Ее «КАКОГО ХРЕНА ТЫ ТВОРИШЬ???»
Ее «ПОЗВОНИ МНЕ-БЛЯТЬ-МЕДЛЕННО, МИА ХОЛЛАНД!!!»
Вместо этого, я паркуюсь — будем оптимистами, и оставляю машину на долгосрочную автостоянку. Направляюсь в терминал, таща за собой чемодан. Регистрируюсь, молча призывая девушку за билетной стойкой двигаться быстрее.
- Вы почти опоздали, - говорит она мне, неодобрительно, хмурясь. - Выход сорок четыре.
Кивнув, я перестаю стукать нервно рукой по стойке и убегаю, как только она выдает мне билет, сложенный аккуратно в бумажном "рукаве". Секьюрити унылое этим вечером, но как только я прохожу проверку, длинный коридор к выходу на посадку в конце пути маячит впереди меня. Я бегу слишком быстро, чтобы беспокоится о реакции Анселя, но адреналина не достаточно, чтобы заглушить протест моих ослабших бедер, пока я бегу.
Посадка на наш самолет уже началась, я начинаю паниковать, думая, что он, уже возможно, в самолете, когда не могу отыскать его среди массы голов, выстроившихся в очередь. Дико осматриваю помещение, сознательно ужасаюсь, и тревога охватывает меня теперь, когда я здесь: скажу ему, что передумала, хочу с ним во Францию и
хочу жить с ним
рассчитывать на него
быть с ним
и все это требует храбрости, которая, не уверенна, что имеется у меня за переделами гостиничного номера, где все лишь игра на время, или в баре, где ликер помогает мне отискать для себя идеальную роль на всю ночь. Возможно это, мысленно высчитываю, опасно находится в относительно пьяном угаре, для полноты следующих нескольких недель.
Теплая рука обнимает меня за плечо, и я разворачиваюсь, начиная пялится в расширенные от замешательства глаза Анселя. Его рот открывается и закрывается несколько раз, прежде чем он встряхивает головой, прочищая ее.
- Они позволили тебе придти попрощаться со мной? – спрашивает он, и кажется, что он пытается выдавить из себя слова. Но затем он присматривается: я переоделась в белые джинсы, голубой топик и сверху накинула зеленую толстовку. На плече у меня висит ручная кладь, я запыхавшаяся и на моем лице выражение, которое я могу назвать лишь паникой.
- Я передумала. – Закидываю сумку выше на плечо и наблюдаю за его реакцией: его улыбка появляется слишком медленно, чтобы я успокоилась. Но, по крайней мере, он улыбается, и это кажется настоящим. Но затем, он приводит меня в еще большее замешательство, произнеся:
- Полагаю, я не смогу растянутся и поспать на твоем сиденье теперь.
Без понятия, что ответить на это, поэтому я просто неловко улыбаюсь и опускаю взгляд. Дежурный на входе вызывает другой раздел самолета для посадки, и микрофон пронзительно и резко гудит, заставляя нас подскочить.
А после, ощущение, будто весь мир погрузился в абсолютную тишину.
- Дерьмо, - шепчу я, смотря в ту сторону, откуда я пришла. Слишком ярко, лишком громко, слишком далеко от Вегаса, или даже от уединенности в номере Сан-Диего. Какого хрена я тут делаю? – Я не должна была приходить. Я не…
Он утихомиривает меня, делая шаг ближе, нагибаясь и целуя мою щеку.
- Мне жаль, - говорит он осторожно, двигаясь от одной щеки к другой. – От этой неожиданности, я занервничал. Это не было смешно. Я так рад, что ты здесь.
С тяжелым вздохом, я поворачиваюсь, когда он прижимает руку к моей пояснице, но это, как будто наш горячий пузырь был проколот, и мы ступили за кулисы и столкнулись с огнями действительности.
Это давит на меня, удушая. Ноги будто сделаны из цемента, когда я отдаю свой билет дежурному, нервно улыбаясь, пока захожу в самолет.
Все, что мы знаем - это слабое освещение бара, игривые подшучивания, чистые, свежие простыни гостиничных номеров. Все, что мы знаем - это безответная возможность, соблазн идеи. Притворство. Приключение.
Но когда Вы выбираете приключение, это становится реальной жизнью.
