От стыда, что он поставил свои интересы выше благополучия семьи, щеки Хираты вспыхнули и сжалась душа.
— У Ниу гораздо больше денег, чем у Сагары. Если я женюсь на Мидори, вы ни в чем не будете нуждаться.
Лицо отца помрачнело.
— Невозможно ни тебе на ней жениться, ни нам разделить богатство их клана, и не только потому, что я против этого брака. — Он повернулся к жене. — Мать, принеси письмо, которое пришло сегодня от правителя Ниу.
Она поспешила из комнаты и вернулась со свитком, который передала Хирате. Тот прочел:
Это мое официальное уведомление о прекращении брачных переговоров между нашими кланами. Нелепо считать, что я выдам дочь за сына такого негодяя, как вы, моего заклятого врага.
Я предупреждаю вашего сына, чтобы он прекратил всякие контакты с моей дочерью. Этой грязной личности запрещается развращать Мидори. Ему не поздоровится, если он осмелится ухаживать за ней. И если он, хотя бы приблизится, я зарублю его собственным мечом и выставлю голову над моими воротами в назидание незваным ухажерам.
Масамунэ Ниу,
даймё провинции Сацума.
Хирата ошеломленно смотрел на листок, а его отец воскликнул:
— Правитель Ниу не только публично оскорбил меня, он еще и тебе угрожает! Ты должен выполнить его требования и держаться подальше от его дочери.
Никогда больше не встречаться с Мидори! Эта мысль ужаснула Хирату.
— Возможно, здесь какое-то недоразумение, которое можно исправить, сев вместе и поговорив.
— Я больше не буду встречаться с правителем Ниу, и нарываться на его оскорбления, — отрезал отец Хираты. — И не приму другого решения по этому браку.
На лице старика застыло каменное выражение, исключающее дальнейшие споры. Но Хирата обещал Мидори, что они поженятся.
— Если правитель Ниу извинится за то, что оскорбил вас, — заговорил он в отчаянии, — возьмет назад свои угрозы и примет меня как зятя, вы передумаете насчет нашей свадьбы?
Отец задумчиво посмотрел на него. Он молчал, но Хирата понял, что тот любит его и желает счастья. Надежда вспыхнула, но тут, же угасла, когда тот покачал головой.
— Если правитель Ниу сделает это, возможно, меня удастся уговорить… Но ты можешь с таким же успехом молиться о чуде, как и ждать, что он изменит свое отношение к вашему браку. Он, похоже, помешался от ненависти к нам. Ты должен научиться жить без этой девицы и свыкнуться с мыслью о женитьбе на другой.
Отец Хираты вытащил ногу из ванны. Когда жена стала вытирать ее куском материи, он снова заговорил:
— Все эти глупости отвлекают тебя от обязанностей. Расследование сёсакана-самы не должно пострадать из-за твоих личных переживаний. Возвращайся-ка к работе.
— Да, отец, — уныло проговорил Хирата и покинул родительский дом; свадьба с Мидори казалась столь же безнадежным делом, как и поимка любовника госпожи Глицинии.
17
— Тихо, не шуми, Кикуко-тян, — прошептала госпожа Янагисава.
Пригибаясь под низкими скошенными балками, мать и дочь пробирались по темному пустому чердаку двухэтажного особняка канцлера. Стропила были затянуты паутиной; пыль, мышиный помет и мертвые насекомые устилали пол. Свет пробивался лишь через вделанные в шпили решетки.
Кикуко шла на цыпочках, прижав к губам палец, ее глаза радостно блестели — она все принимала за игру. Они устроились на матрасе, брошенном на татами, и укрылись одеялом, чтобы защититься от сырости и холода чердака, куда никто, кроме них, не заходил. Она легла на живот, уткнувшись подбородком в сложенные руки, и заглянула в проделанную в полу дырку размером с ладонь.
Это отверстие, спрятанное среди затейливой резьбы деревянного потолка, позволяло госпоже Янагисава обозревать кабинет канцлера. Несколько лет назад она обнаружила тайный ход из своих покоев в крыло мужа. Ночью, когда все спали, она проделала отверстие в полу — секретное окно в его жизнь.
Он никогда не рассказывал о своих делах, да и вообще редко заговаривал с ней, и госпоже Янагисава приходилось постараться, чтобы услышать его голос или узнать, что он делает. А поскольку муж сторонился ее, ей ничего не оставалось, кроме как подсматривать. Возможно, он ни о чем не догадывался, скорее всего просто не обращал внимания.
