* * *
Мужчина среднего роста, безбородый, безусый, спокойный и уверенный, материализовался на мостике через несколько секунд. Профессор Баймурзин внешне походил не на лабораторного яйцеглавого, а, скорее, на хорошо тренированного бойца. Он кивнул координатору, показывая, что помнит сегодняшнюю встречу в офицерской кают-компании за завтраком, а потому не считает нужным здороваться официально, и вопросительно глянул в ожидании пояснений.
Синтия кивнула в ответ и произнесла, стараясь, чтобы слова звучали не слишком сквозь зубы:
— Господин профессор Баймурзин, прошу вас присутствовать рядом со мной все время, пока будет идти операция. Мне может понадобиться ваша помощь.
Ученый приподнял брови и ответил, как всегда, вежливо:
— Конечно, капитан. Чем я могу быть вам полезен? Кстати, если вас это не смутит, называйте меня просто Сагатом. Я очень не люблю официальных титулов.
Синтия наклонила голову к левому плечу, секунду подумала и решила, что просьба профессора, хоть и необычна, но все же не выходит за рамки приличий. Потом улыбнулась. От яйцеглавого веяло какой-то доброй уверенностью и расположением. Она не любила шпаков, но Баймурзин не походил на шпака ни в какой мере.
— Хорошо, Сагат. Мы не зависим друг от друга в служебном смысле, поэтому я могу допустить такую вольность. Можете называть меня Синтией — но только при неофициальных встречах. Когда я нахожусь при исполнении своих служебных обязанностей, будьте добры обращаться ко мне по званию.
— О'кей. — Ученый усмехнулся. — Жаль только, что вы, капитан, при исполнении — всегда…
Слова могли быть и намеком… На что? Синтия почувствовала легкое тепло, исходящее от этого невысокого мужчины с азиатскими чертами лица, какую-то расслабляющую волну эмоций, но тут же запретила себе всякие мысли по поводу… Чего? Неважно. Перед боем — не к месту.
— Так вот… Сагат. — Обращение далось ей слегка через силу. — Большая Мама распорядилась передать вам командование операцией в том случае, если наши действия не принесут результатов. Придется ли мне это делать — станет известно не позже, чем через четверть часа.
Баймурзин внимательно слушал.
— Вы позволите мне вопрос?
Ученый кивнул:
— Несомненно, капитан. Спрашивайте.
— Этот приказ как-то связан с той аппаратурой, которую установили на борту “Сандерсторма” перед выходом с Тритона-11?
— Да, капитан. Непосредственно. Это экспериментальная
— Деточка, я плохо тебя воспитала, — заревела Хелен Джей, — и у нас теперь будет с тобой противоестественная любовь, трах-тарарах-тах-тах! Закрой свою пасть и вон с мостика! “Всем моим! Слушать “Сандерсторм”! Профессор, я прошу у вас прощения за выходки моих подчиненных. Используйте формулу “Всем моим”! Все — ваши. У вас триста секунд.
— Все в порядке, адмирал Ларкин, — кивнул Баймурзин.
— И вот что, — продолжила Хелен Джей, — Кастро, назад! На мостик! К пульту. Занять фокус атаки собой! Бегом! Чтобы совесть была чиста. Выполнять!.
— Всем моим! Удалиться от места боя на безопасное расстояние, перегруппироваться и ждать моих приказаний. “Сандерсторм” принимает огонь на себя, — важно сказал Баймурзин. Было видно, что все ему очень нравится.
Профессор Баймурзин был сильный человек. Потерявший во время нападения НК на Чапанку-1 семью, институт, учеников, родину, он воспринимал теперь мир, как игру. Как компьютерную игру, если хотите. Гибнущие на мониторах корабли — всего лишь набор совершенных информационных объектов. Только так. А то он спятит по настоящему.
Также профессор Баймурзин был сумасшедшим, жил и работал в психиатрической клинике Центрального Западного Госпиталя. Совершенно настоящим сумасшедшим. Гениальным сумасшедшим. Неопасным. Вежливым. Умным и даже остроумным собеседником. На людях он пауков не ел. Он ел их скрытно. Причем не потому, что он так уж любил есть пауков. Нет. Что он — идиот? Все дело в том, что пауки очень жестоко обращаются с мухами. А мух профессор Баймурзин обожал. Строил им домики. Разводил. Культивировал — как другие разводят кактусы. Разумеется, пауков можно просто давить. Но после долгих раздумий, профессор Баймурзин пришел к выводу, что наиболее адекватная и надежная казнь негодяям именно такова — съесть и переварить.
Вообще-то профессор Баймурзин был существом необычайно доброжелательным. К НК тоже. Он готов был бы их терпеть, но в галлюцинациях они являлись к нему в виде пауков. Поэтому как-то ночью он рассчитал на клочках оберточной бумаги от нового мушиного садка кое-что во славу мушиного племени. И послал по сети в адрес секретаря Хи Джей Ларкин. И надо было быть Ксавериусом, чтобы понять
* * *
Хелен Джей пошарила по столу ладонью и вспомнила, что стакан, в котором был апельсиновый сок, давным-давно валяется в углу кабинета. Очень давно: больше получаса.