Самолет наполняется странным жужжащим звуком, который, знаю, будет в моей голове в течении часов. Ансель идет за мной, и мне интересно, не обтягивают ли джинсы слишком сильно или что творится с моими волосами. Я ощущаю, как он наблюдает за мной, возможно проверяя меня теперь, когда я вторгнусь в его реальную жизнь. А может, он пересматривает свое решение. Правда в том, что нет ничего романтичного в том, чтобы садиться на самолет, который летит в течение пятнадцати часов с виртуальным незнакомцем. Эта - идея, такая захватывающая. Нет эскаписта, ярких огней аэропорта, или тесных самолетов.
Мы укладываем свои сумки, занимая наши места. Я посередине, он у прохода, а рядом пожилой мужчина, читающий газету рядом с окном, чей локоть оказался в моем пространстве, не обращает на это внимание.
Ансель поправляет ремень безопасности, затем снова поправляет, и после тянется над нами к кондиционеру. Он направляет его на себя, на меня, на себя, прежде чем включить его. Включает свет, складывает руки на коленях, беспокойно. Наконец он закрывает глаза, и я считаю, как он десять раз глубоко вздыхает.
Ох, дерьмо. Он боится.
Я - худший человек в этот момент, потому что я не говорю свободно, даже в моментах, как этот, когда требуется небольшая поддержка. Я чувствую внутри себя безумие, и моя реакция на “безумие” в том, что я абсолютно затихаю. Я - мышь в поле, и такое чувство, что каждая неизвестная ситуация в моей жизни - орел, летящий сверху. Это неожиданно смешно, что я провела такую аналогию.
Объявления, как поступать в случае бедствия, сказаны, и самолет взлетает в вечернее небо. Беру за руку Анселя - это последнее, что я могу сделать - и он сжимает ее сильно.
Боже, хотела бы я улучшить его состояние.
Минут через пять, его рука расслабляется, а после вообще выскальзывает из моей, отяжелевшая ото сна. Возможно, если бы я уделяла ему больше внимания, или дала бы рассказать в нашу первую ночь, я бы знала, как он ненавидит летать. Возможно тогда, он сказал бы мне, что принял что-то, чтобы заснуть.
Свет тусклый, и оба мужчины рядом со мной спят мертвым сном, но мое тело, не в состоянии расслабиться. Это не нормально. Будто лихорадка, неудобство в собственной коже, не в силах найти удобное положение.
Достаю книгу, которую без разбора бросила в сумку. К сожалению, это мемуары известной женщины, главного директора - выпускной подарок отца. На обложке ее фото, она стоит на синем фоне, одетая в строгий костюм, но от этого моему желудку не легче. Вместо этого, я читаю каждое слово о безопасности самолета на брошюре в кармане сидения, затем краду из кармана Анселя журнал авиакомпании.
Я все еще чувствую себя как в аду.
Подняв ноги на сиденье, я утыкаюсь лбом в колени, пытаясь сделать так, чтобы воздух циркулировал сильнее. Стараюсь дышать глубже, но ничего не помогает. У меня не было приступов паники раньше, поэтому я не знаю, каково это, но не думаю, что это приступ.
Очень надеюсь, что это не приступ.
И только, когда стюардесса вручает мне меню и оба варианта — лосось или тортеллини — заставляют мой желудок бунтовать, и я понимаю что то, что я чувствую, не просто нервы. Это не похоже на похмелье. Это - что-то другое. Моя кожа горячая и чувствительная. Моя голова кружится.
Еду развозят по самолету, запах лосося, картофеля и шпината настолько едкий и насыщенный, что я задыхаюсь, тянусь к тонкой струйке прохладного воздуха, которая дует из кондиционера. Но этого не достаточно. Хочу убежать в уборную, но сразу же понимаю, что не смогу сделать это. Прежде чем я разбужу Анселя, я отчаянно начинаю искать бумажный пакет в кармане кресла передо мной, и едва открыв его, меня выворачивает.
Нет худшего момента для этого, прямо здесь и сейчас, я уверенна в этом. Мое тело не слушается, и сколько бы мозг не твердил, чтобы тело было потише, пока извергает из себя все, как истинная леди – настолько, блядь, тихо - но этого не случается. Стон вырывается из меня, чувствуя, что еще одна волна подкатывает, и Ансель рядом со ной резко подскакивает, просыпаясь. Он гладит меня по спине, восклицая.
- О, нет!
