Это было не совсем так. Беда приключилась гораздо раньше. Изучив следы и пощупав труп, Орлов понял, что все произошло примерно с час назад. Еще раз пройдя от насыпи до следов, оставленных фургоном, он обнаружил то, что надеялся отыскать.
— Браво, Сергей Андреевич, браво, — сказал он, поднимая с земли маленькую перламутровую пуговицу, «с мясом» оторванную от сорочки ротмистра. На песке не было следов борьбы, люди — их было четверо — спокойно дошли от насыпи до фургона, и здесь отпечатки сапог и босых пяток исчезли. Значит, ротмистр сам догадался незаметно оторвать пуговицу и обронить ее. Обронить, подавая знак и надеясь на помощь.
6
На этот раз он вернулся в городок верхом, ведя в поводу сразу двух лошадей — гнедую, оставленную ротмистром, и вороную, на которой лежало тело помощника шерифа.
На знакомой площади Орлов заметил перемены. Возле офиса шерифа стоял чей-то белый жеребец. Точнее, наполовину белый, потому что ноги и брюхо его были густо покрыты бурой пылью.
Шерифа кто-то предупредил, и он выскочил на крыльцо раньше, чем Орлов успел отвязать труп от седла.
— Где он был? — спросил шериф, помогая опустить тело на землю.
— На насыпи.
— Бедный Карлито… — Шериф оглядел Орлова, и его взгляд остановился на кобуре. — Извини, друг, но могу я посмотреть твое оружие?
Капитан отстегнул предохранительный ремешок и повернулся боком, позволяя достать кольт.
Шериф понюхал ствол, осмотрел барабан и вернул револьвер.
— Все в порядке. Сам понимаешь, приходится подозревать любого, кто был рядом…. Ты что-нибудь заметил там?
— Не надо было трогать тело, — сердито сказал, выходя на крыльцо, высокий мужчина в запыленном плаще. — Был бы раненый, другое дело. Но труп-то зачем было увозить? И следы наверняка все затоптал.
Орлов заметил на плаще тускло блеснувшую звездочку в круге — значок техасского рейнджера. Голос показался ему знакомым, и он спросил:
— Кажется, мы виделись на Персиковых холмах?
— Ага, — кивнул рейнджер. — Тебя как раз допрашивал Крюгер. Теперь, мистер, настала наша очередь задать тебе пару вопросов.
— Сначала послушайте, потом спрашивайте, — сказал Орлов. — Первое. Вокруг раны найдете порох. Парень убит выстрелом с двух шагов. Значит, в него стрелял тот, кого он хорошо знает. Врага или незнакомца он бы не подпустил так близко. Второе — убийца приехал к насыпи из города. Он был не один. Я могу показать вам это место, и вы сами все увидите. Три всадника и фургон — это видно по следам. Кстати, у фургона передние колеса обтянуты, задние — голые. И третье. Все это случилось примерно пару часов назад. Если отправиться за ними прямо сейчас, то еще можно догнать. Фургон тянут всего два мула, ему не уйти от погони. Вот и все. А теперь можете меня допрашивать, если у вас много свободного времени.
Шериф и рейнджер переглянулись.
— Ты кто? — спросил шериф.
— Пол Орлов из Арканзаса. Компания Лансдорфа.
— Твой шеф — Лансдорф? Тот самый?
— Да. Его убили недавно. Поэтому я здесь.
— Для торговца хлебом ты неплохо читаешь следы, — заметил шериф.
— Сейчас я не торгую хлебом, — сказал Орлов.
— Скажи мне, Пол, ты тоже немец, как Лансдорф? — спросил рейнджер.
— Нет, я
* * *
По мнению капитана Орлова, техасские рейнджеры были разновидностью того же племени, к коему относились российские казаки. Не важно, где проходит граница поселений — по Дону или Миссури, по Амуру или Рио-Гранде. Важно, что эта граница обозначается не полосатыми столбами, не колючей проволокой, а всего лишь цепочкой следов конного разъезда.
