— Кроме того, — возбужденно закончил Пруэн, — мы не знали — никто из нас — о мертвеце. — Похоже, ему было невдомек, что Батлер успел обнаружить его. — Больше всего нас пугало, что коп вернется с подкреплением выяснить, что тут происходит. Так что все решили уносить ноги — и поскорее. Первым успел исчезнуть мистер Батлер; ему пришлось заняться этим старым идиотом, который все еще был в ступоре, — он настоял, что доставит его в гостиницу. Что мистер Батлер и сделал, хотя был основательно перепуган, чем удивил меня. Кроме того, он взял со всех слово, что они дождутся его дома у мистера Холмса. В общем-то странно; хотел бы я понять…
Он удивленно задумался, встряхнулся и заговорил:
— Мисс Мириам ушла одновременно с мистером Батлером. Она… ну, она чувствовала себя не лучшим образом; вы же знаете, сэр, что она болела. — Пруэн внимательно посмотрел на меня. — Она сказала, что хочет поездить, чтобы прийти в себя. Ее машина стояла на Палмер-Ярд. Мисс Кирктон предложила составить ей компанию, но мисс Мириам не хотела и слышать об этом. Она сказала, что попозже присоединится к ним на квартире у мистера Холмса, если ей станет лучше, и торопливо вышла…
— Одна?
Он вскинулся, словно ему что-то пришло в голову:
— Вы мне напомнили. Вы не задумывались, почему мисс Мириам, если она участвовала в розыгрыше, все же поздним вечером вернулась в музей, когда тут уже был инспектор? То-то и оно. Она немного поездила. Затем вернулась, поставила, как обычно, машину на Палмер-Ярд — и увидела свет в этой комнате. Она решила, что компания все еще на месте, и зашла посмотреть. Но их уже не было, хотя мистер Холмс порывался остаться, чтобы удостовериться, явятся ли полицейские или нет.
«Что случилось с этим парнем, актером? — тревожно вопрошал Холмс. — Где он? Куда он делся?»
Он был не на шутку встревожен, но мистер Бакстер бросил:
«Да пошел он к черту, этот актер; ты что, не видишь, как он нас кинул, да и, кроме того, я не хочу больше красоваться в этом дьявольском одеянии».
Мистер Холмс, который очень истово относился к своим обязанностям, сказал:
«Мы тут черт-те что наворотили и должны все привести в порядок».
«Об этом можете не беспокоиться, сэр, — сказал я ему. — У меня впереди целая ночь, и я тут все разложу по полочкам и приберу».
«Ой ли, — возразил мистер Холмс, — вы ведь не сможете распаковать этот сундук для серебра, поднять наверх и засунуть в витрину четыреста фунтов свинца. Ведь не справитесь?»
И тут мистер Джерри заявил:
«Да все очень просто, остолопы. Сейчас мы все увильнем и переждем, пока тут кончатся неприятности, если они вообще будут, в чем я сомневаюсь. Затем вернемся и наведем здесь полный марафет. А пока придется переждать в квартире Рона. Нам нужно прийти в любом случае, ибо Сэм должен вернуть свой персидский костюм».
Мисс Кирктон азартно поддержала — мол, идея просто превосходная; она все время торопила: быстрей, быстрей, быстрей! Все это выглядело как-то странно, когда мы всюду выключили освещение, и на всех нас остался только мой фонарик. Но мистер Холмс не торопился. Он поставил мой фонарь на крышку стеклянной витрины, в которой был кинжал, и сказал:
«В любом случае надо до ухода вернуть ханджар на место, ибо это ценный экспонат. — Он вынул ключи и снова отпер витрину. — Сэм, где ханджар? Принеси его».
Но мистер Бакстер, обладавший чрезмерным для джентльмена темпераментом, буквально взвыл.
«Да не брал я его! — издал он вопль. — Я весь вечер спрашивал у тебя, куда ты его задевал, но нашел только эти проклятые фальшивые усы, что валялись на полу. И усы, и кинжал были рядом. Куда делся кинжал? Я лично понятия не имею, где он. И хочу поскорее покончить со всем этим и выбраться отсюда до того, как…»
Дверной звонок издал две длинные трели.
Уф! Сэр, вам стоило бы увидеть, как они подпрыгнули от этого звука! В свете фонаря я видел их лица; единственные, кто не испугались, были мы с мистером Джерри, и мы улыбнулись друг другу. Конечно, на самом деле звонок нажал — теперь-то мы это знаем — мистер Маннеринг! Но мистер Бакстер решил, что это полицейские; он перепугался, что его увидят в этом идиотском одеянии и так высмеют, что ему придется расстаться с дипломатической службой, не говоря уж об остальных неприятностях. Господи, он чуть в окно не выпрыгнул! Да и мистер Холмс был не в лучшем состоянии.
