Дает деньги продюсерам на раскрутку исполнителей. Потом гребет откаты лопатой. Или не гребет, а греется в лучах чужой славы. По-разному говорят. Ирма Бонд — это его финансовое детище. Было…
— Ox! — Маша рухнула на свободное сиденье.
— Эй, нам выходить на следующей!
— Ребята, можно я больше никогда не буду петь в «Эллочке-людоедке»? — пролепетала она.
— Вот дура! — хохотнул Вовка. — Слушай, тебя что, смерть певицы так впечатлила? На кой хрен Боброву ее убивать? Она же ему деньги приносила. Мешками. Да и вообще, не всех подопечных Боброва обязательно убивают. Вон Алик Яковлев танцует себе в Большом, на гастроли ездит.
— Сплюнь! — шикнул на него Генка.
— Да чего с ним будет? За него импресарио всего мира передраться готовы. Он в полном шоколаде.
— Машенька, у Боброва полно клиентов из мира эстрады, все звезды, а убили только Ирму. Считай это недоразумением. В конце концов, у нее были такие знакомые… — Генка взял ее под руку и подвел к дверям.
— Ноги моей больше в «Эллочке-людоедке» не будет, — упрямо заявила Маша.
— Дело твое. В конце концов, нас уже неделю приглашают в кафе «Элвис». И платят там круче, — неожиданно согласился Генка.
— Слушай, а ведь в ресторане могли дать твой мобильник, — предположил Вовка, ткнув его в бок.
— На хрена?
— Ну, если Бобров нашей Машей заинтересовался.
Маш, ты как?
— Ни в коем случае. Я вас не кину!
— Дуреха! — вздохнул Вовка.
* * *
Потенциальный депутат Карпов Иван Петрович оказался человеком, неспособным украсить своим ликом какое-либо транспортное средство. Он был тучен и краснолиц. Но более всего его физиономию уродовали огромный лиловый нос формы больной картофелины и маленькие бегающие глазки.
— Вань, с такой мордой лучше вообще избираться инкогнито, — хохотнул Бобров, оглядев приятеля довольно пристально.
Александр в душе с ним согласился, но виду не подал.
— Да? — делано изумился обладатель лиловой картофелины, голос которого оказался до удивления высоким. — Атак?
И тут произошло худшее, что могло произойти за этот злосчастный день. Иван Карпов улыбнулся. При этом его щеки расползлись до затылка, оголив белые, явно вставные, зубы. Зрелище получилось чудовищное.
— Хм… — деликатно отвернулся сэр Доудсен.
— Я в ахере! — промямлил меценат, когда смог выдохнуть. — Ты отнимаешь хлеб у Джоконды. Знаешь, сосредоточенная грусть тебе больше к лицу.
— Ты не прав, — прекратив омерзительно улыбаться, ответил Карпов. — Главное для политика — это чарующая улыбка. Я этому три месяца на американских курсах учился. Ведь избиратели любят улыбчивых кандидатов.
— Ну… — Меценат заинтересованно посмотрел в окно, словно высматривая будущих недоумков, готовых полюбить улыбку Карпова, среди проходящих мимо ресторана мирных граждан. — Можно рассмотреть вопрос и с иной стороны. Ты грустишь о судьбах россиян, ты сосредоточен и готов сделать их жизнь лучше…
Вот Жириновский, к примеру, никогда не улыбается, да и Шандыбина я скалящегося ни разу не видел, а ведь какая у них популярность.
— Я драться, как они, не собираюсь. У них свой конек.
— Не собираешься, но будешь, — со знанием дела заявил Бобров. — Уж поверь мне.
— Прошу прощения, — наконец вступил в разговор сэр Александр. — Если не ошибаюсь, вы собираетесь выдвигать свою кандидатуру от Ивановской области (он очень гордился, что за ночь сумел изучить современную политическую конъюнктуру России). Почему бы вам не запечатлеть свой портрет на городском транспорте?
Потенциальный депутат глянул на него с недоумением, потом обратился к меценату:
— Серж, он что, с дуба упал?
— Он из Лондона, — сдержанно пояснил тот.
— А, ну тогда все понятно, — облегченно вздохнул Карпов. — Тогда поясни ему.
— Видишь ли, Саша, — Бобров осторожно тронул его за плечо. — Ведь в Ивановской области как минимум трое желающих попасть в Думу. И все они живут в Иванове.