Сейчас она видела, как он сидит за столом, курит трубку и пишет. Его напомаженные волосы и шелковый халат блестели. Он был один, хотя телохранители скрывались в смежных комнатах за передвижными стенными панелями. Госпожа Янагисава смотрела на него, и ее сердце сжималось.
Он был так же красив, как и в первый день, их знакомства. Она тогда не могла надивиться, чем смогла заслужить такого мужа. Ей следовало знать, что их брак станет именно таким, какого должна была ожидать подобная ей женщина.
Она всегда понимала, что уродлива. Будучи средней из трех детей, она выросла в провинции Кай, в особняке, принадлежащем ее родителям, дальним родственникам Токугавы. Все в их доме были бойкими и общительными, а она стеснялась и сторонилась людей. Ее дразнили хорошенькие сестры, мать и служанки осуждали, отец не замечал, поэтому она почти всегда была одна. Единственной ее подругой стала кукла с обколотой фаянсовой головой, которую она еще больше за это любила.
Когда она повзрослела, родители водили ее на многие миаи. Она не решалась смотреть на возможных женихов, боясь увидеть в их глазах отвращение. Из тех встреч ничего не получилось. Она уже смирилась с участью старой девы… когда случился тот судьбоносный миаи с молодым канцлером сёгуна.
Это произошло десять весен назад. Во время прогулки по территории храма Каннэй она шла, опустив голову, и прислушивалась к разговору. Ровный голос канцлера Янагисавы тронул ее душу. Любопытство пересилило стыдливость. Она осмелилась взглянуть на него, их взгляды встретились, и он просто ее ослепил — словно она взглянула на солнце, выйдя из тьмы. Тело охватило огнем. Потом он улыбнулся, и в ее трепещущем сердце вспыхнула первая любовь.
Согласие взять ее в жены казалось сказочным чудом. Обмениваясь с ним на свадьбе ритуальными чашками саке, она осмелилась мечтать о счастье. Однако первая же брачная ночь в его имении открыла жестокую реальность ее замужества.
— Вот твоя спальня, — холодно и безразлично сказал Янагисава. — Я выйду, пока ты будешь раздеваться и укладываться.
Дрожа от робкого предчувствия, она повиновалась. Вскоре Янагисава вернулся. Не взглянув на нее, задул огонь; его одежда зашуршала в темноте, когда он ее снимал. Он скользнул к ней под одеяло. Она почувствовала истому желания, однако после нескольких небрежных ласк все было кончено. Он встал и ушел. Она лежала в одиночестве и плакала от боли, между ног сочилась кровь. Во время соития они с мужем не обменялись ни словом, она даже не видела его тела и понимала — он погасил свет, чтобы не смотреть на нее.
Последующие месяцы канцлер почти не замечал ее. Она, словно привидение, бродила по его дому, никого не видела, кроме слуг, и не обзавелась подругами в замке Эдо; она почти не разговаривала. Постоянное отсутствие мужа усиливало ее любовь и тоску. Раз в несколько ночей он ложился к ней в постель, и она каждый раз надеялась, что муж будет с ней нежен и подарит блаженство. Но он вел себя так же, как и в первый раз.
Жажда понять своего мужа выработала привычку наблюдать за ним и прислушиваться к пересудам слуг. Она узнала, что он получил должность, соблазнив сёгуна, с которым имел долгую связь. Узнала, что он женился на ней, стремясь обзавестись женой, связанной семейными узами с Токугавой. У него было много любовников и любовниц, которых он менял так часто, что она сочла их ничего не значащим, безобидным развлечением, не стоящим ее ревности. Она мечтала, что в один прекрасный день канцлер полюбит ее.
Рождение Кикуко сначала подогрело ее надежды.
После появления на свет дочери канцлер Янагисава часто стоял в дверях детской и смотрел, как она ухаживает за малышкой. Она стеснялась заговорить с ним, но верила, что он оценит ее как мать своего ребенка. Но вскоре у Кикуко проявились некоторые отклонения.
— Почему она не ходит? Почему не говорит? — спрашивал канцлер, когда девочка достигла соответствующего возраста.
Он прекратил навещать по ночам госпожу Янагисава, когда та забеременела, и больше вообще не приходил. Она подслушала, как слуги говорили, будто он винит ее в том, что она выносила идиотку, и другой такой ребенок ему не нужен. На Кикуко он больше не обращал никакого внимания.