«Уносим ноги отсюда!» — заорал мистер Бакстер.
Схватив те накладные черные усы, он сунул их в первое место, которое ему подвернулось под руку, — прямо в витрину. Затем он вырвал у мистера Холмса ключи и одним движением запер витрину. Все кинулись к черному ходу. Единственная, кто приостановился, была мисс Кирктон. Господи, она положила мне руки на плечи! Большими испуганными голубыми глазами, в которых стояли слезы — хотя, видит бог, я не мог понять, в чем дело, — она нежно посмотрела на меня.
«Пообещай мне, — сказала она. — Что бы ни случилось, пусть даже собор Святого Павла рухнет тебе на голову или мертвецы встанут из могил — пообещай мне, ты никогда не проговоришься, что кто-то из нас был тут сегодня вечером».
Пруэн остановился, набрал в грудь воздуха и расправил плечи. Он смотрел на меня, и глаза его сияли гордостью.
— И клянусь Господом, сэр, — подытожил он, — даже когда этот чертов труп вывалился из своей могилы, ваш инспектор может засвидетельствовать, что я сдержал обещание, данное даме.
Наступило долгое молчание. Дождь продолжал надоедливо стучать но стеклу. Пруэн, выпрямившись, сидел в красном кожаном кресле. Я окинул его взглядом, будто намереваясь снять с него мерку. Стараниями Пруэна и Иллингуорда, двух, как вы прекрасно понимаете, совершенно разных людей, мы получили две половинки этой истории.
— Да, вели вы себя как идиот, — кивнул я, — но давайте пока оставим это. Дело вот в чем: в этой «игре», подготовленной для Маннеринга, есть две вещи, которые никак не укладываются у меня в голове…
— Что именно, сэр? — улыбаясь, осведомился он.
— Этот розыгрыш Маннеринга был подготовлен в чертовски короткое время, так ведь? То есть вплоть до вчерашнего полудня вы понятия не имели, что к вечеру Джеффри Уэйд не появится. Каким образом вы успели так быстро и продуманно все организовать? Расписать роли и все такое?
Он хмыкнул:
— И разговоры, и подготовка шли не меньше недели, сэр. Единственное, что еще оставалось неясным, так это дата. Она должна была вот-вот наступить, как только представится возможность. А этот вариант был на редкость удачным — понимаете, настоящий доктор Иллингуорд в самом деле находился в Лондоне, и мистер Маннеринг мог прочесть о нем в газетах, после чего он уже не мог не поверить в приглашение. О, план розыгрыша был тщательно продуман. — Он доверительно наклонился ко мне. — И поверите ли, первым замыслом, который пришел к нам в голову и от которого мы отказались, была инсценировка убийства. Настоящего убийства с настоящим трупом и все такое. Конечно, сэр, я имею в виду труп из анатомического театра… чего это вы так вскинулись?
Ага, еще кое-что я стал понимать.
— Есть у меня и следующий вопрос, — сказал я. — Значит, вы говорите, труп из анатомического театра? Не один ли из вашей компании в среду написал записку, которая начиналась вот такими словами: «Дорогой Г. Здесь должен быть труп — и труп настоящий. Образ смерти значения не имеет, но труп должен быть. Я бы хотел убийство — тот ханджар с ручкой из слоновой кости произведет соответствующее впечатление; но можно и удушение, если оно покажется предпочтительнее…» Кто это написал?
Пруэн смущенно кивнул:
— Вы совершенно правы, сэр. Прошлым вечером никто не осмелился… ну, вы знаете, как там все было. Старый хозяин рассказал вам, что у мистера Джерри есть приятель по имени Гилберт Рэндалл, который изучает медицину? Им пришла в голову идея, как раздобыть труп из морга; «образ смерти», то есть что послужило причиной смерти этого мертвеца, в самом деле не имел значения — главное было получить труп. Он должен был сыграть роль чучела. Поэтому мистер Джерри сел за пишущую машинку в этой комнате и стал выстукивать записку. Но мистер Холмс остановил его и сказал: «Ради бога, идиот, не пиши ничего подобного; если уж решился, то повидайся с Рэндаллом, вот и все. Если письмо попадет в чужие руки, мы окажемся в двусмысленном положении».
