Она не могла оставлять его голым под одеялом больше ни минуты. Когда он оденется, ей будет легче ухаживать за ним.
А еще лучше было бы связать его по рукам и ногам.
Она надеялась, что викарий и впрямь осенил крестом свою ночную сорочку.
Она встряхнула сорочку и помогла ему надеть ее.
– Могли бы и помочь, – проворчала она.
– Зачем? Ты хорошо справляешься, – сказал он.
Как он мог смеяться, если явно страдал от боли?
Она оставила сорочку натянутой только до пояса. Если он захочет натянуть ее ниже и закрыть бедра, ноги и… другие части тела, то пусть делает это сам. Она торопливо взбила подушки и поправила одеяло.
– Как вас зовут?
Он не ответил.
– Куда вы направлялись? Может быть, кого-нибудь нужно известить? Жену? Ваша семья, должно быть, беспокоится.
Как-то странно взглянув на нее, он наморщил лоб, потом медленно закрыл глаза. Кожа его приобрела землистый оттенок, морщины, образовавшиеся вокруг глаз и рта, снова углубились. Он и впрямь обессилел.
Она почувствовала себя немного виноватой, что заставила его надеть ночную рубаху, но ей было гораздо спокойнее, когда он был более или менее одет. Не могла же она оставить его голым в кровати на целый день. Тем более когда в доме дети.
Она не сердилась на него, нет. Он был таким, каков есть. Она сама виновата, что почувствовала себя такой разочарованной и расстроенной. Она была настолько глупа, что позволила себе неравнодушное отношение к лежащему без сознания мужчине и последовавший за этим разгул фантазии, а также мысль о том, что утренние мечты могут осуществиться.
Мэдди было нужно не только чтобы он был прилично одет, но и чтобы освободил ее кровать и как можно скорее исчез из ее жизни.
Он не знал, сколько времени он был без сознания. Он очень внимательно осмотрел все, что его окружало, отыскивая хоть что-нибудь, что подсказало бы, где он находится, не считая того, что лежит в кровати, встроенной в альков. Он поерзал, и постель зашуршала. Неужели под ним соломенный матрас?
Он заметил полдюжины гвоздей, вбитых в стену. На них висела какая-то женская одежда: пара платьев, накидка, выцветший зеленый плащ. Только один гвоздь был занят мужской одеждой. Там висели сюртук, бриджи и сорочка из тонкого льняного полотна.
Ни одна из этих вещей не выглядела знакомой.
Он раздвинул занавески. Как оказалось, он находился в комнате небольшого коттеджа, стены которой были отштукатурены и побелены известью, а пол выложен каменными плитами. Потолок в комнате был низкий и закопченный. Старая, грубо обработанная дверь закрывалась на деревянную щеколду, над которой поблескивала тяжелая металлическая задвижка, казавшаяся неуместной на фоне старого дерева. В комнате имелся камин, и в нем горел огонь. Над огнем были подвешены чайник и котелок.
У него заурчало в животе. Он почувствовал приятный аромат еды. К этому аппетитному аромату примешивался едва заметный запах пчелиного воска и чистого постельного белья.
Снаружи доносились детские голоса. Чьи это дети?
В его поле зрения попала какая-то женщина, и он сразу же понял, что это она. Она была одновременно и знакома, и не знакома – стройная, двигавшаяся быстро и грациозно. Ее рыжевато-каштановые волосы были свернуты жгутом на макушке, и ему была видна нежная шея, на которую упала выбившаяся из прически прядь.
Женщина стояла, повернувшись к нему спиной. Он полюбовался элегантной линией ее спины, тонкой талией и нежным разворотом бедер, подчеркнутых завязками фартука. Ему нравилось, как движутся ее бедра и ягодицы, когда она ходит по дому.
Она подошла к столу, на сей раз повернувшись к нему лицом, и принялась нарезать овощи, все еще не замечая его.
Нарезая овощи, она хмурила лоб, погруженная в свои мысли. Она была хороша собой – не красавица в традиционном смысле этого слова, но очень привлекательна. Носик у нее был упрямо вздернут, а полные розовые губки в данный момент чуть надуты.
Как будто почувствовав, что он наблюдает за ней, она взглянула на него.