А потому уже давно купили все места на троллейбусах и автобусах, ну и украшают город своими рожами. Роже же господина Карпова в транспортных пределах города места не нашлось, а потому нужно что-то придумать. Придумали замечательную схему: твои машины — наши заказы, его рожа — твоя прибыль. Уяснил?
— Н-не очень, — честно признался английский аристократ.
— Да чо он ваньку валяет! Чистоплюй хренов! — неожиданно грубо возмутился недавно улыбавшийся Иван Петрович. — Малахольный он какой-то. Неужто нельзя было найти кого посолиднее?
— Простите, но я не терплю, когда в моем присутствии обо мне выражаются в третьем лице, — скулы Александра вмиг побелели, а нос слегка заострился. Его друзья по клубу «Пеликан» непременно решили бы, что он довольно зол, и на некоторое время оставили бы его в покое. Разумеется, предварительно извинившись весьма деликатным образом.
Но Серж и Карпов никогда не состояли в членах этого старейшего и уважаемого клуба, а потому оба лишь недоуменно уставились на младшего Доудсена.
— Да кто он такой, мать его! — воскликнул обладатель потрясающей улыбки, которой Джоконда могла только завидовать.
— Не суетись, — одернул его Бобров. — Это наш парень.
— Наш парень? — прищурился Иван Петрович, от чего его глаза совсем потерялись в мясистых щеках. — Наш парень не будет задавать дурацких вопросов.
— Не думаю, что мои вопросы можно назвать дурацкими, — опротестовал Александр. — Скорее конструктивными.
— Ха!
— Зря я свел вас так рано, — буркнул меценат, поняв, что, не желая того, стал арбитром чужого и бессмысленного спора.
— Может быть, тебе и улыбка моя не по душе? — перешел на «ты» человек от политики.
— Ваша улыбка не будит во мне ничего радужного, — заверил его потомок аристократического рода. — Но мне решительно все равно, с какой гримасой вы собираетесь предстать пред очи своих избирателей. В конце концов, это ваше дело. Но что касается моего транспорта, я хотел бы выяснить…
— Эй! — Карпов схватил со стола графин с водкой, который до сего момента столь регулярно опустошал. — Этот хмырь назвал мою улыбку гримасой!
— Хм.., в общем-то, не так уж далеко он ушел от истины, — тихо заметил Бобров, однако взял себя в руки и обратился к спорщикам:
— Саша, Ванька, уймитесь, я сказал!
— Нет, ты слышал?! — взревел Иван Петрович, и лицо его побагровело. — Ты-то знаешь, сколько денег мне стоило научиться улыбаться. Я же пластику на лице сделал, урод!
С этими гневными словами он схватил графин и плеснул его содержимым в лицо потомку аристократического рода.
Александр порывисто вскочил со словами:
— Сэр, вы нанесли мне оскорбление!
Карпов тоже вскочил, плотнее сжав горлышко графина в кулаке:
— И страшно этому рад, прыщ недорощенный!
Вокруг их столика как из-под земли выросли двое официантов и метрдотель. Все они наперебой начали уговаривать спорщиков утихомириться. Музыка на эстраде стихла.
— Я прошу вас выбрать оружие, — холодным тоном произнес сэр Доудсен.
— Да я уже выбрал, недоносок! — насупился кандидат в Думу от Ивановской области и красноречиво потряс графином.
— Перестаньте паясничать, — Александр не моргая глядел ему в глаза. — Мне все равно, что это будет: пистолет, сабля или охотничий нож. Нужно уметь отвечать за свои слова.
— А ну сядьте, кому сказал! — ревел Бобров, пытаясь затолкать то одного, то другого за стол, но те лишь скидывали его руки с плеч.
— А я и отвечу! — рыкнул Карпов.
— Смотри, ща вдарит! — крикнул кто-то в другом конце зала.
— Хрена вдарит! — ответили ему.
— Спорим?
— На сто баксов!
Александр с удовлетворением отметил, что и в России живет столь милый его сердцу спортивный дух. Ставки — это самое лучшее достижение человеческого разума, считал он. Если бы доисторическая обезьяна, вместо того чтобы бессмысленно схватить первую попавшуюся ей палку вслед за вожаком, поспорила бы с другой обезьяной на то, собьет вожак этой палкой банан или нет, человечество давно бы уже умело летать в другие галактики.