И вот, лежа на чердаке над кабинетом канцлера, госпожа Янагисава крепко обняла девочку. Кикуко такая хорошая и послушная, она тихо пролежит здесь, на чердаке, сколько потребуется, не хныча и не капризничая, как делали бы другие дети. Кикуко, красивая и ущербная, была для госпожи Янагисава всем. Материнская любовь возмещала девочке жестокость отца. И все же госпожа Янагисава продолжала страстно любить мужа. Еще почти шесть лет она верила, что однажды он обратит на нее внимание, пока два события не поколебали эту веру.
Первым была свадьба сёсакана Сано. Она услышала о Сано, когда тот переехал в замок Эдо, а ее муж увидел в нем соперника и принялся шпионить за ним и строить козни. Однако Сано не интересовал госпожу Янагисава до того дня, когда они с Кикуко отправились покататься в паланкине и, возвращаясь в замок, увидели у ворот процессию.
— Это Рэйко Уэда, невеста сёсакана-самы, — сказал кто-то в толпе зевак.
Госпоже Янагисава стало любопытно, и она посмотрела на невестин паланкин. Рэйко, открыв окошко и приподняв белое головное покрывало, выглянула наружу. Ее прелестное личико вызвало у госпожи Янагисава мучительный приступ зависти. Рэйко владела всем, чего не было у нее. Только такая женщина могла бы завоевать ее мужа, а любовь госпожи Янагисавы тщетна.
Зависть породила в ней маниакальное желание узнать о Рэйко побольше. Она подслушивала доклады шпионов мужа о том, что Рэйко помогает супругу в расследованиях. Приказывала своим слугам выяснять у слуг Рэйко, что та делает и когда выходит из дому. Следя за Рэйко издалека, госпожа Янагисава узнала, какую она ведет активную, интересную жизнь. У нее же самой было лишь горькое удовольствие наблюдать за другими. Зависть два лета назад переросла в ненависть, когда сёсакан-сама взял жену в Мияко.
Госпожа Янагисава затерялась в толпе, наблюдая за выездом процессии из замка, и видела, как Сано сопровождает верхом паланкин Рэйко. Та говорила с ним, он улыбался. Этот незначительный эпизод открыл госпоже Янагисава, что между ними существует любовь, которой не было в ее браке. Она смотрела им вслед, глубоко, до крови впиваясь ногтями в свои ладони. Казалось, это предел ее несчастий, но она еще не знала, что расследование в Мияко готовит ей второй удар.
Стук в дверь нарушил тишину кабинета.
— Войдите! — подал голос канцлер Янагисава.
В комнату осторожно вошел ёрики Хосина, его лицо было мрачно. Госпожа Янагисава испытала целую бурю эмоций, которые Хосина всегда вызывал в ней.
Тот опустился на колени перед канцлером.
— Я все время думаю о нашем разговоре прошлой ночью.
Янагисава отложил кисть. Мужчины были сдержанны, но госпожа Янагисава чувствовала испепеляющий их жар. Она почти физически ощущала, как ускорился ток крови у них в жилах, как участилось дыхание, закипела страсть.
Ее муж тоже съездил в Мияко и привез оттуда Хосину, чтобы жить с ним. Он влюбился в этого мужчину, вместо того чтобы любить ее! Ночь за ночью она страдала, наблюдая за ними, изнемогающими от плотской страсти, которую Янагисава никогда не испытывал к ней. Как она презирала Хосину, укравшего то, что принадлежало ей! Ненависть к мужу сплеталась в ее душе с любовью словно плющ, обвивающий ствол дерева.
— Я понял, что вы имели в виду, когда говорили, что убийство правителя Мицуёси породило больше возможностей, чем просто шанс убрать Сано. — В голосе Хосины слышалось возбуждение.
Канцлер терпеливо улыбнулся.
— Продолжай.
Госпожа Янагисава старалась подавить эмоции и постичь, что имел в виду ее муж, когда она подслушивала их с Хосиной прошлой ночью. Ей нужно было узнать планы мужа, которые могли касаться их с Кикуко; кроме того, эти полученные сведения были единственным ее состоянием.
— Теперь, когда Мицуёси больше нет, сёгуну нужен новый наследник. — Хосина помедлил, проверяя реакцию канцлера. Когда улыбка Янагисавы стала шире, он продолжил: — Новый наследник должен быть молодым человеком с приятной внешностью и манерами.
