– Не очень-то у вас тут бойкое место, – заметил Колосов скептически, – квартал тихий, а кругом на реке столько всего – плавучие рестораны, и в парке на том берегу…
– Для «Аль-Магриба» лучшего места не найти, – убежденно возразила Воробьева, – видели, какие тут дома? А какие строят? И в Нескучном саду то и дело тусовки. А до нас рукой подать, только мост перейти, видами с него полюбоваться. Здесь народ гуляет, отдыхает – зайдет.
– Ну, значит, я ошибся, место выбрано мудро, – покладисто согласился Никита. – А вот Студнев, про которого я вас спрашивал, он…
– С ним что-то случилось? – спросила Воробьева. – Раз вы из отдела убийств и меня спрашиваете, значит, случилось?
– Да, случилось, он умер, – ответил Колосов. – Вы во сколько заканчиваете работать?
– Когда как. Вчера в шесть часов вечера, у меня дневная смена была. В пятницу – вечерняя, в субботу – выходной, а в воскресенье и в понедельник я до шести работала. Сегодня я вот должна в вечернюю снова выходить, но пришлось, видите, заехать за телефоном. Вчера выложила из сумки и забыла.
– Бывает, – сказал Колосов. По тому, как быстро и многословно оправдывала официантка свой ранний приход в ресторан, он понял, что она говорит неправду. Более того, лжет, придумывая прямо на ходу. Отметил он и то, что для Потехиной появление Воробьевой на работе оказалось неожиданным и вроде бы даже неприятным сюрпризом.
– А сейчас вы уже уходите? – спросил он.
– Ну да, дел много. Я же с шести сегодня. А мне еще к подруге надо заехать и по магазинам.
– Вы замужем, Елена Викторовна? – спросил Никита, улыбаясь прекрасной официантке.
– Нет пока.
– От претендентов, наверное, отбоя нет. Вы такая красивая.
– Спасибо, вы мне льстите.
– Вы москвичка?
– Я из Лобни.
– Тихий городок. Люблю там бывать, тишь да гладь. Только вот работы для таких красивых девушек нет.
– Работа, если хорошо поискать, найдется всегда, – ответила Воробьева.
– Вообще-то, я так тоже считаю. Ну, спасибо, не стану больше вас задерживать. А где я могу повара Сайко увидеть, Льва Львовича?
– Он на кухне, пойдемте. – Воробьева стремительно поднялась и повела Колосова по коридору. Никита чувствовал приторный аромат. Для духов был грубоват. Это был ее лак для волос.
На кухне Никиту интересовал только повар. В кулинарии Никита не разбирался и, более того, в глубине души считал, что кухня и вообще разная там готовка – не для мужчины. Поэтому в самый первый день в «Аль-Магрибе» кухню он практически не запомнил, хотя по профессиональной привычке и внимательно огляделся по сторонам. В память запало лишь то, что это очень просторное, очень светлое, очень чистое помещение без окон, а в нем множество шкафов, столов, разной навороченной бытовой техники, сияющих металлических кастрюлек, котлов и сковородок.
Это было впечатление, которое вынес Никита из кухни ресторана «Аль-Магриб» в тот день, в самый первый раз, потому что кухня его тогда совершенно не заботила. Ведь Потехина сказала, что мусор и пищевые отходы вывозят из ресторана регулярно по субботам. Студнев же получил яд в пятницу вечером, а сейчас был уже вторник, и надеяться на то, что остатки того ужина все еще лежат-дожидаются где-нибудь в мусорном мешке, было бесполезно и наивно. Кухня «Аль-Магриба» привлекала Никиту в его первое посещение ресторана лишь с точки зрения химико-криминалистической экспертизы. Но увы, для нее на этой самой сверхсовременной, по-европейски отделанной кухне уже не было образцов для исследований. А поэтому Колосов окинул мрачным взглядом все это сонмище кастрюль, овощерезок, мясорубок, посудомоек, комбайнов и миксеров и тут же потерял всякий интерес к этой, как он считал, женской белиберде.
Льва Львовича Сайко он увидел сначала со спины: спина была широкой, просто богатырской. Плечи борцовские. На Сайко был просторный поварской халат из туго накрахмаленного хрустящего белоснежного льна. Этот халат был отлично сшит по фигуре и скорее напоминал некий форменный сюртук прошлого века с алым кантом, алыми обшлагами и вышитой алым шелком справа на груди личной эмблемой.