Поэтому мистер Джерри сунул письмо в карман, откуда оно и выпало в квартире мистера Холмса. К слову сказать, когда мистер Джерри увиделся с мистером Рэндаллом, выяснилось, что настоящий труп достать невозможно. Так что им пришлось отказаться от этой идеи. — Пруэн весело хмыкнул. — Вы не были на месте прошлым вечером, когда инспектор Каррузерс с торжественным и зловещим видом вытащил записку — вот это было потрясение! Мистер Холмс был перепуган до смерти. Так испуган, что, если инспектор Каррузерс оставил вам свой отчет об их разговоре, вы и сами сможете убедиться. Мистер Джерри вмешался в разговор и стал объяснять, но мистер Холмс остановил его. И надо же такому случиться, сэр, записка в самом деле попала в чужие руки, и положение оказалось более чем двусмысленным.
Снова тупик.
Я в растерянности опять сел за стол. Устами Иллингуорда и Пруэна эта история обрисована с достаточной цельностью. И что же? Рехнуться можно было. С муками и непомерными стараниями нам наконец удалось собрать воедино куски самой немыслимой головоломки, которая когда-либо оказывалась в стенах Скотленд-Ярда. Мы сложили их воедино, и они образовали законченную картину. И что мы на ней увидели? Мы увидели какую-то рожу, которая насмешливо показывает нам язык. Даже когда все части сошлись без швов и зазорин, мы были не ближе, чем раньше, к разгадке тайны убийства Пендерела.
Этот проклятый факт и стал причиной, заставившей принять решение. Пруэн с надеждой смотрел на меня, пока я скреб остатки моей некогда пышной шевелюры.
— И что вы теперь собираетесь делать, сэр? — спросил он. — Я вам выложил всю правду и надеюсь, что могу ответить за нее и перед архангелом Гавриилом. Можете проверить! Порасспрашивайте любого из них! Расспросите всех! Мистер Уэйд сказал, что вы можете приказать всем…
— Пруэн, — твердо сказал я, — не собираюсь я никому приказывать.
Он вытаращил на меня глаза, и тогда я выложил ему то, что сейчас говорю вам. Приняв решение, я настолько хорошо почувствовал себя, что даже дал ему сигару.
— Пруэн, — сказал я ему, — причина, по которой я сую нос в это дело, заключается в желании понять, откуда ветер дует (к этой избитой метафоре можно отнестись с презрением); выяснить, насколько плохи дела, и оказать Джеффри Уэйду всю ту помощь, которая в моих силах. Я убедился, что дела плохи. Я по-прежнему готов оказать ему всяческое содействие — но без того, чтобы мой отдел обвинили в коррупции. А все остальное вне сферы моего влияния. В ночь на 14 июня в этом музее было восемь человек: Мириам, Гарриет, Джерри, Бакстер, Холмс, Батлер, Иллингуорд и вы. И любой из вас мог убить Пендерела. Вне стен музея находились еще два человека — Маннеринг и Джеффри, которые тоже могли бы убить его, если бы им представилась такая возможность. Причислять Иллингуорда лишь из упертости или чтобы никого не забыть, не стоит, так что у нас остается десять…
— Прошу прощения, сэр, — прервал меня Пруэн, — но не забыли ли вы ту даму с жесткими чертами лица, которая не так давно была в этом кабинете и устроила нечто вроде ссоры? Я не слышал, что именно она говорила, но, судя по тем словам, которыми вы ее проводили, я предположил, что и она имеет какое-то отношение к Пендерелу…
— Верно! — признал я. — Миссис Анна Рейли. Да, и ее надо учесть. Таким образом, у нас одиннадцать подозреваемых, возможно это или невозможно, правдоподобно или нет. Повторяю, сынок: я организатор и руководитель, а не детектив. Искать, где у осла хвост, должен тот, кто умеет работать вслепую. Я к ним не отношусь. Следовательно…
— Хм, — задумчиво произнес Пруэн.
— Следовательно, я чувствую, что пришло время спустить с поводка знаменитую ищейку, суперинтенданта Хэдли. Попкинс точно и исчерпывающе изложит мою точку зрения. Я скольжу по верхам, обращая внимание на те странности, что бросаются в глаза. В том или ином смысле я выметаю их. Одиннадцать пунктов, одиннадцать подозреваемых; так что все совпадает. Попкинс особо подчеркнул: «Я уклонился от вопросов, которые напрашиваются сами собой; здесь я обратил внимание только на странности». В этом плане он, вне всякого сомнения, был прав. Но кроме того, Попкинс сказал: «Я предполагаю, что, когда вы получите ответы на все эти вопросы, вы найдете убийцу». А теперь я могу всего лишь предположить, что Попкинс оказался самоуверенным болтуном.