– A-а, вы проснулись! – Она бросила нож и поспешила к нему. – Как вы себя чувствуете на этот раз?
Он скорчил гримасу и осторожно прикоснулся к повязке на голове.
– Моя голова…
При малейшем движении в черепной коробке начиналась пульсирующая боль, как будто кузнецы принимались бить молотами по наковальне.
– Да, вы ударились головой, когда упали.
– Упал?
Значит, вот чем объясняется боль в голове и во всем теле.
– Да, со своего коня.
Он еще сильнее наморщил лоб.
– Я упал с коня?
Само предположение, что с ним такое случилось, звучало оскорбительно.
– Ваш конь оступился на чрезвычайно Скользком участке дороги и сбросил вас. Разве вы не помните?
Он уставился на нее. «Разве вы не помните?» Он хотел было покачать головой, но замер, потому что кузнецы в его черепе снова принялись за работу. Он попытался сесть, но голова у него закружилась, и он испугался, что его вырвет.
Тошнота понемногу прошла.
– Вы меня страшно напугали. Вы были весь в крови. – Она улыбнулась. – Но теперь самое страшное позади и вы выглядите значительно лучше, чем в последние несколько дней.
– Несколько дней?
Она кивнула:
– Несчастный случай произошел несколько дней назад.
Он закрыл глаза, надеясь успокоить пульсирующую боль в голове. Он ничего не помнил.
– Так что, если вы назовете мне свое имя и место, куда направлялись, или ваш домашний адрес, я сообщу о вас вашей семье. Они, наверное, очень беспокоятся.
Его семье? Он внимательно посмотрел на нее. Ее лицо выражало беспокойство, глаза были глубокого золотисто-коричневого цвета. Цвета коньяка.
– А мой конь… он сильно пострадал?
Она удивленно взглянула на него.
– Нет, он поднялся на ноги и убежал. Не беспокойтесь, мальчики поймали его. Но…
– С ним все в порядке? Никаких травм?
– Нет, он абсолютно здоров и полон сил, – заверила она. – Мы поместили его в конюшню викария. Это в миле отсюда. У нас здесь нет для него подходящего помещения.
Он медленно кивнул и закрыл глаза.
Мэдди поправила его одеяло. Разговор несколько озадачил ее. Ей показалось, что он больше беспокоится о лошади, чем о своих родных, которые наверняка встревожены его отсутствием. Может быть, у него нет родственников? Может быть, он такой же сирота, как она и дети?
Или возможно, не хотел, чтобы она знала его имя? А может, он вообще преступник, которого разыскивают? Хотя на преступника он не похож.
– Викарий не возражал, когда мы поставили к нему лошадь. Он добрейший человек. А мальчики безумно любят лошадей, так что для них уход за лошадью – сплошное удовольствие. Они стали бы ухаживать за лошадью, даже если бы это, не было их обязанностью. Они говорили мне, что это великолепное животное. Как его зовут?
– Как зовут?- тупо повторил он.
– Да. Мальчикам было бы интересно узнать его кличку. Да и девочкам тоже.
Их всех интересовало также имя незнакомца, но поскольку он пока не хотел довериться ей…
– Девочкам тоже, – повторил он. – Сколько их?
– Три девочки. Люси всего четыре года, но она обожает придумывать имена животным. Они все это делают с удовольствием. Но из-за этого возникают проблемы, потому что, согласитесь, бывает трудно зарезать курицу, даже если она не несется, и есть потом фрикасе из Матильды или жареную Дороти.
Она слишком много говорила, потому что ее смущало его молчание. И озадаченно наморщенный лоб, а также пытливый взгляд его синих глаз.
А также мысль о том, что происходило между ними несколько ранее.
– Может быть, вам что-нибудь нужно? – спросила она. – Принести вам попить? Или поесть?
– Можно горшок?
Она принесла горшок.
– Он проснулся? – взглянув на кровать, спросил Джон, ставя на пол ведро холодной колодезной воды.
Тут же появился Генри, следовавший за братом словно тень.
– Он просыпался, но снова заснул, – сказала она.
– Может быть, он просто закрыл глаза. Можно, я посмотрю? Ему захочется узнать о своем коне.
