– Выходи за меня замуж, – повторил Чернышев. – Руслан – чужой, залетный. Он не вернется. Борька Герц на тебе не женится. А Вершинин – мальчишка совсем, птенец желторотый… куда ему? А не отступится, так я его убью!
Он улыбнулся одним ртом, жестко, решительно.
Госпожа Симанская повернулась к нему спиной и пошла по лунной аллее. Ей было жарко под шубкой, несмотря на мороз. Чернышев не стал ее догонять. Пусть подождет напрасно своего Руслана, подумает. Глядишь, и согласится.
Майор был уверен, что Талеев уехал в Санкт-Петербург навсегда. В Кострове ему больше делать нечего.
– Я дал Руслану Кирилловичу понять, что не видать ему Маши, как своих ушей! – прошептал он, провожая взглядом ее удаляющуюся фигуру. – Не видать!
Глава 12
Москва
Менеджер по рекламе фирмы «МиМ» не сообщил Всеславу ничего интересного. Да, они размещали свои странички в газетах и некоторых журналах спортивной тематики, но господин Мартов не имел к этому отношения.
По просьбе сыщика служащий принес перечень печатных изданий, с которыми сотрудничал отдел рекламы, – ничего похожего на «Эхо» или «Эру» там не нашлось.
«Поеду к старикам Мартовым, – решил Смирнов. – Может быть, им что-нибудь известно».
В квартире на Каланчевской улице пахло лекарствами. Лаврентий Васильевич, в очках на орлином носу, в теплой меховой жилетке, выглядел постаревшим лет на десять. Он пригласил сыщика в гостиную. Плотно задернутые шторы почти не пропускали света, у дивана горел маленький светильник. Анастасия Юрьевна, худая, с гладко причесанными седыми волосами, что-то вязала. Было слышно, как постукивают спицы. Она подняла от вязания бледное, измученное лицо.
– К нам гость, Стасенька, – мягко сказал профессор Мартов. – Я пойду, приготовлю чай.
Она покорно кивнула, отложила в сторону спицы.
– Вы нашли того, кто убил Феликса? – спросила она, и ее подбородок задрожал.
– Ищу, – кивнул Всеслав. – Вот, пришел к вам за помощью. Не припомните, ваш сын не собирался заняться журналистикой? Статью написать, например?
– Феликс давно отошел от чего-либо подобного… Уж скорее Тарас взялся бы за перо. Они оба променяли литературу на… бизнес, превратились в торгашей. Никогда не думала, что мой сын…
Мартова достала из рукава носовой платок, вытерла слезы.
– Знаете, бывает всякое, – предположил сыщик. – Забросишь какое-нибудь увлечение, а потом вдруг снова потянет. Ностальгия по прошлому или по юности… по чему-то светлому, забытому.
В глазах Анастасии Юрьевны мелькнул проблеск интереса.
– Возможно, если бы Феликс был жив… он бы и вернулся к творчеству.
Профессор Мартов принес с кухни поднос, на котором стояли заварной зайник, чашки и вазочка с вареньем. Запахло настоящим черным чаем.
– Я люблю крепкий, – сказал Лаврентий Васильевич, угощая гостя. – А Стасеньке нельзя – сердце пошаливает. Я ей с молоком сделаю.
Анастасия Юрьевна придвинулась поближе к столу.
– Лавр, – обратилась она к мужу. – Ты не слыхал от Феликса, он не собирался писать статью? Вообще он не упоминал о журналистике?
Старик задумался.
– Был разговор… Феликс спрашивал меня, какие издания печатают литературные редкости. Не художественные произведения, а… как бы это сказать… сцены частной жизни не очень известных людей. Что-то документальное, кажется.
– Вы не могли бы вспомнить подробности? – насторожился Смирнов. – Что он имел в виду?
– Я сам толком не понял, – признался старик. – Он говорил как-то вскользь. Я спросил – что за материал? Он сам будет писать или хочет составить кому-то протекцию? Феликс так ничего определенного и не ответил. Ходил вокруг да около, намекал… Ну, я не стал настаивать, посоветовал ему обратиться в литературный журнал «Эхо», который печатает разные литературные изыски, эссе, воспоминания, отрывки из дневников. Да, так и было.
«Эхо»! – подумал сыщик. – Первое, что приходит в голову, чаще всего правильно. Бывшая домработница Мартова сразу назвала «Эхо», а потом уже начала гадать. Совпадения быть не может».