На каждый из пунктов был получен ответ — где-то полностью, где-то частично; но вся ситуация в целом обрела, если хотите, еще более бредовый и непонятный вид, чем раньше. И единственное, что я могу сделать в этом деле, мое единственное приношение в виде венка на могилу этого бреда, будет окончательным и бесповоротным. Я вручаю ему оружие.
Пока Пруэн пытался понять, что, ради всех святых, я несу, я расстелил на столе список Попкинса из одиннадцати пунктов и взял большой красный карандаш. Поперек текста я крупно написал последний вопрос: «Так кто же убил Раймонда Пендерела?»
Часть третья
ШОТЛАНДЕЦ И АРАБСКИЕ НОЧИ
Показания суперинтенданта Дэвида Хэдли
Глава 18
ПОКРОВ СНЯТ С НОЧИ, НО НЕ С УБИЙЦЫ
Кто убил Раймонда Пендерела? Я могу вам это сказать. Убийцей был человек, на которого сначала не падало никаких подозрений; и я уверен в этом, и главный прокурор уверен, и министр внутренних дел — и даже сэр Герберт. Если не брать во внимание возможные отклонения в ходе судопроизводства, в данный момент убийца Пендерела будет… нет, не собираюсь утверждать, что его отправят на виселицу, ибо ни полиция, ни жюри присяжных не станут переживать из-за смерти жиголо и шантажиста, но, самое малое, ему вынесут суровый приговор.
Только вот в чем сложность. Считать ли себя знаменитой ищейкой, как меня аттестовал сэр Герберт, или нет, но должен признаться, что никогда не испытывал особой склонности тут же брать след и кидаться в погоню. Если бы вся эта история естественным порядком завершилась поражением, генеральному прокурору пришлось бы поставить на ней крест и отнести в разряд нераскрытых. Но ничего подобного не произошло. Юстиция, которой продуманно показали нос, оказалась в сложном положении, ибо у нас не было возможности найти убийцу и сказать: «Ату его!» Такое положение дел было нетерпимо, и надо было искать выход — хотя бы для начала найти лжесвидетеля. Этого настойчиво требовал министр внутренних дел, хотя на первых порах я отнюдь не рвался взваливать на свои плечи неподъемный груз. Но поскольку личному составу пришлось бы рано или поздно заняться этим делом, я решил приложить все силы и одержать победу.
Поскольку в нашем распоряжении имелись лишь устные рассказы, должен признать, что не посягаю ни на изысканную иронию Каррузерса, ни на ворчливое добродушие сэра Герберта. Не претендую я также на пылкое и многословное воображение Иллингуорда; сдается мне, что пожилой пастор слишком серьезно увлекся почетной ролью повествователя. Я верю четкому, ясному и логичному изложению, в котором наличествуют эти три требования; например, в результате беседы сэра Герберта с Пруэном мы получили запутанную историю, которую можно прояснить, лишь только если удастся выделить в ней самые важные аспекты. Ясность, ясность и ясность! Единственный писатель, которого я могу постоянно читать и перечитывать, — это лорд Макколей,[15] ибо у него никогда не встречается предложений, к которым необходимо возвращаться, чтобы понять их смысл. Доктор Фелл может подтвердить, что я люблю патетические и звонкие фразы (как и Макколей), но и они должны быть подчинены правилам ясности и логики.
Убежден, что никогда еще не встречалось дела, в котором было бы столько возможностей воспользоваться чистой логикой. Причина — в обилии странностей. Но логика, джентльмены, не теряется в их среде, а, напротив, прекрасно себя чувствует. В обычных обстоятельствах при встрече со стандартной головоломкой могут быть десятки объяснений, так что, если детектив выбирает неправильное, дело с самого начала обречено на провал. Однако при столь необычных обстоятельствах, как правило, есть только одно возможное объяснение; и чем более странными кажутся детали и подробности, тем уже перечень мотивов, которые вызвали их к жизни. Например, взять историю с кулинарной книгой, которая получила столь простое объяснение, но сколько она успела вызвать туманных предположений. Логика же докажет, что тут может быть только одно объяснение — и довольно простое. Но пока его нельзя уловить в силу естественного человеческого стремления отбрасывать логику и очертя голову кидаться искать ответа на стороне. Сталкиваясь со столь сложной проблемой, мы считаем, что решение ее должно быть таким же сложным.