– Я сказала ему, что с конем все в порядке.
– Он про него спрашивал?
– Спрашивал, – успокоила она братьев.
Джон и Генри обменялись взглядами, и Джон удовлетворенно кивнул. Похоже, что в их глазах незнакомец оказался достоин своего коня.
– Как его зовут? – спросил Генри.
– Он не сказал мне. – Предвидя следующий вопрос, она добавила: – И не назвал своего имени.
Мальчики на цыпочках подошли к кровати.
– Не беспокойте его, – предупредила их Мэдди.
В этот момент незнакомец открыл глаза. Взглянув на мальчиков, он застонал.
– Его мучает боль, – сказала она.
Следом за братьями в дом вошли девочки и присоединились к ним у кровати, разглядывая незнакомца.
– Мне не видно, – хриплым шепотом заявила Люси.
Мэдци принесла воды. Подсунув руку ему под голову, она приподняла ее, чтобы он мог пить. Он с жадностью осушил целую чашку. Она передала чашку Джейн, чтобы та ее снова наполнила.
Выпив вторую чашку, он вздохнул, открыл глаза и внимательно посмотрел на детей, выстроившихся возле кровати.
– Четверо детей? Четверо?
– Пятеро, – сказала Люси, которая приволокла стул, чтобы встать на него.
– Я говорила вам, что их пятеро, – напомнила Мэдди.
Он обвел их взглядом.
– Они чрезвычайно похожи друг на друга.
– Кроме меня, – заявила Люси. – Все говорят, что я похожа на Мэдди.
– Да, но я не сразу тебя заметил, – сказал незнакомец извиняющимся тоном.
– Я тоже вас не видела, но теперь встала на стул и хорошо вас вижу.
– Отличный стратегический ход, – сказал он.
Люси засияла от гордости, услышав такой комплимент.
– Может быть, вы проголодались? – спросила Мэдди, – Я приготовила суп. Вам нужно набираться сил.
– Это супом пахнет? – поинтересовался он. – Запах очень аппетитный.
Приняв это за согласие, она снова выставила детишек за дверь, отправив Джона и Генри к доктору, чтобы сказать, что незнакомец проснулся и может говорить.
Она налила в миску немного супа, заткнула ему за ворот салфетку и, усевшись на краешек кровати, собралась его кормить.
– Я могу поесть сам, – сказал он и взял у нее миску, но руки у него так дрожали, что он тут же отдал ее обратно.
– Вы получили тяжелую травму. И принять помощь – это совсем не проявление слабости.
– Я совсем не возражаю против вашей помощи, – сказал он и посмотрел на нее таким взглядом, от которого у нее вспыхнули щеки.
Она сосредоточилась на кормлении, избегая встречаться взглядом с его синими глазами, которые внимательно за ней наблюдали. Ей хотелось бы, чтобы он не смотрел на нее… И еще ее смущало то, что она была вынуждена сосредоточить внимание на его рте, на его красивом мужском, изящно очерченном рте. Все это будило мысли… и чувства… возникшие нынче утром.
– Вы так и не сказали мне, как зовут вашего коня, – напомнила она. – Дети захотят это узнать.
Он задумчиво глотал суп.
– Очень вкусный суп. Из чего он приготовлен?
Он по-прежнему избегал ответа на ее вопрос. Почему?
– Из крапивы, – сказала она.
У него удивленно округлились глаза, и ей стало смешно.
– В супе она не жжется и очень полезна для вас. Труднее всего собирать ее: приходится надевать перчатки.
Он показал ей жестом, что просит еще одну полную ложку супа, чтобы на сей раз как следует распробовать его вкус.
– Не подозревал, что крапива такая вкусная, – сказал он в порядке комплимента.
– Там не только крапива. Есть и другие продукты.
– Какие? – подозрительно спросил он.
– Например, глаз тритона и лягушачий палец.
Он улыбнулся, и она подумала, что уж лучше бы он не улыбался. Он был слишком привлекателен, чтобы это пошло ей на пользу.
– Вот вы смеетесь надо мной, а меня это действительно интересует.
Насколько она заметила, его это и впрямь заинтересовало.
– Уверяю вас, там нет ничего необычного: главным образом картофель, масло, сливки, кресс-салат и петрушка, – сказала она.