Ему повезло: профессор подсказал адрес журнала.
– Мои аспиранты иногда печатают там отрывки из своих работ, – объяснил он. – А почему вдруг вас это заинтересовало? Думаете, Феликса могли убить из-за статьи? Но это же нонсенс, дорогой мой! Кого сейчас интересуют подобные вещи?
– Я должен проверить все, – сказал Смирнов. – И сомнительные версии тоже.
– Попробуйте варенье, – предложила Анастасия Юрьевна. – Это черешня с грецкими орехами внутри. Феликс любил…
Она всхлипнула. Профессор взял ее руку в свою, погладил.
– Стасенька, – мягко сказал он. – Не надо. Мы же договорились.
Сыщик пил чай, ел варенье и продолжал задавать вопросы.
– А кто помогал господину Мартову поддерживать порядок в квартире?
Старики удивленно переглянулись, но вслух своего недоумения не выразили.
– Домработница, – первым ответил Лаврентий Васильевич.
– Этой осенью она уволилась, и несколько раз уборку приходилось делать мне, – добавила его супруга. – Феликс просил меня. Я была даже рада. С этим своим бизнесом мальчик совершенно не имел времени проведать родителей. С утра до вечера он занимался делами и так уставал, что просто валился без сил.
– Он давал вам ключи от своей квартиры?
– Нет, – покачала головой Анастасия Юрьевна. – Я приходила в выходные дни и все делала при нем. Мы разговаривали, потом вместе обедали. В его кабинете на стене висела гитара Кати. Однажды я нечаянно уронила ее… Феликс ужасно переживал. Он взял себе гитару на память и никому не разрешал к ней прикасаться. Слава богу, инструмент не пострадал!
Профессор добродушно усмехнулся.
– Наверное, сын так и не простил Стасеньке ее небрежности, потому что вскоре отказался от ее услуг.
– Да… – согласно кивнула Мартова. – Он сказал, чтобы я больше не приходила.
– Почему? – уточнил Всеслав.
– Феликс жалел меня, не хотел беспокоить. Наверно, он нанял новую домработницу.
– Когда это было, примерно?
Анастасия Юрьевна немного подумала.
– В начале декабря, кажется. У меня память уже не та, что раньше, – вздохнула она. – Положу вязанье где-нибудь и потом хожу, ищу.
К сожалению, ни профессор Мартов, ни его жена ни разу не видели новую домработницу Феликса и не знали, кто она и откуда. Все равно, визит к старикам оказался удачным – по крайней мере, теперь господин Смирнов мог съездить в редакцию журнала «Эхо» и получить там информацию о Феликсе.
Так он и сделал.
На улице смеркалось, кое-где в домах зажигались окна. Падал легкий снежок.
Редакцию Всеслав нашел без труда – она раполагалась на втором этаже большого здания, напичканного офисами различных фирм и частных лиц. В просторной светлой комнате, разделенной перегородками, было шумно. Под окнами проходила трамвайная линия, и периодический грохот железных колес по рельсам сливался с приглушенным гулом голосов.
– С кем я могу поговорить по поводу сроков издания моей статьи? – спросил сыщик.
Высокая, полная девушка в очках, в ярком свитере, подняла голову от компьютера.
– С главным редактором, – сказала она. – Только он болеет. Грипп.
– А кто вместо него?
– Попробуйте обратиться к Ирине Павловне Ступиной, – без энтузиазма предложила девушка. – Правда, она очень занята. Рискните. Дверь вон там!
Девушка показала рукой в проход между перегородками. Там действительно виднелась дверь. Смирнов подошел, без стука толкнул дверь внутрь.
За столом сидела и разговаривала по телефону дама средних лет, в строгой белой блузке, с ярко наведенными бровями и тщательно уложенной прической. Она бросила недовольный взгляд на вошедшего.
– Я вас слушаю, – сказала дама, кладя трубку.
Всеслав изо всех сил старался придать лицу скорбное выражение.
– У меня умер друг, – заявил он.
– Писатель, журналист?
– Нет.
– Мы печатаем некрологи только…
– Я по другому вопросу, – перебил даму сыщик. – Видите ли, мой покойный друг собирался напечатать статью в вашем журнале. Вы не могли бы подсказать мне, вышла она или нет? В память о нем я должен довести это дело до конца.