И тут Карпов позволил кому-то заработать сто долларов США, он замахнулся, желая опровергнуть общее мнение, что ссора пошла на убыль. Александр молниеносно отразил удар. Другой рукой, сжатой в кулак, он саданул противника в огромный нос.
— Еж твою двадцать! — взревел Карпов, выронив графин и схватившись за лицо.
— Допрыгался! — не без злорадства заметил Бобров и одобрительно покосился на сэра Доудсена.
В этот момент что-то на мгновение осветило их лица, тонувшие в полумраке обеденного зала ресторана.
— Твою мать! — крикнул меценат и, руша все на своем пути, ринулся в сторону вспышки. — Кто пустил в зал репортера! А ну дай сюда свою проклятущую щелкалку.
Завязалась общая каша. Бобров споткнулся о ножку стула и повалился на какую-то даму в дорогих шелках. Ее кавалер, разгоряченный зрелищем чужой баталии, тут же решил принять участие в потасовке. А потому стукнул по затылку поднимавшегося мецената.
— Сволочь, я же принес свои извинения! — обиженно промямлил тот и молниеносно вцепился в горло противника бульдожьей хваткой.
— Ты мне нос разбил, скотина, — проныл Карпов и кинулся на Александра.
— Господа, господа, — взмолились метрдотель и официанты, — пожалуйста, перестаньте!
Где там! К двухочаговой драке неожиданно подключились все дееспособные посетители ресторана. И вскоре Александр с удивлением заметил, что ему приходится отражать нападки не только будущего депутата, но и людей, ему доселе не представленных.
Бобров бился в другом конце ресторана. За окнами завывала милицейская сирена. И никто уже не вспоминал о причине конфликта. Лишь изредка в глаза как нападавшим, так и обороняющимся били яркие вспышки фотокамер.
* * *
Утро английского аристократа началось ужасно. Боль сверлила виски, расползалась по голове и сжимала горло страшными сухими судорогами. Однако более всего терзали Александра вовсе не физические, а душевные страдания. Он смутно помнил отвратительную драку в ресторане, которая закончилась постыдным бегством. Бобров за шкирку вытащил его на улицу и затолкал в свой джип.
Сэр Доудсен все еще молотил кулаками воздух, выкрикивая страшные проклятия отвратительному политику Карпову, которому, по его мнению, больше подошли бы тюремные нары, нежели депутатское кресло. Почему при наличии трех охранников и водителя Серж сам оказался за рулем автомобиля, Александр уже не мог вспомнить.
А вот ту поездку по ночной Москве он при всем желании выкинуть из головы не мог. Хотел бы забыть, как многое случившееся за вечер, да не мог. Джип петлял по дороге, редко попадая на положенную полосу. Ехали все больше по встречной. Машины гудели, Бобров же, воодушевленный таким вниманием, распевал во весь голос:
«Ехали на тройке с бубенцами…» — и все из того вытекающее: «Дорогой длинною, да ночкой лунною…» — ну и так далее. Александра мутило. Он с горечью пенял себе, что не должен был пить. Так ведь как тут откажешься, когда Бобров чуть ли не с ножом к горлу: «Ладно, меня не уважаешь, но почему ты Карпова не уважаешь? Ты же его не знаешь совсем, а уже, значит, не уважаешь?!» Вот так и напоил до драки. Никогда еще Александр не позволял себе подобного в общественных местах. Да что там в общественных, он вообще никогда себе подобных грязных выходок не позволял. Когда они выехали на набережную (стыд-то какой, прямо возле Кремлевской стены), их остановил сотрудник ГАИ. Бобров едва не задавил блюстителя порядка. Открыл дверь, вывалился в руки закона (в прямом смысле, потому как еле держался на ногах).
Спиртным от него разило соответственно, то есть на всю набережную. Гаишник даже закашлялся.
— Ну, что.., будем в трубочку дуть или так права отдадите? — елейным голоском осведомился он.
— Я? Права?! — Серж проморгался и с искренним удивлением уставился на него.
— Так вы же мертвецки пьяны! — счел нужным пояснить страж, пытаясь придать телу водителя вертикальное положение. Это ему никак не удавалось сделать, Серж все норовил прилечь ему на плечо и отчаянно шатался.
— Деньгмвзмшь? — заплетающимся языком предложил нарушитель.
Представитель закона закатил глаза и обреченно вздохнул:
— Не могу. Куда ж я тебя такого на дорогу выпущу. Ты же полстолицы передавишь. А мне потом отвечать.
