беата. — И смотри, чтобы он этого «Курвеля» не услышал, он обидчивый. А вообще-то вполне приличный, только ко всем пациентам относится как к бесчувственным чурбанам или на редкость тупым коровам. Людей не видит, одни истории болезни.
— Из большой бутылки раз, — вырвалось у Майки, которой уже никак не удавалось сдерживать своего отличного настроения.
Сказанное привлекло всеобщее внимание, и пришлось его удовлетворить. Майка охотно пересказала историю, которой поделился предыдущий техник, работавший ещё до Вертижопки и красочно описывавший медицинские процедуры, применяемые в армии. Солдаты-новобранцы стоят в строю, все с одним недомоганием — поносом. Пан доктор идёт вдоль шеренги с санитаром и командует: «Из большой бутылки раз!» Сопровождающий его санитар немедленно выдаёт порцию лекарства.
Один солдатик возражает, что никакого поноса у него нет, зато есть сердечная недостаточность. Пан доктор долго думает и, наконец, отдаёт приказ: «Из большой бутылки… два раза!»
И представьте, солдат выжил.
Добычей Майки стал противопролежневый пластырь, который Данута хотела во что бы то ни стало увидеть собственными глазами. И добилась своего. В порядке извинения одна из девчушек позаимствовала из аптечки даже два пластыря, один побольше, другой поменьше, и предъявила потерпевшей. Загадочным образом тот, что побольше, оказался в Майкиных руках, и ей никто не помешал забрать его с собой. Так, на всякий случай…
Нет, определённо знакомство со шведской бизнес-принцессой оказалось бесценным!
* * *
— Так вот, из того, что она говорит и делает… или не делает, следует вывод, — оживлённо рассказывала она Боженке. — Это сдирает с человека кожу и исключает любое движение. Где там крутить — она своим задом шевельнуть не может, и ещё неизвестно, восстановится ли та кожа полностью. Огрубевшая отрастёт и совсем станет негодящая для гимнастических упражнений.
Подруги сидели в мастерской озеленителей, поскольку Майка, вдохновлённая своим открытием, подогнала ночью работу и с частью рисунков приехала в офис. Боженка сосредоточенно выслушала отчёт о лестничной катастрофе.
— Это мысль, — похвалила она. — Ведь без своей задницы Вертижопка — ничто. Погоди, говоришь, каждому, у кого настоящие пролежни, так кожу сдирают? Странный какой-то способ лечения…
— Да ты что, вовсе нет. Я узнавала — осторожно отлепляют, медленно и аккуратно. Это те две дурынды испугались и в спешке отодрали.
— Везучая деваха, — сочувственно пробормотала Боженка и встала с кресла на колёсиках. — Анюта должна вот-вот вернуться, но я всё равно кофе заварю. Тут у меня ассоциация появилась, немного из другой области, но по теме, если взять колючую проволоку и кожу, больше всего подходит этот, как его, бизон…
У Майки перед глазами тут же пронеслось стадо бизонов, размалывающих в пыль лежащего на животе наказуемого, но сразу стало понятно, что это не то. Боженка говорит о чём-то другом.
— Бизон? Может, бизун — плётка такая?
— Что? О, господи, и ошибиться нельзя! Ну правильно, плётка, кнут с такими узлами или шипами, лично я дела не имела, но где-то слышала или читала, что кожу разрезает. Погоди, из чего подмётки делают? Из воловьей шкуры, верно? Ну вот, шкуру старого вола спокойно рассекает, а из кого понежнее может бефстроганов сделать. Я бы голосовала «за». Предпочитаю кофе из чашек, потому их тут и держу.
— Мне кажется, узелки у разных приспособлений имелись, — осторожно заметила Майка. — Я тоже люблю из чашек. За исключением кипу, что, скорее, в интеллектуальных целях использовали. Всякие там нагайки, батоги, забыла, что ещё… Очень может быть, твой бизун — самый подходящий.
Боженка заварила растворимый кофе и подала Майке, осторожно разместив чашку на пустой в данный момент подставке для цветов. Обе размышляли насчёт сахара и не заметили, как вернулась Анюта.
Та вошла с огромной пачкой снимков в руках, а за ней Луиза несла большую плоскую картонную коробку. Обе сразу скрылись за развешенными рабочими фотографиями и занялись распаковыванием принесённого.
— Ты права, — продолжала Майка, помешивая кофе. — Этот вертлявый зад надо обезвредить, потому как он является очевидной угрозой обществу. Откуда нам знать, на кого попадёт?
— Ниоткуда, — поддержала подругу Боженка и подъехала со своим кофе к ней поближе. — Только точно не на моего Януша.
— С чего ты взяла? — заинтересовалась Майка.
— Уже видел её, и ничего. Не повёлся.
— Уверена? А вдруг притворялся?
— Ничего подобного, ему притворяться, как корове танцевать, мы со средней школы знакомы, ему никогда худосочные блондинки не нравились. Потому меня и выбрал.
— Это ты для него раздобрела? Боюсь тебя огорчить, но в последнее время ты ещё прибавила.
— Не боись. Ему и ещё толще сгодится, предпочитает держать в руках крупный объект. Разнесло меня от обжорства, но я собираюсь малость сбросить — для себя и для твоего кресла, того, античного. Сама видишь, не держу здесь никаких пирожных, батончиков и прочей дряни, а эта рассада вообще несъедобная, опять же служебная.
— Да и немного её, на приличное блюдо не хватит, — заметила Майка, критически разглядывая несколько ящиков с растениями. — Я, во всяком случае, решила и решения своего не изменю. Её паршивая задница пострадает!
Боженка с энтузиазмом поддержала решение подруги:
— Отомстишь?
— Точно. Это будет месть.
— И как всё-таки — если пластырь и бизун ненадёжны?
— Задом вертят мышцы, это я в больнице узнала от одной медсестры, когда с пострадавшей Данутой валандалась. Лучше всего было бы порезать мышцы на ягодицах. Поперёк.
Боженка одобрительно кивала головой, попивая кофе. У неё за спиной Анюта в полном молчании варила кофе для себя и Луизы, которая за стендом с фотографиями и вовсе, казалось, не дышала.
— Вот, к примеру, бритва бы тоже сгодилась, — продолжала практические рассуждения Майка, уставившись на острые листочки молодой поросли. — Мой прадедушка опасной бритвой брился. Мне пять лет было, он отлично выглядел для своих лет, помню, точил бритву на брючном ремне.
— На себе? — изумилась Боженка.
— Нет, что ты. Привязывал его к дверной ручке. А я глаз не могла оторвать. Как она резала, невероятно! Не знаю, куда бритва подевалась после прадедушкиной смерти, но я бы ей всё равно пользоваться не стала.
— Почему?
— Противно к Вертижопке приближаться.