Иными словами, суп, как и большая часть их еды, был приготовлен из тех овощей, которые она сама выращивала, собирала в диком виде или получала в порядке обмена. Слава Богу, Лиззи работала дояркой.
– Я мог бы поклясться, что суп на курином бульоне.
– Да, бульон был сварен на куриных костях…
– Надеюсь, не на костях Мейбл или Дороти? – в ужасе спросил он.
Она рассмеялась.
– Нет, этого цыпленка звали Томми. Томми был сначала милым и пушистым; но со временем превратился в отвратительного агрессивного петуха, который вечно затевал ссоры и даже нападал на детей. Он вполне заслужил свою участь.
– Томми поплатился за свои грехи. Это справедливо, – сказал он.
Пока она его кормила, с его лица мало-помалу исчезала болезненная бледность. Она ощущала на себе его взгляд, ласковый, как прикосновение. Он был незнакомцем. Она даже имени его не знала.
Но она спала рядом с ним, когда он был голый.
Она спасла ему жизнь и обнимала как ребенка.
Зато он обнимал ее совсем не как ребенка.
– Назовите мне, пожалуйста, ваше имя, – тихо попросила она.
Он как-то странно посмотрел на нее, покачал головой и отвел взгляд.
Она принесла ему вторую миску супа, но, продолжая кормить, больше не пыталась разговаривать. Его отказ отвечать на ее вопросы рассердил ее. Кто он такой, чтобы скрывать свое имя? Какой-нибудь преступник? Человек, преступивший закон, и к тому же распутник?
Он был задумчив и ел суп, которым она его кормила, как будто ее не было рядом.
Она же остро ощущала его присутствие, близость его поджарого мужского тела, видела темные волосы на его предплечьях, ухоженные руки джентльмена. Эти руки были как бы не из этого мира. Нужно ей поскорее отправить его отсюда. Возможно, кто-нибудь пришлет за ним экипаж.
– Я хотела бы сообщить кому-нибудь о том, что вы здесь, – сказала она, когда он вытер салфеткой рот и руки. – Скажите, кого следует известить?
– Известить?
– Например, вашу семью или того, к кому вы ехали, когда произошел несчастный случай. Они, наверное, беспокоятся.
Он вздохнул, но ничего не сказал.
Она встала и сказала таким тоном, каким говорила с детьми, когда была намерена воспользоваться своей властью:
– Если вы мне не скажете этого, я буду вынуждена сообщить о вас властям. Кто вы такой?
Последовало продолжительное молчание, потом он неохотно произнес:
– Я не знаю…
Глава 5
– Что вы хотите этим сказать? – прервала его она. – Вы действительно не помните, кто вы такой?
Может быть, он просто придумал это, чтобы не сообщать свое имя?
– Вы на самом деле не знаете этого?
– Совсем не знаю. У меня провал в памяти. – Он наморщил лоб. – И вы говорите, что тоже не знаете меня?
– Я впервые увидела вас, когда вы упали с коня прямо перед моим домом.
Он скорчил гримасу.
– Но я думал…
– Что вы думали?
– Вы спали здесь со мной.
Он похлопал ладонью по одеялу.
Она покраснела и, собрав на поднос посуду, вскочила с кровати.
– Это было только потому, что вы лежали без сознания – по крайней мере я так думала, – и потому, что иначе я замерзла бы на полу.
– Я в самом деле не знаю, кто я такой. – Он огорченно махнул рукой. – И не могу вспомнить, куда направлялся. Я знаю лишь, что говорю правду.
Он был одновременно и зол, и смущен, и Мэдди, как ни странно, была склонна поверить ему.
– Но мне показалось, что я знаю вас, – закончил он.
Взгляд, которым он ее одарил, заставил ее поежиться.
Она открыла было рот, чтобы сказать что-нибудь язвительное, что поставило бы на место этого ставшего слишком фамильярным незнакомца, но не смогла произнести ни звука.
Она была вынуждена отвернуться, потому что вспыхнуло не только ее лицо, но и все тело.
– Ну вот, – сказал он, – я чем-то рассердил вас.
– Вы так думаете?
Она взглянула на него, прищурив глаза.