Слово «рейнджер» впервые прозвучало тогда, когда Стивен Остин, «отец Техаса», нанял десяток мужчин, которые должны были объезжать границы первых поселений американцев на мексиканской территории. У рейнджеров никогда не было униформы, оружие и патроны они покупали себе сами, сами же содержали и своих лошадей. Длинноволосые и бородатые, месяцами не знавшие иной крыши, кроме неба над головой, они появлялись там, где местное население было бессильно справиться с бедой. Истребляли налетчиков и конокрадов. Арестовывали торговцев самогоном, беспощадно уничтожая конфискованный товар. Преследовали апачей, изумляя даже индейцев своей выносливостью, неотступностью и жестокостью. Рейнджеры не брали пленных, потому что не имели на то полномочий. И сами в плен не сдавались, потому что знали — пощады не будет.
Техасцам пришлось провести в непрерывных войнах не один десяток лет. Воевали с Мексикой, отстаивая независимость. Дрались с индейцами, которые никак не могли примириться с тем, что в их охотничьих угодьях вдруг появились ограды из колючей проволоки. В составе Конфедерации техасские рейнджеры полковника Терри бились за свободу Юга. После Гражданской войны рейнджеры оказались под запретом. Новая власть пыталась навести порядок в Техасе с помощью армии и полиции, но не слишком-то преуспела в этом. И в семидесятых годах техасцам снова разрешили самим решать свои проблемы.
Рейнджеры не подчинялись никому, кроме своего командира. Они и самого губернатора могли послать подальше, если б тот вздумал вмешаться в их работу. Они именно работали. То есть выполняли оплаченный заказ. Вы, господин мэр, заказывали тишину и спокойствие в вашем городке? Получите. А несколько могильных холмиков только украсят ваш однообразный пейзаж.
Капитан Орлов, поглядывая на своего неожиданного попутчика, отметил, что в его облике слились черты всех прежних поколений, населявших Техас. Лицо неподвижное, как у индейца. В седле держится с чисто мексиканской легкостью, едва ли не с грацией. А приглядевшись к его амуниции, можно понять, что рейнджер внимательно следит за рекламными проспектами оружейных компаний.
Перехватив взгляд капитана, Шон Прайс спросил:
— Ты что, пересчитываешь патроны в моем поясе?
— Нет. Не могу понять, что за пушка у тебя в кобуре. Рукоять незнакомая.
— «Трэнтер».
Орлов с досадой хлопнул себя по лбу.
— Ну конечно!
— Рукоять как рукоять, — пробурчал Прайс, ощупав револьвер, висящий на поясе.
— Под курком особый выступ, упирается в кисть. Наверно, хватка получается более жесткой.
— Не замечал разницы. — Рейнджер вынул «трэнтер» и крутанул его на пальце. — Пушка как пушка. Стреляет — и спасибо. А у тебя, я смотрю, тоже английский продукт?
— Дело не в том, что он английский, — сказал Орлов, подивившись зоркости рейнджера: свой небольшой «веблей» капитан носил не в кобуре, а в кармане сюртука. — Просто такие модели не подделывают. А самопальных «кольтов» сам знаешь, сколько сейчас развелось. Где их только не клепают.
— Мой «трэнтер» смастерили не где-нибудь, а в Бирмингеме, — сказал Прайс. — Хотя, вообще-то, это не мой ствол. Свой-то я на виду не держу, он за спиной. А этот — он мне достался на память от одного парня. Сыскной агент. Работал на Пинкертона. Отчаянный был храбрец. Жаль, смелости в нем было больше, чем ума и терпения.
Он свесился с седла, внимательно разглядывая следы на песке.
— Здесь они долго стояли. Топтались на месте.
— Прощались, — сказал Орлов, привстав на стременах и глядя вперед. — Смотри, там следы расходятся.
Действительно, отпечатки копыт уходили в одну сторону, а фургон свернул в другую.
— Они разошлись. Разойдемся и мы, — сказал Орлов.