Сайко обернулся на звук шагов. Он был без головного убора, волосы у него были курчавые, рыжеватые, модно коротко подстриженные. Лицо пухлое, простенькое, с курносым носом, румяными щеками и голубыми глазками-пуговками. С виду он был настоящий Ваня с Пресни. Правда, при взгляде на его могучие мускулистые руки хотелось тут же добавить: «По лбу тресни». На вид ему было лет двадцать восемь – тридцать. На разделочной доске перед ним лежал алый филей. И два ножа – побольше и поменьше.
Колосову вспомнился тот подслушанный из зала разговор. Всплыло словечко «доносы». Сайко сощурил свои голубые глаза.
– Вы из милиции? – спросил он. – Меня Марья Захаровна уже предупредила. Я слушаю вас.
Колосов смотрел на мясо на столе. На эти ножи. После пустого и практически бесполезного разговора с Воробьевой допрашивать Сайко было как-то… Эх, за что ненавидел Колосов дела об отравлении, так это вот за эту чертову неопределенность. За эту парализующую двусмысленность – было – не было. Было! Яд-то в теле потерпевшего налицо!
– Скажите, Лев Львович, вы обслуживали стол и готовили меню в пятницу для закрытого ужина? – задал он первый, не совсем уверенный вопрос. Вопрос был чисто риторический, он даже не требовал ответа, потому что Потехина уже сказала все по этому поводу.
– Да, я в пятницу работал, – дипломатично ответил Сайко.
– Клиенты, гости на этом ужине, – они были вам уже ранее знакомы?
– Да, конечно. Это все друзья Марьи Захаровны. И почти все – наши постоянные клиенты.
– Каким было меню этого ужина?
– Меню? Его наш шеф-повар составлял, учитывая пожелания гостей. Я готовил мясные закуски и рыбу: мишна, кефта на шампуре, мергезы по-мароккански, острые креветки в соусе «Дакар», пастила, голубиная ясса, тамин с морепродуктами, ргаиф-мехтамрин… – на память отбарабанил Сайко.
Колосов едва не застонал.
– Вы не могли бы составить для нас весь список точного меню того ужина с пояснениями. Что собой представляет каждое блюдо?
– По ингредиентам или по способу приготовления?
– По продуктам, – хрипло сказал Колосов. Он чувствовал: к допросу повара он сейчас совершенно не готов.
– Хорошо, составлю, раз надо. Только… можно вас спросить? Для чего это вам, милиции? Что случилось?
– Один из ваших клиентов – Студнев Максим Кириллович – мертв.
– Да, я знаю, мы вчера еще об этом тут узнали. Такое несчастье, – сказал Сайко, невинно и грустно моргая своими голубыми глазами, так похожими на незабудки. – Он упал с восьмого этажа?
– Да, – ответил Никита, – но перед этим ему стало плохо. Плохо со здоровьем.
– Значит, это несчастный случай? При чем же тогда тут вы – милиция, отдел убийств?
– Мы хотим установить точную причину его смерти. Поэтому опрашиваем всех свидетелей, всех, что видели Студнева накануне его гибели. Вы же его видели здесь, в ресторане, Лев Львович?
– Да, конечно, – ответил Сайко, – он был такой веселый сначала, ел с таким аппетитом. Выпивал. Ну, не так чтобы совсем на ногах не держаться, но… Ну, одним словом, вел себя как нормальный хороший клиент.
– У вас всегда так заведено в ресторане, что, кроме официантов, стол обслуживают еще повара?
– Не всегда, только если клиенты заказывают блюдо на открытом огне или на углях. Его готовят прямо в зале, на глазах у клиентов. Это своеобразное шоу для возбуждения аппетита, – ответил Сайко, – обычно это делаю я. А наш шеф-повар выходит только в особых, торжественных случаях. В пятницу как раз и был такой особый случай – собрались гости нашей хозяйки.
– А где же ваш шеф-повар? – спросил Никита.
– Он еще не приехал, – ответил Сайко. В его тоне Колосову почудилась скрытая издевка.
– Я вас попрошу составить меню с подробными пояснениями, – напомнил Никита. – И, пожалуйста, отнеситесь с пониманием к тому, что нам, может быть, придется потревожить вас еще раз.
