Блудный сын - Колин Маккалоу 9 стр.


Приходясь племянницей комиссару Джону Сильвестри по отцовской линии, Делия родилась в Англии, в семье уважаемого оксфордского преподавателя и теперь, несмотря на эксцентричность в одежде, наслаждалась сравнительно высоким социальным статусом в иерархии Холломена, а ее шикарный акцент лишь способствовал этому. Те, кто не знал ее достаточно хорошо, обычно считали Делию недалекой. «Чушь! — думал Кармайн. — Иметь в распоряжении сержанта Делию Карстерс — это все равно что быть серым кардиналом с кодами от запуска межконтинентальных баллистических ракет».

— Разъясни, — попросил он.

— Думаю, мы попали в самую точку, шеф. Наша осведомленность о методах убийства преступника основательно ему все подпортила, — ответила Делия. — Не одно, а оба убийства произошли на банкете, правда, при абсолютно разных обстоятельствах. Девять подозреваемых в смерти Джона Холла, семьдесят два — в смерти доктора Тинкермана. Если предположить, что возможные подозреваемые посещали оба банкета, у нас остаются Макс и Давина Танбалл, Вэл Танбалл, Эван Танбалл, Джим и Милли Хантер.

— Не Милли! — тотчас отозвался Тони Черутти.

— Почему нет?

Бросив взгляд на Тони, Кармайн вступил в беседу.

— Милли — часть семьи, — уверенно сказал он. — И я буду сильно удивлен, если она вдруг окажется виновной. Мы… мы хорошо знаем ее. Но ты, конечно же, права, Диле. Нам придется включить ее в список подозреваемых.

— Насколько я понимаю, они с Джимом возглавляют этот список, — заметил Эйб. — Кто еще мог принести такой специфичный яд на банкет к Танбаллам? Вор? Как кто — нибудь из Танбаллов мог узнать о теродотоксине? — Эйб был мрачен. — Моя интуиция говорит мне, что это не Милли. Тогда остается Джим.

— У которого имелись веские причины желать смерти Тинкерману, но при чем тут Джон Холл? — спросил Лиам.

— Откуда ты знаешь? — не удержался Кармайн.

— Все знали. Доктор О’Доннелл не сдерживал высказываний об отношении Тинкермана к книге Джима Хантера, — ответил Ник Джефферсон. — Согласно сплетням, ходящим по управлению, Тинкерман ненавидел Джима. Я думаю, кто — то украл яд и воспользовался им! Чтобы свалить все на Джима Хантера.

— Слишком много домыслов и слишком мало фактов, — со вздохом сказал Кармайн. — Мы знаем, что убийства произошли при разных обстоятельствах и с использованием яда, который убийца считал неопределяемым. Вполне логично предположить, что в обоих случаях действовал один и тот же человек. Но мотив? Пока неизвестен. Является ли наш похититель яда убийцей? На этот вопрос ответа тоже пока нет.

— Время копать, — заметил Донни Костелло.

Он был последним из сержантов, переведенных на детективную работу. Энергичный и аккуратный, высокого роста и крепкого телосложения, он в свои тридцать один только что женился и пребывал в том счастливом дурмане молодожена, когда дома всегда ждет приготовленный ужин, много секса и жена, которая не позволит застать себя в бигуди.

— Верно, Донни! — воскликнул Эйб. — Копать, копать и снова копать.

— Кому выгодно? — продолжил Кармайн. — Какого рода связь может быть между лесопромышленным миллионером с Западного побережья и доктором богословия с Восточного? Они умерли, потому что знали друг друга, или потому, что не должны были узнать друг друга? — Кармайн нахмурился. — Честно говоря, Джим и Милли Хантер выглядят подозрительнее, чем все остальные, вместе взятые.

— Это не Милли! — упрямо повторил Тони.

— Книга Джима Хантера определенно здесь замешана, — продолжил Кармайн, словно его никто и не перебивал.

Тут вступил Эйб.

— Макс Танбалл рассказал мне, что они с Вэлом, его братом, пришли к определенному соглашению еще перед Рождеством и напечатали первые двадцать тысяч экземпляров, хотя издательство такого поручения пока не давало. А Давина Танбалл напечатала двадцать тысяч обложек — оберток.

— Делия, ты расспросишь Давину, — приказал Кар — майн.