— Нет. На такие простенькие уловки я не поддаюсь. — Шон Прайс соскочил на землю и провел шпорой две глубокие борозды. — Всадники просто отвлекают погоню. Мы с тобой поедем за фургоном. Шериф с ребятами нас догонят.
Проехав по следам фургона, Орлов почти сразу заметил блеснувшую в пыли перламутровую пуговку. Не ускользнула она и от взгляда рейнджера. Прайс не поленился поднять ее, а потом долго и внимательно рассматривал.
— Ты еще на зуб попробуй, — посоветовал капитан.
— Да и так все ясно, — невозмутимо ответил рейнджер.
— Ну, и что тебе ясно?
— Пуговица теряется, когда перетираются нитки. А тут, смотри, нитки шелковые, крепкие. И кусок ткани. Похоже на шелк. Значит, в фургоне едет парень в белой шелковой сорочке. Я даже знаю, что он не сидит на облучке, а лежит на боковой лавке. Повернулся с боку на бок, пуговица попала в щель между досками и оторвалась. А почему человек среди бела дня лежит на лавке? Потому что не спал всю ночь. А кто не спит по ночам? Воры и бандиты. Так что, Пол, мы с тобой взяли верный след.
— Тебе бы романы писать, — протянул Орлов. — Про сыщиков и следопытов.
— А что? Каждый, кто дожил до моих лет, может написать о себе роман толщиной с хороший кирпич.
— Я бы не стал писать о себе, — сказал капитан Орлов. — Я бы лучше написал о птичках. Например, о воронах, которые любят красть блестящие штучки, а потом терять их на лету, где-нибудь посреди степи.
Шон Прайс еще раз осмотрел пуговку, хмыкнул и отправил ее в карман.
Они двинулись вдоль речки, которая лишь угадывалась под сплошной стеной камыша, бурого по краям и зеленого в середине русла. Скоро впереди над холмами показался сизый дымок, и Шон Прайс остановился. Он отстегнул значок с плаща и прицепил его на обратную сторону лацкана.
— Такие уж тут места, — пояснил он, хотя Орлов ничего и не спрашивал. — Сейчас заглянем в таверну, где собираются всякие подонки. Завидев мой значок, они язык проглотят. А мне бы хотелось их послушать. Так вот, Пол. Зайдешь, оглядишься, спросишь, как проехать к землянке Большого Тома.
— Кто это?
— Не знаю. — Шон Прайс достал из-за спины длинноствольный кольт, прокрутил барабан и засунул револьвер в кобуру под мышкой. — Но в этих местах обязательно найдется какой-нибудь свой Большой Том, или Вонючий Генри, или Черный Миллер. Ну вот, поинтересуешься насчет дороги. А дальше держись наготове. Слово за слово. Кто-то скажет, что вот, мол, только что приехали парни из шайки Джерико, может, они знают твоего Тома? Тут ты им подмигиваешь и выходишь. Они — за тобой. Ну, а я их тут приму, как полагается.
— А если их там нет?
— Там они, там. Но, конечно, перед чужаком могут и не открыться. Тогда ты просто поболтаешь с хозяином. А сам присматривайся. Выйдешь, расскажешь мне, а я уже придумаю, что делать дальше. Все ясно?
— Яснее не бывает. — Капитан Орлов развернул аппалузу и направил ее вверх по склону холма.
— Ты куда?
Орлов показал на горку валунов, венчавшую холм.
— Туда.
— Таверна в другой стороне.
— В том-то и дело. — Он оглянулся. — Не знаю, как ты, Шон, а я никогда не суюсь в незнакомую дырку. Мне надо присмотреться.
— Я думал, ты не хочешь тратить время, — сказал Прайс, направляясь за ним.
— Я и не трачу.