Вытаскивая мое унижение на поверхность.
Я не могу позволить ему увидеть меня в таком состоянии.
Отталкиваюсь, вставая, спотыкаюсь об него, прежде чем он успевает убраться из своего кресла, и практически выпадая в проход. На меня пялятся другие пассажиры - пялятся со смесью шока, жалости и отвращения - но пусть радуются, что я не уронила пакет с рвотой, когда мчалась по проходу. Несмотря на то, что мне стоит сконцентрироваться на ходьбе, пока я пересекаю самолет, по направлению к уборной, в голове я пристально пялюсь на них в ответ. Они когда-нибудь чувствовали себя плохо в самолете, который наполнен пятьюстами людьми, в том числе, и с их новоиспеченным мужем-незнакомцем? Нет? Ну, тогда они должны заткнуться на хрен.
Единственное небольшое милосердие - это пустой туалет, всего в нескольких рядах, толкаю дверь, практически рухнув внутрь. Выбрасываю мешок в мусорное ведерко и плюхаюсь на пол, склоняясь над туалетом. Холодный воздух обдувает мое лицо, и темно голубой жидкости там достаточно для того, чтобы снова начать рыгать. Мое тело лихорадит, и из меня невольно вырываются стоны с каждым выдохом. Что бы ни было, но вирус во мне, развивается, словно поезд, несущийся по рельсам и влепляющийся в здание на полной скорости.
Бывают в жизни моменты, когда мне становится очень интересно, может ли все стать еще хуже. Я в самолете, с мужем, энтузиазм, которого, по поводу этой затеи, кажется, ослабевает, и я погружаюсь в этот момент в глубокую жалость к себе, когда осознаю — в абсолютном ужасе — что у меня только что начались месячные.
Смотрю вниз на свои белые джинсы и подавляю рыдания, хватаю туалетную бумагу, складываю её и заталкиваю ее в нижнее белье. Подымаюсь, мои руки слабы и дрожат, пока стягиваю с себя и завязываю толстовку вокруг талии. Плескаю водой в лицо, пальцем чищу зубы, и почти затыкаю им рот, когда желудок ухает в предупреждении.
Это настоящий кошмар.
Раздается тихий стук в дверь, а за этим следует голос Анселя.
- Миа? С тобой все хорошо?
Прислоняюсь к небольшой стойке, когда мы пролетаем небольшую турбулентность и от этого буря внутри моего тела только увеличивается. Я почти падаю в обморок от ощущения желудка, зависшего в воздухе. Секундой спустя, отворяю дверь, оставляя небольшую щелку.
- Да, все нормально. - Конечно же, это не правда. Я в ужасе, думаю, если бы я и смогла сбежать из этого самолета, ползая в туалете, то я бы попыталась.
Он выглядит обеспокоенным... и будто под кайфом. Его веки тяжелые, и он медленно моргает. Не знаю, что он принял для сна, но он только проспал в течение приблизительно часа, и его немного шатает, будто он может упасть.
- Могу я сделать для тебя что-нибудь? - Его акцент усиливается от сонливости, и его слова труднее понять.
- Нет, если, конечно, у тебя не завалялась аптечка в ручной клади. - Его брови сдвигаются вместе.
- У меня есть ибупрофен, кажется.
- Нет, - говорю я, закрывая глаза на мгновенье. - Мне нужны... женские штучки.
Ансель снова медленно моргает, от замешательства, на его лбу появляются морщины. Но позже, до него, кажется, доходит, и его глаза расширяются.
- Поэтому тебя стошнило?
Я чуть не начинаю смеяться от взгляда на его лицо. Мысль о том, что каждые мои месячные такие мучительные и сопровождаемые еще и тошнотой, нагоняют на него жуть от моего имени.
- Нет, - отвечаю, чувствуя, что мои руки начинают дрожать от напряжения, которое отвлекает, чтобы стоять. - Просто чудесное совпадение.
- У тебя... нет ничего? В сумке?
Я испускаю то, что должно быть тяжелым вздохом, известным человечеству.
- Нет. - Говорю ему. - Я была немного... растерянной.
Он кивает, потирая лицо, и после этого, он кажется более проснувшимся, и решительным.
- Жди здесь. - Он закрывает дверь со щелчком, и до меня доносится, как он зовет стюардессу, и я сползаю вниз на сиденье унитаза, упираясь локтями в колени и кладя голову на руки, пока слушаю его через дверь.