– Да нет проблем, что вы, пожалуйста. Только я не совсем понимаю, чем могу вам помочь!
Распрощался с ним Никита быстро. Даже сам не ожидал, что покинет поле профессиональной деятельности этого человека столь бесславно. Но поделать ничего было нельзя: к допросу повара «Аль-Магриба» он был не готов. Когда Сайко начал сыпать названиями восточных блюд, у начальника отдела убийств было такое чувство, что… В общем, дураком кому охота выглядеть? Тем более в такой день, с таким чудесным романтическим настроением, с такими воспоминаниями…
«Черт с ними пока, – благодушно решил Никита, – составит список блюд, там разберемся, что они тут ели. И где мог быть яд. Сами не поймем – спеца привлечем! Еще какого-нибудь повара-эксперта покруче этих».
Его, как он отметил, в ресторане передавали с рук на руки. Точнее, просто сбывали с рук – Сайко церемонно проводил его в обеденный зал и вернулся на кухню. В зале мирно журчал фонтан, ворковали голуби в клетках, пели канарейки. Потехина была тут же, в зале. Стояла у столика, за которым сидела единственная посетительница – чрезвычайно полная молодая темноволосая женщина в белых необъятных брюках и широченной майке и модной в этом сезоне марлевке с вышивкой. Они с Потехиной тихо разговаривали.
– Ты не представляешь, – донеслось до Колосова, – и никто из нас представить себе не мог, чем все это закончится, какой бедой…
– У меня было нехорошее предчувствие. Особенно после того его неожиданного звонка. Ведь он месяц ей не звонил, точно забыл о ее существовании после развода. И вдруг напомнил…
О «беде» говорила Потехина. О «предчувствиях» – полная незнакомка. При виде Колосова обе женщины сразу замолкли.
– Закончили беседовать? – спросила Потехина после паузы. – Ну вот… хорошо… А это, знакомьтесь, Анфиса Берг.
– Анфиса Мироновна, – сказала толстушка, – вы меня тоже сейчас будете допрашивать? Я вообще-то сюда завтракать приехала, кофе пить.
– Завтракайте на здоровье, – сказал Колосов. Он отметил, что Симонова в зале нет. Не было видно и официантки Воробьевой. Она уже уехала. – Побеседуем, Анфиса Мироновна, позже. Я вас в управление розыска вызову, идет?
– В управление розыска? – Анфиса Берг нахмурила темные брови-шнурочки. – Это куда же, на Петровку?
– Скажете тоже, – Никита хмыкнул, – будто, кроме Петровки, и мест нет других в Москве, где нашему брату можно побеседовать с очаровательной женщиной. Вы мне телефон свой контактный оставьте, пожалуйста, мы с вами созвонимся, и вы подъедете к нам в ГУВД области на Никитский переулок.
– На Никитский? – Толстушка Берг встрепенулась. – Ой, а я знаю, где это, у меня там приятельница работает. Вот, – она выхватила из модной, расшитой мексиканскими узорами сумочки-торбы визитку, – тут все мои телефоны. Мне очень, очень жаль Максима… До слез жаль, такое несчастье…
Можно и, наверное, нужно было говорить с ней прямо здесь, в ресторане. Но Колосов не хотел смешивать их – клиентов и персонал. Эти разрисованные стены, эти смешные диванчики в нишах, этот фонтан, эти воркующие голубки, этот сдобный аромат, казалось, пропитавший сам воздух обеденного зала, не способствовали беспристрастному допросу свидетелей по делу об умышленном убийстве. И не просто об убийстве – об отравлении, которое, если честно признаться, было преступлением столь редким, что случалось ранее в практике Колосова лишь однажды. С тем, прошлым, давним делом была такая же гнусная морока. Но это дело – и это Никита уже обреченно предчувствовал – обещало нечто похуже. Может быть, и даже самый настоящий висяк.
«Морока из Марокко», – каламбур сложился сам собой. Никита повторил его мысленно и подумал: «Кухня, мать вашу…»
– И с шеф-поваром вашим мне нужно будет обязательно встретиться. Я его вызову, передайте ему это, – объявил он Потехиной. Она подала ему визитку ресторана:
– Вот по этому телефону вы всегда сможете его найти. Или вот что, дайте мне ваш служебный. Как только Иван Григорьевич приедет, я ему скажу, он с вами обязательно сам свяжется.