Таверной в Техасе называли любое заведение, где можно было пристроить свой зад на скамейку и выпить из стакана, а не из фляги. Глядя на кособокую хижину, слепленную из веток и грязи, капитан Орлов живо вспомнил уютную таверну Шварцвальда, где, кажется, совсем недавно наслаждался свининой и пивом в компании Конрада Бертельса и ротмистра Бурко. Да, это было как будто вчера — но Конрада уже нет в живых, а ротмистр сейчас окружен совсем другой компанией…
Он увидел за хижиной фургон, запряженный парой мулов. На такую удачу нельзя было и надеяться. Впрочем, таверны для того и стоят на всех дорогах, чтобы в них застревали те, кому следовало бы сломя голову уносить ноги. «Потерпите немного, Сергей Андреевич, я уже рядом», — обратился Орлов к ротмистру. И усмехнулся: «Вот не ожидал, что когда-нибудь стану помогать жандарму…»
В европейских армиях жандармы занимаются охотой на мародеров и помощью похоронным командам. В России же этот род войск пошел, как у нас принято, своим путем, и стал охотиться на заговорщиков, причем не столько в армейской среде, сколько в гражданском обществе. Само слово «жандарм» быстро стало ругательством. Охраняя государя от злодеев, жандармы стояли на армейском довольствии, однако подчинялись министру внутренних дел. Причем эти «внутренние дела», как выяснилось, распространялись далеко за границы империи. Орлову еще в Гибралтаре приходилось обеспечивать проезд жандармских курьеров, а теперь вот «голубые мундиры» добрались и до самых укромных уголков Северо-Американских Штатов. Неужто и сюда протянулись нити заговора?
«Прочь иронию, — сказал себе Орлов. — Не мое дело, с каким заданием прибыл сюда ротмистр. Он русский офицер, он мой боевой товарищ, и я не моргнув глазом перебью всех, кто его сцапал. Будет им наука».
Рядом с фургоном стояли три лошади, подбирая с земли ошметки кукурузных стеблей. Капитан Орлов попытался прикинуть, сколько народу сидит в таверне. Получалось, что двух револьверов должно хватить на всех.
Накануне турецкой войны он, тогда еще поручик, несколько раз ходил за Дунай, уточняя маршруты готовящегося наступления, и однажды попал в неприятную ситуацию. Его агентом был пекарь-армянин в болгарской деревушке. Как-то Орлов прибыл к нему в крестьянской одежде, с ишаком, навьюченным двумя мешками муки. Остался переночевать, как обычно. На рассвете в пекарню ворвались башибузуки. У них были какие-то свои счеты с армянами, и, узнав про несчастного пекаря, они бросили патрулирование дорог и свернули в богом забытую деревушку на перевале.
Орлов ночевал на чердаке. Услышав звуки погрома, он через щели сосчитал башибузуков. Затем свесился из люка, да и перестрелял всех четверых. После чего натянул на плечи более или менее чистый халат одного из убитых, надел косматую папаху, нацепил кривую саблю, сел на чужого коня — и в таком виде спокойно добрался до реки, где его в камышах поджидали казаки с лодкой.
«Тогда было проще, — подумал капитан. — Тогда шла война, хоть еще и не объявленная. Тогда кругом были враги. Тогда я был моложе и глупее, потому-то все и казалось простым. Мог ли я тогда поступить иначе? А ведь мог. Мог ускользнуть незаметно. И не провалить явку. Тем более, что сам хозяин-армянин благополучно смылся со всем семейством, и турки крушили всё со злости. Так что я тогда поступил глупо, безрассудно, рисковал неоправданно и совершенно напрасно гордился своим подвигом. Справедливо получил выговор от командира. Всё так. Но что делать теперь?»
План действий, предложенный Прайсом, был по-своему хорош. Рейнджер тоже не собирался соваться в «незнакомую дырку», по крайней мере, сам. А вот послать туда другого — это пожалуйста. Если тому повезет, он вернется и доложит обстановку. А не вернется — значит, надо ждать подмоги. Сколько времени понадобится шерифу, чтобы собрать отряд и придти сюда по знакам, оставленным Прайсом? Не меньше часа.