— А вы что собираетесь делать, шеф? — спросила Делия.

Только среди своих она называла его «шеф» или «босс»; недавно Кармайн пришел к заключению, что это обращение стало для нее неким признанием своей особенной, совершенно нелегитимной власти. Он был бы против, если бы не обожал ее, — но он обожал, и всем сердцем. Делия — его межконтинентальная баллистическая ракета.

— Я встречусь с Эм — Эм, — ответил он. — Эйб распределит, кого допрашивают остальные. И все время помните новый девиз Донни: нам нужно копать, копать усерднее и глубже.

Об одном аспекте убийства Тинкермана ММ не жалел совсем.

— Теперь Парсонсы не смогут меня критиковать, — сказал он, пододвигая к Кармайну тарелку со свежеиспеченным датским яблочным пирогом.

— Они действительно шантажировали вас Тинкерманом, сэр?

— Сам виноват. Мне следовало быть с ними настойчивым и обходительным и дальше. Но, Кармайн, — в голубых глазах президента Чабба плескался гнев, — я уже сыт по горло ожиданием, пока эти лицемерные ублюдки передадут Чаббу коллекцию картин! Меня не волнуют Рембрандт и Леонардо — нет, они мне, конечно, нужны, ну ты понимаешь, о чем я говорю — я хочу Веласкеса и Гойю военных лет, Вермеера, Джотто и Эль Греко! Хоть кто — то их видит? Только Парсонсы! Я же хочу повесить их полотна там, где ими сможет любоваться любой из местных и приезжих!

— Понимаю, — ответил Кармайн, откусывая пирог.

— Когда этот идиот, Ричард Спейт, обмолвился, что они собираются подержать у себя коллекцию Чабба еще лет эдак пятьдесят, я… я взорвался! Распорядился передать нам полотна в течение месяца, или я подаю в суд! И я так и сделаю, — твердил ММ.

— А они знают, что не смогут купить решение суда, — заметил Кармайн.

— Я тоже обладаю кое — каким влиянием, — самодовольно сказал Макинтош. — И для них это проблема. Они — миллионеры, но не удосужились вырастить нужных людей, в то время как мы, Макинтоши, — вырастили, да и денег у нас тоже достаточно.

— Жаль, что Хаг свернули. Парсонсы были рады субсидировать такой важный исследовательский институт, но передача его управления в руки психиатра стала фатальной ошибкой.

— Почему так, Кармайн? — спросил ММ; казалось, даже его знаменитые волосы персикового цвета потускнели.

— Дездемона говорит, что все способные к управлению психиатры занимаются частной практикой. Те же, кто увлечен исследовательской работой, как правило, поддерживают нелепые проекты и подбирают чудных сотрудников, далеких от настоящей исследовательской деятельности. Потому Хаг и свернули. Пусть лучше существует в теперешнем статусе, как часть медицинской школы, чем как институт, полный чудиков.

— Парсонсы сочли меня ответственным за это, поскольку я президент Чабба. А картины? Они так делали назло.

— Нет, здесь я с вами не согласен, — возразил Кар — майн, припоминая ленч с Парсонсами в Нью — Йорке. — Им действительно нравилось любоваться картинами, мистер президент. Особенно Эль Греко, что висел у них в конце зала. Жадность побуждала их держать у себя все полотна — жадность и желание лицезреть их каждый день. Хотя делать назло — тоже в натуре Парсонсов.

— Отсюда и Том Тинкерман. За время его руководства Издательством Чабба не было бы издано ничего интересного, — спокойно добавил ММ. — Я действительно очень рад, что он умер.

Кармайн усмехнулся:

— Его убили вы?

— Я отказываюсь отвечать на ваш выпад, капитан. Вы знаете, что я его не убивал, но… — Обаятельная улыбка осветила лицо ММ. — Какое облегчение! Совет не сможет шантажировать меня во второй раз, потому что среди кандидатов не осталось подобного Тинкерману. Так что вскоре мы выдвинем на эту должность того, кого и хотели с самого начала. Не думаю, что ты его знаешь — Джеффри Чосер Миллстоун.

— Многообещающее имя, — серьезно отметил Кармайн. — Кто он?