– Какой Иван Григорьевич? – машинально спросил Никита.
– То есть как какой? Поляков, шеф-повар моего ресторана, – ответила Потехина, – вы же с ним хотите говорить, разве нет?
Глава 9
Свидание
Все было зря – даже то, что она так торопилась. Это свидание Елена Воробьева представляла себе совсем не так.
Хотелось нежности и теплоты. Любви, поцелуев, прикосновений. А он просто сделал свое дело быстро и энергично, как машина, почти без эмоций и как ни в чем не бывало поднялся, натянул плавки, брюки, застегнул «молнию».
Воробьева тоже хотела сразу же встать с постели, но он снисходительно потрепал ее по ягодицам, точно конюх кобылу, выигравшую скачки.
– Расслабься, детка.
– Не называй меня деткой, – зло сказала Елена Воробьева, – ненавижу, слышишь ты, ненавижу, когда ты говоришь ее словами!
Он усмехнулся, пожал плечами, вышел на балкон покурить. Лена Воробьева перевернулась и впилась зубами в угол подушки. Она сделала это, чтобы не зареветь.
Нет, совсем не так она представляла в мечтах это их сегодняшнее свидание. Мчалась, сломя голову, в ресторан, узнав, что он там, врала Потехиной, затем мчалась сюда, в их квартиру на Университетском проспекте. Ловила частника, психовала, что не успеет, опоздает, что он придет на минуту раньше – не дождется, развернется и отчалит, уедет, исчезнет.
Он поступал так с ней раньше, что лукавить. Назначал свидание и не приходил. Он был изменчив, как хамелеон. Лжив. Даже само имя его было лживое – Серафим. Ну кто, скажите, в наше время называет парня Серафимом? Ведь просто язык не поворачивается обозвать это животное церковной метафорой, обозначающей бесплотный дух, шесть белоснежных крыльев и зоркие глаза, неусыпно стерегущие райские врата?
– Ленка, кинь зажигалку… Эй, ты что? О чем задумалась? Обо мне, что ли?
Воробьева не шелохнулась, зажигалки не кинула, только сильнее прижалась лицом к подушке, словно прячась от него. И это все, что он может, что имеет сказать ей после того, что только что было между ними. А ведь она до сих пор полна им до краев. И это не просто физическая память о половом акте. Она любит его безумно. И она беременна. Она носит его ребенка. Именно об этом она так хотела сказать ему сегодня после объятий. И сказала бы непременно. Если бы он не вскочил так поспешно и не начал бы так напоказ одеваться, демонстративно игнорируя ее умоляющий взгляд, ее жажду быть с ним еще и еще.
Да, конечно, он был пьян, как всегда. Но не настолько, чтобы не понимать…
Но ведь она знала, на что шла. С самого начала она знала, она видела, она понимала, что с ним, с этим человеком, может ее ожидать. Они встречались уже полгода. Прячась от всех. Особенно же от…
– Ладно, хочешь молчать, злиться, молчи, а мне пора, – Серафим Симонов (это был он), пошатываясь, вернулся с балкона в комнату, где на растерзанной несвежей постели ничком лежала Лена.
– Мне пора закругляться. А то Марьяша снова начнет разоряться.
– Ты бы хоть здесь о ней не вспоминал каждую минуту, – сказала Воробьева.
– Почему? – искренне, пьяно удивился Симонов. – Тебе это так неприятно, детка? Ты меня ревнуешь?
Да, они встречались уже шесть месяцев. Всегда в одном и том же месте – здесь, на съемной квартире на Университетском проспекте. Квартира была двухкомнатная, в старом обшарпанном доме. Грязная и запущенная. Сдавала ее пьяница – многодетная мать, переехавшая со всем своим недоразвитым выводком к сестре в деревню. Квартиру эту отыскала по объявлению и сняла на деньги, выкроенные из жалованья официантки ресторана «Аль-Магриб», сама Лена Воробьева. Им с Симоновым нужно было место, где можно было встречаться. Точнее – и это Воробьева понимала с самого начала с болезненной ясностью, – это ей нужно было место для встреч с Симоновым. Серафиму же было на это плевать. Он бы обошелся и без квартиры. Недаром же в самый первый раз он поимел ее прямо в машине на каком-то пустыре за МКАД.