Смирнов блефовал. Он не имел понятия, была ли вообще статья. Но что еще ему оставалось делать? Авось попадет в точку.
Госпожа Ступина подвигала черными ниточками-бровями, сердито вздохнула.
– Как фамилия вашего друга? – спросила она, всем своим видом давая понять, какую жертву она приносит, занимаясь пустяками, когда у нее полно важных дел. – Он печатался за свои средства?
– Да! – наугад выпалил Всеслав. – Феликс Мартов. Проверьте, пожалуйста. Я готов заплатить за потраченное вами время.
Он положил на стол дамы денежную купюру.
Ирина Павловна притворно улыбнулась, деловито защелкала по клавиатуре компьютера.
– Нет такого.
– Как нет? – огорчился сыщик. – Вы не путаете?
– Может быть, ваш друг печатался под псевдонимом? – сжалилась над посетителем Ступина. – А названия статьи, тематики вы не знаете?
Смирнов не привык сдаваться.
– Панкрат Раздольный! – неожиданно вылетело у него. – Когда-то Феликс пользовался этим псевдонимом.
Шанс был минимальным. Панкрат Раздольный – псевдоним Тараса Михалина, но… чем черт не шутит?
– Есть, – сказала Ступина. – Действительно, в конце декабря были уплачены деньги за публикацию статьи Панкрата Раздольного. Она называется… «Невыразимое имя», основана на вымышленных событиях.
Надежды Смирнова разлетались в прах. Статья с таким названием никак не могла содержать ни криминальных разоблачений, ни политического компромата. Зачем вообще Мартов ее писал? И Мартов ли? Может быть, ее писал как раз Тарас Михалин? Тогда он, естественно, воспользовался своим прежним псевдонимом. Но почему же он промолчал, не признался?
– А ты его и не спрашивал, – подсказал сыщику внутренний голос. – Ты интересовался Мартовым. Черт тебя попутал, Всеслав! Выходит, статью писал Михалин, а Феликс ему содействовал? Что-то не вяжется…
– Молодой человек! – окликнула его госпожа Ступина. – У вас все?
– Н-нет… Нет! – опомнился посетитель. – Статья уже напечатана? Я хочу приобрести пару экземпляров журнала на память.
Стоило выяснить, о чем же писал Панкрат Раздольный, чтобы больше к этому не возвращаться.
Дама снова защелкала клавиатурой.
– Статья не вышла, – удивленно подняла она брови. – Ваш друг передумал.
– Позвольте… – растерялся Смирнов. – Как же так? А материалы? Они хотя бы остались?
Ирина Павловна Ступина пожала плечами, обтянутыми полупрозрачной блузкой.
– Побеседуйте с Женей Шаповал, – посоветовала она. – Он готовил статью к изданию.
* * *
Костров. Год назад
Дурацкая сцена в сквере расстроила Марию Варламовну. Она пришла домой сама не своя и сразу закрылась в комнате.
– Иди ужинать, – позвала ее Татьяна Савельевна. – Все стынет.
Из-за двери не доносилось ни звука. Тишина встревожила Симанскую-старшую.
– Маша! – крикнула она, приникая ухом к щели. – Что с тобой? Ты не уснула, часом?
– Я устала, мама. Голова болит.
Голос дочери звучал ровно, спокойно. Татьяна Савельевна поняла, что ей придется ужинать в одиночестве. Блинчики с мясом казались безвкусными, чай горчил.
– Ах ты, беда какая! – вздыхала Симанская-старшая. – Прямо извелась девка! Хоть самой в церковь иди, ставь свечки за здравие. И за что меня господь наказывает?
В чем именно состоит наказание господне, она толком сказать не могла, но чувствовала неладное. Будто огромная черная туча нависла над их домом, вот-вот разразится громом и молнией.
Мария Варламовна сидела в своем любимом кресле у печки, погрузившись в глубокие раздумья. Жизнь, которую она считала простой и понятной, казалась ей теперь запутанной, полной противоречий. Ей скоро тридцать, а замуж не хочется. Почему? Может быть, она не такая, как все? Чем плох хотя бы тот же Чернышев? В юности она обожала его, замирала от страсти, целуясь с ним в темноте, ощущая горячие прикосновения его подбородка и щек, шершавых от выросшей за день щетины. А те тайные, безумные ночи, проведенные вместе? Куда все это ушло? Сколько раз она мучилась чувством вины, пока не решилась написать ему письмо с отказом! И вот он снова появился на ее пути.
