Флора внимательно посмотрела на собеседника. Радость его была неподдельной. Увлекшись, Якоб-Георг тут же пустился рассказывать ей о здешнем обществе охотников. Собирались они на лесной заимке, принадлежавшей Иону Крынгулеску, местному крупному землевладельцу, охотились на его угодьях и с помощью его егерей. Довольно часто им попадались олени, кабаны, лисы, зайцы. Один раз собаки даже подняли медведя, но он, размозжив ударом лапы голову гончей, удрал от них.
– Вообще-то, собаку мне не жаль, – заметила Аржанова. – Дикие животные имеют право защищаться. Ведь они, в отличие от людей, убивают лишь для утоления голода.
Надворный советник огорчился:
– Стало быть, на охоту не поедете, ваше сиятельство?
– Поеду. Но у меня есть условие.
– Я – весь внимание.
– Никогда, тем более – в чужой стране и с чужими людьми, я не выезжаю из дома без охраны… Так что со мной будут еще два хорошо вооруженных человека. Это – унтер-офицеры. Однако советую вам отнестись к ним без обычных дворянских предубеждений. Особенно, если вы хотите отправиться со мной не только во владения господина Крынгулеску, но и гораздо дальше. Например, в город Вену.
– Да, очень хочу, Анастасия Петровна! – он впервые назвал ее по имени-отчеству, как бы переходя к новому стилю общения.
– Вот и прекрасно.
Она встала, давая понять, что визит Якоба-Георга окончен. Проводив его до дверей гостиной, курская дворянка подала «Немцу» руку. Он быстро наклонился к ней, но губами не коснулся. Это был не поцелуй, а лишь знак его, нынче вошедший в моду при дворе Екатерины Великой.
В прихожей, немного темноватой и узкой, со шляпой и тростью надворного советника стоял белый маг Гончаров, одетый в ливрею. Сделав вид, будто замешкался, колдун сначала уронил на пол черную фетровую треуголку, потом поднял ее и с поклонами и униженными извинениями протянул надворному советнику. Тот на мгновение задержал взгляд на его лице, совсем не лакейском, затем, порывшись в кармане кафтана, наградил чаевыми – медной монетой достоинством в пять копеек. Его «пятачок» Гончаров принес в гостиную и показал Аржановой, которая в задумчивости сидела за столом и крутила пальцами пустую хрустальную рюмку из-под ликера.
– Что скажете, Сергей Васильевич? – задала она ему вопрос.
– Добрый человек, – ответил белый маг, держа монету на ладони.
– Ну, это мы еще посмотрим, – усмехнулась Анастасия…
Ей пришлось купить кожаную куртку на байковой подкладке, кожаную шапку-шестиклинку с большим козырьком и широкий кожаный ремень с пятнадцатью гнездами для патронов. Вместе с желтоватыми лосинами и высокими черными сапогами эти вещи изменили ее облик, но фон Рейнеке нашел, что вид у княгини Мещерской теперь самый что ни на есть охотничий. Он одолжил ей собственную двустволку, украшенную чернением и чеканкой, но тяжеловатую, и верховую лошадь со странной кличкой Эвкалипт. Николай, естественно, взял с собой любимое оружие – унтер-офицерский егерский штуцер образца 1778 года, Ермилов – кавалерийский карабин, отлично пристрелянный.
Впрочем, не все гладко складывалось у надворного советника. Суеверные и темные румынские дворяне заявили ему, что ехать на охоту с женщиной – значит заранее отказаться от удачи. Лишь Ион Крынгулеску, впервые увидевший курскую дворянку на балу у светлейшего князя, согласился на этот рискованный шаг. В Яссах уже много болтали об ее отношениях с Потемкиным-Таврическим, и землевладелец счел полезным для себя и своей семьи завязать более близкое знакомство с русской красавицей и фавориткой Главнокомандующего Южной армией.
Между тем румыны как в воду глядели.
Охота у них не задалась. Утром, при переправе через реку Жижия у водяной мельницы с плотины в воду сорвалась одна из борзых. Ее затянуло под мельничное колесо с лопатками, и она утонула. Затем Якоб-Георг потерял пороховую натруску из рога, отделанного золотом, – дорогую вещь, подаренную ему маркграфом Мекленбург-Шверинским во время его пребывания в германских княжествах. Каким-то непонятным образом она оторвалась от цепочки на патронташе и упала, когда охотники уже приближались к заимке. Найти ее так и не удалось.