— Точно. — Поглаживая подбородок, Янагисава смотрел на Хосину с тайным одобрением, как учитель на сообразительного ученика.
— Он также должен иметь кровное родство с Токугавой, чтобы наследование прошло внутри клана. — Хосина сделал короткую паузу, многозначительно глядя на Янагисаву. — Когда в следующий раз поедете навестить вашего сына, пожалуйста, передайте ему мои самые лучшие пожелания на славное будущее, — не скрывая намека, сказал он. — Пусть он будет столь же податлив в ваших руках, как человек, имени которого называть не стану.
Канцлер рассмеялся, благосклонно окидывая Хосину гордым взглядом.
— Я знал, что ты поймешь.
Он задумал посадить на трон своего сына и через него управлять Японией! Размах дерзких замыслов мужа поразил госпожу Янагисава.
— Но как вам удастся добиться этого при таком соперничестве? — спросил Хосина. — Побочные кланы Токугава выставят кандидатами своих родственников. Все стремящиеся к власти либо на пути в Эдо, либо уже добиваются аудиенции у сёгуна. Вы видели толпу в приемной?
— Я уже убедил сёгуна принять Ёритомо, — с непоколебимой уверенностью сказал Янагисава. — Сходство мальчишки со мной напомнит его превосходительству нашу первую встречу. Он снова почувствует себя молодым и падким на соблазны. Воспоминания и страсть сделают его уступчивым.
Он собирается свести собственную плоть и кровь с сёгуном! Однако даже такая вопиющая безнравственность не уменьшила любовь госпожи Янагисава. Ее не интересует судьба его незаконных детей.
— Вы намерены заставить сына пойти по своим стонам? — Хосина слегка отпрянул и скрестил на груди руки, являя беспокойство, чуждое Янагисаве.
В повисшей на мгновение тишине тот нервно затянулся трубкой.
— Это может показаться жестоким, но важно как для Ёритомо, так и для меня. Я могу устроить ему хорошее место в бакуфу, но насколько высоко он поднимется без особой поддержки?
Госпожа Янагисава понимала, что Ёритомо никогда не стать сёгуном, если только Цунаёси Токугава не возьмет его в любовники и не усыновит.
— А если я не сумею упрочить свою власть, никто из нас не переживет смену режима, — продолжал канцлер.
Госпожа Янагисава не сомневалась, что многочисленные враги мужа с радостью воспользуются возможностями, которые появятся после смерти сёгуна. Если канцлер утратит власть, они поспешат разделаться с ним и его сыновьями. А что станет с ней и Кикуко? С ними тоже расправятся?
— Если мой план не сработает, ты тоже долго не протянешь при новом режиме, — сказал Янагисава Хосине. — Но если все пойдет хорошо, Сано окажется в моих руках… как и все остальные. Тебе не придется беспокоиться, что он обгонит тебя, или лишит чего-то желанного.
Если ее мужу удастся сделать сына следующим сёгуном, они с Хосиной получат большую власть и богатство. Однако для себя ей ожидать нечего. Им с Кикуко придется жить по-старому. Перспектива почти столь же ужасная, как смерть.
— Его превосходительство может править еще много лет, — взволнованно заметил Хосина.
— Мы должны молиться, чтобы так и было, — пожал плечами Янагисава. — Сегодняшнее положение гораздо надежнее, чем может оказаться будущее, как бы тщательно мы его ни планировали.
— Значит, вы предлагаете мне соблюдать перемирие с Сано и терпеливо ждать, пока изменятся условия и он окажется в ваших руках? — В голосе Хосины зазвучала обида.
Канцлер лишь улыбнулся.
— Или пока я не решу, что настало время объявить войну. Во всем остальном можешь досаждать Сано, как тебе заблагорассудится.
Хосина встал с несчастным лицом. Госпожа Янагисава почти пожалела его — ведь он тоже был невольником ее мужа, — однако в душе позлорадствовала. Когда тот переехал к ним в дом, она подумывала отравить его или, пробравшись ночью к нему в спальню, перерезать горло. Возможно, в один прекрасный день госпожа Янагисава наберется смелости и убьет его, хотя страшится наказания от мужа и не может надеяться, что он снизойдет до нее, лишившись Хосины. Пока же она направила всю свою неприязнь на Рэйко.