– Но я не испытываю к нему того, прежнего чувства, – шептала Мария Варламовна, прислушиваясь к себе. – Ложь ужасна и бессмысленна. Я не хочу жить во лжи!
Перед ней возник образ Вершинина – юного, страстного мальчика, который готов был ради нее на все. Он был забавен и развлекал ее. Пожалуй, что как любовник он оказался бы неопытен… зато нежен и ненасытен. Чего не скажешь о зрелых мужчинах. Выйти за него, что ли? Свадьба взбудоражила бы весь Костров. Несколько сладких месяцев промелькнут, как дым… А дальше как?
– Это слишком скоро мне надоест… уж я знаю! – признавала Мария Варламовна. – Чего же я хочу? Чего мне надо?
Она вспомнила вчерашний разговор с Ольгой Вершининой. Вечером, когда последний ученик вышел из ее класса, в дверь постучали.
– Входите…
У Ольги Степановны были заплаканные глаза, ее курносый носик покраснел.
– Маша, что у тебя с Сергеем? – без предисловий спросила она.
– Ничего.
– Но… как же ничего, если ты… кокетничала с ним, улыбалась, завлекала, давала надежды? Он наивный, чистый мальчик…
– Брось! – перебила ее Мария Варламовна. Она достала пудреницу и принялась поправлять макияж. – Твой Сережа, будучи курсантом, трем девчонкам головы кружил и каждой небось обещал жениться.
– Он не обещал.
Ольга прикусила губу – Симанская была права: Сергей нравился девушкам и вовсю пользовался этим. Сестра как-то нашла у него кучу писем от разных подружек и потом долго возмущалась.
– Ну, не женитьбу, так любовь обещал… А это еще худшее злодейство! – засмеялась Мария Варламовна.
– Он любит тебя! Места себе не находит. Извелся весь, высох…
– Утешится. От любви не умирают.
– Ой, Машка! – прижала ладони к лицу Вершинина. – Мне такой сон страшный приснился после… той вечеринки… Ночь. Снег. Луна… и Чернышев с пистолетом, а напротив него – Сергей… И будто бы они стреляются. Из-за тебя.
– «Паду ли я, стрелой пронзенный? Иль мимо пролетит она?» – пропела своим превосходным сопрано Мария Варламовна. – Прямо сцена из оперы: дуэль Ленского и Онегина! Ужасно трогательно.
– Тебе все смех, – невольно улыбнулась Ольга. – Странная ты!
Мария Варламовна давно не искала понимания у других, а обращалась только к своему сердцу. Никто и ничто не могли помочь ей утолить ее дикую, колдовскую жажду неведомого. Она заглядывала в себя – и видела сплетение непроницаемых, смятенных вихрей. Ее душа дышала бездной… Ее любовные ласки доводили до исступления – как ураганные волны, они увлекали за собою в опасное, смертельное плавание. Потом она оказывалась на берегу… медленно приходила в себя, а любовник так и не мог выбраться из объятий стихии. Он становился либо ее жертвой, либо ее рабом.
Вереница поклонников прошла перед внутренним взором Марии Варламовны, как череда бледных теней. Одноклассники, костровские друзья, студенты и преподаватели института культуры… Декан ее факультета чуть не развелся с женой из-за «прелестной Машеньки», а староста группы едва с ним не подрался. Машеньку вызывали к ректору, стыдили ее, пугали отчислением. Но она молчала, поправляя выбившиеся из прически пряди, и от одного этого ее жеста у сурового, седовласого ректора перехватило дыхание, и грозные нотки в голосе растаяли, как прошлогодний снег.
– Идите… – дрогнувшей рукой махнул он в сторону двери. – Бог с вами, деточка.
Машенька умела произвести нужное впечатление, когда хотела. Она понимала, каким оружием владеет, но пользовалась им исключительно в особых случаях.
Окончив учебу, госпожа Симанская без сожаления отклонила все предложения о замужестве и вернулась в Костров. Здесь она притушила свое пламя. Но спрятать его полностью было не в ее силах. Мужчины, как мотыльки, слетались на роковой огонь, горели, падали замертво… образно говоря, разумеется, и заставить их отступиться не было никакой возможности.