Оставив на заимке лошадей под присмотром слуг, они пешком двинулись к распадку, где пролегала звериная тропа. На этом месте имелись давно размеченные позиции для «номеров», то есть стрелков, на которых егеря и выгоняли несчастных лесных обитателей. Ион Крынгулеску расположился в зарослях кустарника у поворота тропы, фон Рейнеке – метрах в двадцати от него, Аржанова, Николай и Ермилов – гораздо дальше, на спуске к небольшому озеру, куда звери ходили на водопой.
Около часа в лесу царила тишина. Потом охотники услышали медный голос рожка и лай собак. Таким способом егеря давали сигнал, что они подняли зверя и гонят его к засаде. Вскоре на тропе появился дикий кабан. Это был великолепный экземпляр, весом килограммов до трехсот, в возрасте примерно от четырех до пяти лет. Свирепая морда с изогнутыми нижними клыками и короткими верхними, похожими на штыки, могучая холка, поросшая темно-бурой шерстью, довольно длинное плотное тело, как броней, укрытое подкожным слоем жира.
Он бежал быстро, не издавая ни звука. Только сухие опавшие ветки иногда с хрустом ломались под его копытами. Собаки с бешеным лаем следовали за ним, но сейчас они не могли ни опередить, ни окружить кабана. За поворотом тропа резко сужалась и пролегала в густом и высоком кустарнике и сильно разросшемся подлеске.
Стоявшему на первом «номере» у поворота господину Крынгулеску предстояло свалить животное выстрелом, нацеленным либо в ухо, либо в основание черепа, иначе кабана не возьмешь. Но лучший танцор города Яссы промазал. Такое, однако, случалось с ним нередко. Как полагалось в те времена богатому и знатному человеку, охоту он любил, только вот метким стрелком не являлся.
Надворный советник сделал более удачный выстрел и ранил кабана в бок около лопатки. Лесной гигант даже не обернулся. Он испустил грозный звук, напоминающий одновременно и рев, и рык, и помчался дальше. Собаки, заслышав стрельбу, стали от него отставать.
В поле зрения Аржановой разъяренное животное появилось минут через пятнадцать. Она вскинула двустволку, пытаясь взять на мушку кабанье ухо. Но чужое тяжелое ружье оттягивало руку, да и зверь двигался с изрядной скоростью. Первый выстрел прогремел впустую, а на втором случилась осечка.
Далее события приняли неожиданный оборот. Кабан остановился, повел налитыми кровью маленькими глазками из стороны в сторону и… повернул с тропы направо. Здесь кустарник рос гораздо реже, деревья расступались, открывая небольшую полянку. Там и стояла прекрасная охотница. Она увидела, как страшная клыкастая морда движется прямо на нее. Верный же слуга Николай со своим метким штуцером в это время находился где-то у озера и помочь барыне ничем не мог.
Хорошо еще, что у лиственницы, которая росла на краю поляны, оказались низкие ветви и очень толстый ствол. Бросив наземь теперь бесполезное ружье, Флора в два прыжка очутилась у дерева и по веткам взобралась наверх. Кабан уперся клыками в самые корни лиственницы и несколько раз ударил по ним, отчего дерево содрогнулось, но, к счастью, устояло. Потом зверь поднял голову и прислушался. Лай собак, треск ломаемых кустов, громкие голоса людей приближались. Хрюкнув, кабан тяжело развернулся и исчез в лесной чаще…
Огонь в костре на дворе заимки поддерживали Николай и Ермилов, ломая высохшие стебли лещины. В котле над костром варилось здешнее национальное блюдо – мамалыга, каша из просеянной кукурузной муки. Она была бы значительно вкуснее, если бы к ней добавили мелко нарезанное и обжаренное с луком свежее мясо, срезанное со свиной лопатки, но, увы, добыча от охотников ускользнула. Им пришлось довольствоваться солониной и запивать неудачу русской водкой.
Надо сказать, мужчины испытывали чувство неловкости. Во-первых, схватку с кабаном они проиграли. Во-вторых, ничуть не пострадали в ней, а княгиня Мещерская сидела с перебинтованным коленом, ибо при спуске с дерева порвала лосины об острый сук и поранила ногу. Она не жаловалась на боль, не корила спутников за случившееся. Молча поедая мамалыгу, Анастасия слушала разные охотничьи байки, которые Якоб-Георг старался рассказывать весело и непринужденно.