— Младший профессор из департамента английского языка — совершенно бесперспективный в образовательном плане, но он и не создан для профессуры. Слишком живой и прагматичный. Идеальная кандидатура для ИЧ — не будет никаких публикаций глубокомысленных и непонятных трактатов об употреблении герундия в современном английском.

— Неплохо! Буду ждать с нетерпением его назначения. А он хорош в плане научных публикаций или по отношению к книге Джима?

— Идеально подходит, — довольно ответил ММ. — И у нас с ним не будет разногласий по поводу применения тех денег, что принесет бестселлер Джима. У главы издательства должны иметься средства на публикацию книг, для издания которых невозможно найти спонсора. ИЧ обеспечивается в достаточной степени, но финансирование уже не то, и сейчас богатые выпускники предпочитают жертвовать деньги на научные исследования или медицину. Дни, когда гуманитарные науки получали щедрые гранты, остались в прошлом.

— Да, и это неизбежно. Жаль, — сказал Кармайн, который был скорее гуманитарием. — Его вторая фамилия Миллстоун? Он из Миллстоунов янки или из тех давних евреев — иммигрантов Миллстоунов?

— Из давних евреев — иммигрантов, спасибо господи. Чосер — под этой фамилией он более известен — утрет нос всему клану Парсонсов.

Кармайн поднялся.

— Мне предстоит иметь дело с высокопоставленными людьми и невольно придется их задеть, сэр. Будьте готовы.

— Делайте что должны. — ММ смотрел на Кармайна с самым доброжелательным выражением лица. — Только выведите Джима из — под удара. Пожалуйста. Я прекрасно осознаю, что он становится главным подозреваемым.

Низко надвинув шляпку тигриного окраса, чтобы ушам было тепло, и согревая руки искусственным мехом полушубка, Делия свернула с шоссе 133 на Хамптон — стрит. Странное соседство для состоятельных людей. Предварительный сбор информации поведал Делии, что Макс и Вэл Танбалл обосновались здесь в 1934‑м, когда Америка только начала приходить в себя после Великой депрессии, и земля тут почти ничего не стоила, а получившие контракт строители были безмерно благодарны. Вероятно, они думали, что Хамптон — стрит станет роскошным районом, но этого не произошло. Люди, любящие роскошь, предпочитали побережье или участки в пять акров подальше отсюда.

Дом Макса Танбалла выглядел впечатляюще. Делия припарковала свой «Форд» на подъездной аллее так, чтобы остальные машины могли ее объехать. Она позвонила в дверь: раздавшиеся первые аккорды Пятой симфонии Бетховена вызвали у нее неприязнь.

Весной, летом и осенью на холме, который венчал дом, получился бы замечательный сад; но тот, кто отбирал для сада растения, казалось, не представлял, что творит со средиземноморской флорой здешняя зима. «Вероятно, некто тоскует по далматскому побережью?» — размышляла Делия.

Дверь открыла крошечная женщина, меньше которой сержант прежде и не встречала. Ростом где — то метр тридцать пять, не больше, облаченная в бесформенное серое рабочее платье. Ее внешность отец Делии назвал бы «неправильной» — строение черепа умственно отсталого человека вкупе с желтоватой, усыпанной веснушками кожей. Однако маленькие темные глазки светились небывалым интеллектом, пристально изучая гостью, которая тоже не отличалась высоким ростом.

— Что вы хотите? — требовательно спросила женщина с ярко выраженным балканским акцентом.

Делия показала свой золотой полицейский значок.

— Я Делия Карстерс, сержант полиции Холломена, и мне необходимо побеседовать с Давиной Танбалл.

— Она больна, никого не принимает.

— Тогда у нее есть десять минут, чтобы поправиться, и она поговорит со мной, — ответила Делия и ловко обошла гномиху. — Я подожду в гостиной. Будьте любезны показать мне дорогу.

После недолгой борьбы гнева со страхом страх все — таки победил, и гномиха проводила Делию в большую, необычно обставленную комнату: разные стулья и кофейные столики, полки с сувенирами и произведениями искусства, стенка с книгами в кожаных обложках с золотым тиснением и огромный ковер, чей узор напоминал полотна Пауля Клее[19]. По цвету все прекрасно сочеталось, и стулья казались удобными, хотя сделаны они были из современного материала. Дизайнер очень любил Пауля Клее: на стенах висело несколько полотен, которые, как думалось Делии, принадлежали кисти этого художника. Интересный выбор — сделать акцент на мастере постимпрессионизма, мало известном за пределами артистических кругов. В этой Давине Танбалл слоев, должно быть, не меньше, чем в слоеном пирожном.