- Извините, что беспокою Вас, но моя жена, - начинает он, и останавливается. - С последним словом, которое он произносит, мое сердце пускается вскачь. - Та, которая заболела? У нее начался... цикл? И я хотел бы узнать, не храните ли вы на такой случай... что-нибудь? Понимаете, путешествие произошло спонтанно, и она собиралась в спешке, и еще до этого мы были в Лас-Вегасе. Без понятия, по какой причине она полетела со мной, но я действительно не хочу налажать с этим. И теперь ей нужно кое-что. Может она, уф, - он заикается, и наконец, выдает, - позаимствовать это? - Я прикрываю рот, когда он продолжает тараторить, хотела бы я увидеть в этот момент выражение лица стюардессы по другую сторону двери. - То есть использовать. - Продолжает он. - Не позаимствовать, потому что не думаю, что это работает так.
Слышу женский голос:
- Вы не знаете, что именно ей нужно, тампоны или прокладки?
Ооо, Боже. Боже. Этого не может быть.
- Ммм... - Он вздыхает и затем говорит. - Понятия не имею, но я дам вам тысячу долларов, чтобы закончить этот разговор и взять оба предмета.
Это официально худшее, что могло произойти со мной. Но это лучше чем это.
***
Нет унижения хуже, чем сидеть в инвалидной коляске, которую катят через таможню в зал получения багажа, сидеть посреди аэропорта Шарль де Голль, держа в руках бумажный мешок у лица, в случае если два глотка воды, которые я выпила час назад, решат выйти на свет. Мир ощущается слишком ярким и шумным, скоропалительные пронзительные французские крики в резких вспышках из громкоговорителей вокруг меня. После целой вечности, Ансель возвращается с нашим багажом и первую вещь, которую он спрашивает, тошнило ли меня снова.
А я говорю ему, что он должен просто посадить меня на самолет обратно до Калифорнии.
Кажется, он смеется и отвечает, нет.
Он пересаживает меня на заднее сидение такси прежде, чем садится сам и говорит что-то на французском водителю. Он говорит настолько быстро, что я уверена, нет никакого способа понять его, но водитель, кажется, понял. Мы отъезжаем от обочины, и на нереальной скорости стартуем по дороге, выбираясь из аэропорта резкими толчками, заносами и внезапными поворотами.
Как только мы достигаем центра города, и здания начинают вырисовываться и возвышаться над узкими извилистыми улочками, это становится пыткой. Таксист, кажется, не знает, где педаль тормоза, но зато он знает, где у него клаксон. Сворачиваюсь на стороне Анселя, пытаясь удержать в желудке то, что поднимается к горлу. Существует миллион вещей, на которые я хочу полюбоваться из окна - город, архитектура, яркая зелень, которую я могла почти чувствовать, садясь в такси — но, к сожалению, у меня озноб, я потею и едва остаюсь в сознании.
- Он ведет такси или играет в видео-игру? - Бурчу я, едва ли связно.
Ансель хихикает тихо в мои волосы, шепча:
- Ma beaute.[15]
В мгновение, мир перестает вращаться и дергаться, и меня стаскивают с места, подхватывая под колени и спину сильными руками, и поднимают. Ансель легко заносит меня в здание, заходя прямой наводкой в крошечный лифт. Он ждет, когда таксист затолкает наши сумки позади нас. Я ощущаю дыхание Анселя на своем виске, ощущаю механизмы лифта, поднимающего нас выше и выше.
Поворачиваю голову к нему, утыкаясь носом в мягкую и теплую кожу его шеи, и наслаждаюсь запахом. Запах мужчины, имбирного эля и тонкий едва уловимый запах мыла, которым он мылся несколько часов назад, смывая меня с себя в номере отеля.
И потом, до меня доходит: должно быть сейчас от меня исходит отвратительный запах.
- Извини, - шепчу я, отворачиваясь и пытаясь, вывернутся из его рук, но он крепче прижимает меня, выдавая:
- Тсс. - В мои волосы.
Он усердно ищет ключи в кармане, при этом неся меня, и как только мы оказываемся внутри, он ставит меня на ноги. И только теперь, когда, кажется, мое тело решает, что получило разрешение ответить на поездку в такси, я падаю на колени, и извергаю всю воду, которая была в моем желудке в ведерко для зонтиков возле двери.