Ему-то было хуже других. Надворный советник слишком много надежд возлагал на эту совместную поездку. Он знал: подобные развлечения сближают. Немного необычных, но приятных впечатлений, связанных с успешной охотой на дикого зверя. Романтическая обстановка – река, девственный лес, одинокая заимка на его опушке. Дипломат отчетливо представлял себе их вечерний разговор у ярко горящего пламени в камине, с кружками глинтвейна в руках. Вполне доверительно они будут обсуждать дальнейшие планы, и Флора примет решение: да, их может связать прочно, как звенья в цепи, которую Ее Величество назвала «золотой», общая цель, общее дело, которому надо отдать все силы, все знания, чтобы исполнить Высочайшее поручение должным образом!
Очередная история Якоба-Георга на сей раз – про раненого медведя, на следующий день после охоты добравшегося до своих обидчиков и насмерть задравшего одного из них, – закончилась. Она произвела угнетающее впечатление на слушателей. Вероятно, все подумали о кабане, ушедшем в лес. Если завтра он приведет к заимке свое стадо, то охотникам явно не поздоровится. При тягостном молчании курская дворянка отдала слуге пустую миску из-под мамалыги и негромко сказала надворному советнику:
– Glauben Sie, hatte ich Angst?[11]
– Nein, das glaube ich nicht. Das war der einzige richtige Ausweg,[12] – ответил он так же негромко.
Она выбрала родной язык фон Рейнеке потому, что не желала раскрывать содержание их разговора. Господин Крынгулеску, кроме румынского кое-как мог изъясняться на французском, его слуги говорили только по-румынски, меткий стрелок Николай и сержант Ермилов – только по-русски. Конечно, их мнение и отношение к инциденту Аржанову нисколько не волновало. Но «Немца» она хотела успокоить, и он посмотрел на Флору пристально: неужели она совсем не сердится на него?..
На следующий день кабан к ним не пришел. Тем не менее охоту возобновить все равно не удалось. Погода резко изменилась, что часто случалось в здешних краях осенью. Низкие свинцово-серые тучи закрыли небо, подул холодный ветер. Лес потемнел и точно насупился в ожидании шквала. Охотники торопливо погрузили свой нехитрый скарб на повозку, сами сели на лошадей и отправились обратно в Яссы, подгоняемые то противным мелким дождиком, то порывами ветра.
Глафира встречала барыню на крыльце. Увидев ее порванные, испачканные в крови лосины, только всплеснула руками. Пока на кухне в глубоком медном чане грели воду для ванны, Аржанова слушала отчет верной служанки о событиях последних дней. Княгиню Мещерскую разыскивал Главнокомандующий Южной армией. Он дважды присылал сюда ординарца. Наверное, скоро тот приедет снова, а ее сиятельство пребывает в таком, как бы помягче выразиться, «полуразобранном» состоянии. Зачем ей понадобилась эта дурацкая охота, чего она не видала в том румынском лесу и нужно ли верить россказням всяких ушлых немцев, ведь Анастасия Петровна – уже не молоденькая…
– Что верно, то верно, – курская дворянка, раздевшись донага, рассматривала в большом зеркале себя и свою пострадавшую в лесном приключении ногу.
– Рана-то неглубокая, – перешла к другой теме Глафира, – но она болезненная. Сначала нужно промыть спиртом, потом наложить повязку…
– Хорошо же я буду выглядеть с повязкой в постели у Григория Александровича! – саркастически заметила Аржанова.
– А вы сегодня к нему не езжайте, матушка барыня.
– Вот как? – удивилась Флора.
– Да. Скажитесь больной. Ведь бывает наша женская болезнь.
– Допустим. – Анастасия повернулась к служанке. – Болезни действительно разные.
– Если любит, то приедет сам! – внезапно сделала вывод Глафира.