— Пследний раз предлагаю… — туманно намекнул Бобров.
— Нет, права, и вызывай таксиста, — стоял на своем гаишник.
— Тогда звни в отделение.
— Чего?
— Звни, звни, грю! Я ж Бобров.
— Да по мне хоть Выхухолев, — заупрямился блюститель порядка. — Давай права.
— Звни, а то пжалеешь! Бушь птом раслю.., расхлю… рассс, тьфу ты леший, звни, пока я еще гврю, как челвек!
Гаишник решил, что спорить в подобной ситуации не стоит. Во-первых, все равно наряд вызывать, так как уже понятно, что без боя этот тип свои права не отдаст, а во-вторых, ну мало ли кто, в самом деле, шляется на джипе мимо Кремля. Может, и лучше отпустить его подобру-поздорову. Да еще и приплатить, чтобы тихо укатил.
— Алло! Диспетчер? Это Васильев говорит! — прокричал он в трубку. — Я тут задержал пьяного. Некий Бобров. Говорит, чтобы я его отпустил немедленно.
— Сергей Валентинович? — послышалось из трубки.
— Ты Валентинович? — переспросил у Сержа представитель закона.
— Он, — согласно кивнул тот.
— Он, — повторил гаишник.
— Какого черта! Мать твою! — вдруг заругались на другом конце провода. — Ты что, совсем офонарел? Это же Бобров! Бобров!
— Так он же пьяный!
— Он кого-то задавил?
— Пока нет вроде бы, — растерялся гаишник.
— Ну так и пускай себе едет!
— Он же непременно кого-нибудь задавит. Или сам разобьется! — в отчаянии крикнул в трубку страж правопорядка.
— А это уже не наше дело. Мы его не задерживаем, и баста. Все, Васильев. Отпускай его.
Васильев пожал плечами и, отключив телефон, с мольбой взглянул в глаза Сержа:
— Может быть, я вас довезу?
Тот возложил ему руку на плечо, отчасти потому, что иначе устоять на ногах не мог, и пробасил не без гордости:
— Когда я пью, я всегда сам сижу за.., на.., у.., около.., а хрен с ним. Я веду машину, и все! Такие вот у меня правила.
— Может, такси вызвать, а, господин Бобров? — с надеждой вопросил гаишник.
— Нет! — мотнул головой пьяный герой.
— А можно мне такси? — робко поинтересовался Александр, высунув голову из машины. Пять минут назад, еще до того, как джип остановили, он мысленно уже попрощался с жизнью и теперь неожиданно узрел надежду на спасение.
— Сидеть! — рявкнул ему Серж и, неуклюже забираясь в машину, к ужасу своего пассажира, начал пояснять:
— Подрался в рестране… Я растащил, должен отвезти дмой.
Лорд ведь все-таки англицкий. Аристократ, мать его!
— А… — понимающе протянул Васильев, осторожно подталкивая Боброва. — Ну, езжайте. С богом.
Серж изо всей силы вжал педаль газа в пол. Машина взвизгнула и рванулась с места. Но не прямо, а почему-то вправо. Пролетев по газону, она молниеносно закончила забег, налетев на фонарный столб.
— Ox! — Гаишник Васильев дернулся всем телом и присел.
Александр вжался в спинку сиденья. Бобров упал лбом на руль.
— Как вы? — После секундного шока сэр Доудсен ринулся к водителю, ожидая увидеть самое худшее. Удар был не сильным, но мало ли что…
— Вот дьявол! — к великому облегчению потомка английских аристократов, хрипло выругался тот. — Теперь действительно придется на такси.
Вспоминая эту часть прошедшей ночи, Александр чуть было малодушно не разрыдался, до того ему стало стыдно. Но жестокая судьба еще не закончила свои издевательства. Телефонный звонок, казалось, разорвал его мозги в клочья. Он снял трубку и угрюмо ответил:
— Алло!
— Александр! Ты меня хорошо слышишь? Я бы хотела с тобой серьезно поговорить.
Голос тети Алисы Александр узнал бы в любом состоянии. Раскаты майского грома по сравнению с этим густым басом любительницы лисьей охоты казались задушевным шепотом. Тетя Алиса с юности тренировала связки, оглашая леса и поля Англии криками. Даже видавшие виды загонщики вжимали головы, когда слышали ее заливистое «ату», даже гончие припадали к земле, изо всех своих собачьих сил желая стать как можно незаметнее.