— Как вас зовут? — спросила она гномиху.

— Уда.

— Вы экономка?

— Нет. Я принадлежу мисс Вине.

— Принадлежите?

— Да.

— Тогда, пожалуйста, сходите и сообщите своей госпоже, Уда, что ей не удастся избежать этого разговора. Если она больна, я отвезу ее в больницу Холломена и расспрошу там. Или же, если она вообще не намеревается со мной беседовать, я арестую ее за воспрепятствование осуществлению правосудия и увижусь уже в отделении полиции Холломена в специальной камере для допросов.

Какой замечательный эффект производит слово «допрос» на восточных европейцев! Уда испарилась словно по волшебству, а Делия принялась снимать верхнюю одежду. В комнате оказалось очень тепло. Кто — то из здешних обитателей был курильщиком, но в воздухе не чувствовалось запаха сигарет — вентиляция работала просто замечательно. Необычные сигареты — Делия их хорошо знала, так как в прошлом сама их курила. «Собрание Коктейль», разноцветные сигареты — розовые, голубые, зеленые, желтые и сиреневые — из виргинского табака с обернутыми золотой бумагой кончиками. Вечерами любитель «Коктейля», вероятно, курил черное «Собрание» — чистейший турецкий табак в черной бумаге с тем же золотым кончиком. В безукоризненно чистых стеклянных пепельницах современного дизайна не осталось ни единого окурка, но на кофейных столиках были разложены шесть коробочек с «Собранием Коктейль» и три коробки черного «Собрания».

Поддерживаемая своей прислугой, Давина Танбалл неуверенно вошла в гостиную. Поверх лиловой шелковой сорочки она накинула воздушное сиреневое неглиже. Длинные темные волосы, белая кожа, голубые глаза и красивое, четко очерченное лицо, напоминающее, на взгляд Делии, лицо Маты Хари. Она выглядела не как жена, а как любовница. Пальцы одной из ее длинных изящных рук прижимались к брови, другая же вцепилась в Уду, которая оказалась довольно сильной: миссис Вина Танбалл опиралась на нее без притворства, всем своим весом.

— Садитесь, миссис Танбалл, и бросьте этот нелепый фарс, — решительно сказала Делия. — Истерика на меня не действует, а театральность вызывает смех. Поэтому, пожалуйста, обойдемся без них. И ведите себя как умная женщина, владеющая и управляющая чрезвычайно прибыльным делом.

Давина Танбалл даже рот открыла от удивления — она явно не привыкла к подобным речам.

— Розовую! — бросила она Уде, которая открыла коробку «Собрания», достала оттуда розовую сигарету, прикурила и протянула своей хозяйке.

— Что вы хотите? — довольно грубо спросила Давина, выдыхая дым через ноздри.

— Прежде всего, что побудило вас устроить званый ужин в прошлую пятницу? — приступила к допросу Делия.

Давина пожала плечами, и розовая сигарета колыхнулась.

— Ужин проводился позже, чем должно, — ответила она. — Мой муж, Макс, отметил свое шестидесятилетие на Новый год — это первая причина. Еще я хотела отпраздновать рождение нашего сына Алексиса — я очень медленно приходила в себя после родов. И наконец, Джон воскрес из мертвых. — Вина прикрыла глаза и протянула наполовину выкуренную сигарету Уде, та тотчас ее затушила. — Это действительно стало возвращением блудного сына, мой дорогой сержант Делия Карстерс.

«Так — так, Уда назвала ей мое имя, звание и все остальное», — подумала Делия Карстерс.

— Макс и его брат, Вэл, конечно же, считали Джона навсегда для них потерянным, — продолжила Давина. — Тогда, в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, полиция всеми силами искала Джона и его мать; эти поиски продолжались несколько лет. Есть такая традиция — убить откормленного теленка в честь возвращения давно утраченного блудного сына, и я так и сделала — я зажарила на основное блюдо телятину; умно, верно?

— Очень умно, — сухо ответила Делия. — Мистер Танбалл был уверен в том, что Джон — его сын?

Назад Дальше