Иногда советы, продиктованные мудростью простого народа, оказываются лучше, чем размышления какого-нибудь записного философа. И все потому, что идут они от обыденной жизни, от чувств, близких к первобытным и, следовательно, естественным инстинктам. Аржанова отправила восвояси очередного ординарца генерал-фельдмаршала, и поздним вечером у ворот ее дома остановилась карета, запряженная шестью лошадьми цугом. Вышел из нее Потемкин-Таврический, закутанный до глаз в широкий темно-синий плащ. Екатеринославские кирасиры из его конвоя стали стучать прикладами кавалерийских карабинов в запертые ворота арендованного русскими особняка. Им, конечно, тотчас открыли. Не сбрасывая плаща, светлейший князь двинулся прямо в спальню своей возлюбленной.
– О, Господи! – не на шутку испугалась она и прикрылась одеялом. – В чем дело, ваша светлость? Вы врываетесь в мой дом, аки тать в нощи… Какая для того причина?
– Ты решила притворяться, душа моя?! – прогремел на весь второй этаж баритон светлейшего князя.
– Никак нет, ваше высокопревосходительство! – она встала на постели во весь рост и движением руки спустила с плеч ночную сорочку. Рану на колене они с Глафирой перевязывать не стали, и красная рваная полоса с синеватым отеком вокруг нее была видна даже при свете одного шандала, снабженного тремя свечами.
– Черт побери! – воскликнул Григорий Александрович.
– Может быть, в присутствии дамы вы будете выбирать выражения, генерал-фельдмаршал?
– Каюсь! – он бросил плащ на пол и сжал в объятиях прекрасную свою обнаженную возлюбленную.
– Ну то-то… – она отвечала на его поцелуи и нисколько не стыдилась его жадных прикосновений.
– Интересно, кто это все устроил? – наконец спросил Главнокомандующий Южной армией, наклоняясь к колену княгини Мещерской, обезображенному раной.
– Твой давний знакомый, Якоб-Георг фон Рейнеке.
– А, Рейнеке-лис!.. Да, на него похоже. Но, представь себе, я всецело ему доверяю. По-моему, он влюбился в тебя с первого взгляда и жаждет быть полезным.
– Он женат?
Потемкин отрицательно покачал головой:
– Вдовец. Его юная жена Лора, урожденная баронесса фон Шулленус, дочь полковника Российской императорской армии Карла Леонтьевича фон Шулленуса, кавалера многих орденов, совершенно очаровательная барышня, умерла примерно год назад, подхватив скоротечную чахотку в нашей сырой и туманной Северной столице.
– Печальный случай! – искренне вздохнула Флора.
– Это повлияет на твой выбор?
– Само собой разумеется.
– В какую сторону? – лукаво улыбнулся светлейший.
– В положительную.
– Весьма рад, душа моя. Мудрое решение… Честно говоря, у нас уже нет времени на подбор нового кандидата. Вчера я получил депешу из Санкт-Петербурга. Государыня желает, чтобы мы подготовили твою поездку в Вену в сжатые сроки. Император Иосиф Второй чувствует себя хуже и хуже. Нам сообщают, что он с трудом встает с постели…
– Сейчас мы будем обсуждать столь важную международную новость или есть другие планы?.. – она обняла его за шею.
– Когда я вижу, что ты стоишь передо мной в неглиже, планы у меня возникают всегда одинаковые.
Она рассмеялась и сняла с него кафтан, затем камзол:
– Ужасный ты человек! Распутный, сладострастный, любвеобильный…
Преисполненный служебного рвения, коллежский советник Попов составил очередной доклад для исполнителей конфиденциальной операции в Вене. В нем управитель канцелярии светлейшего князя подробно описал ее внешнеполитические аспекты.
Дело в том, что официально утвержденного текста договора о союзе между Австрией и Россией не существовало. Император Иосиф Второй и императрица Екатерина Вторая обменялись лишь личными посланиями, в коих содержались взаимные обязательства сторон. В частности, речь шла о финансовой, дипломатической и военной поддержке (12 тысяч комбатантов) при наступательной или оборонительной войне и о требовании ни в коем случае не заключать сепаратного мира с общим врагом – Османской империей.
На первых порах никаких сомнений в прочности секретного соглашения, заключенного двумя монархами, у великой царицы не возникало. Это и была та «золотая цепь», которая связывала ее с единомышленником и другом, восседавшим на троне Священной Римской империи германской нации. Задача – ясная, простая, благородная: в ходе боевых действий сразу на двух фронтах нанести сокрушительное поражение мусульманам и избавить Европу от «больного человека», то есть Оттоманской Порты, разделив ее территорию между Австрией и Россией.