Он стоял рядом, в задумчивости наблюдая за ней. Затем медленно сжал в кулак правую руку и приложил его к своему солнечному сплетению.
– Да, – сказал светлейший князь. – Однажды ты ударила меня. Вот сюда. Однако после того снова повторилась восхитительная ночь. Точнее – ночи. Ты умеешь любить. Ты отдаешься возлюбленному пылко, самозабвенно, полностью, всем существом. Это трудно забыть. Но скажи, чем прельстил тебя мой бывший адъютант?
– Я дала клятву, – хмуро ответила она.
Генерал-фельдмаршал улыбнулся, как дьявол-искуситель:
– Все проходит, душа моя. Поверь бывалому человеку, в нашем мире многое исчезает без следа, без воспоминаний, без трепета, без тревоги. Я знаю, ты по-прежнему любишь меня. И ты вернешься…
– Может быть, – Анастасия отвела взгляд. – А сейчас, друг мой, изволь покинуть этот дом немедленно.
– Навсегда?
– Нет, конечно. Все мы – слуги государевы. Коль речь зайдет об исполнении таковой верноподданнической службы, то приходи, двери для тебя открыты…
Потемкин круто повернулся на каблуках и несколько раз прошелся перед курской дворянкой по комнате. Вид у него все же был немного растерянный. Остановившись около Анастасии, генерал-фельдмаршал отвесил ей церемонный придворный поклон. Следуя этикету, Аржанова протянула ему руку для поцелуя. светлейший князь чуть коснулся ее губами и сказал:
– Наверное, ты права, душа моя…
Картонная коробка, оклеенная фольгой и разноцветной бумагой, стояла посреди детской и сразу попалась на глаза князю Мещерскому, когда он приехал домой на обед. Михаил обязательно заходил к дочери и разговаривал с ней перед тем, как Глафира укладывала ее спать. Маленькая княжна показала отцу фарфоровую куклу в пышном розовом платье, с которой теперь не хотела расставаться. Где приобрел эту коллекционную, очень дорогую игрушку светлейший князь Потемкин, коллежский советник даже не догадывался. Он точно знал, что в Симферополе подобные изделия не продаются. Если только где-нибудь в Санкт-Петербурге или в Москве.
Кроме куклы в коробке находились и другие подарки: набор раскрашенных оловянных солдатиков из тридцати фигурок, заяц, медведь, волк и лиса, сшитые из ваты и вельвета, деревянная лошадка на колесиках, упаковки с медовым печеньем и леденцами. Видимо, генерал-фельдмаршал и президент Военной коллегии заранее готовился во второму визиту в дом Мещерских и нанес его именно в тот час, когда управитель канцелярии находился на службе.
Поцеловав наследницу в щечку и пожелав ей хорошего сна, Михаил вышел в столовую. Стол уже сервировали. Жена, одетая в нарядное платье, ждала его. Тотчас принесли супницу с дымящимся куриным бульоном и лапшой. Исполняя обязанности хозяйки дома. Анастасия налила полную тарелку и подала ее князю Мещерскому. Тарелку бульона, но без лапши, она взяла и себе.
После обеда Михаил обычно отдыхал около часа, затем снова уезжал в канцелярию. Тут он взял Анастасию за руку и сказал ей: «Пойдем в спальню». Там они всегда полушепотом обсуждали наиболее важные дела, не предназначенные для посторонних. Нынешнее событие, судя по всему, представлялось князю из ряда вон выходящим.
Сняв форменный кафтан и камзол, он повалился на широкую кровать, застеленную шелковым расшитым покрывалом. Аржанова подошла к окну. Со второго этажа их дома весенний сад, освещенный лучами полуденного солнца, выглядел очень красиво. Кроме яблонь, груш и абрикосов, уже начали расцветать сирень и кусты жасмина.
– Разденься! – услышала она его голос.
Курская дворянка принялась за дело неспешно. Без горничной это действительно требовало времени: расшнуровать корсаж, снять сначала верхнюю юбку, потом – две нижних, потом – нательную батистовую рубашку, потом развязать шнурок на панталонах, потом стянуть чулки, которые держались на ногах выше колен при помощи подвязок. Он внимательно наблюдал за ее действиями. Наконец, положив последнюю вещь из своего туалета на комод, придвинутый к стене, Анастасия, совершенно обнаженная, подошла к кровати.
– Было или не было? – в резком тоне задал вопрос коллежский советник.
– Не было, – твердо ответила она и вытащила заколку из простой домашней прически. Светло-каштановые волосы водопадом обрушились ей на плечи.
– Если не было, то что он теперь сделает с тобой и со мной? – спросил князь Мещерский, грустно подперев кулаком щеку.
– Ничего не сделает.
– Сильно в том сомневаюсь.
– Плохо ты его знаешь.
– Зато я знаю тебя. Ты ему надерзила.
– Не без этого, милый.
Анастасия легла на кровать рядом с мужем и положила его руку себе на грудь. С таким проявлением супружеской покорности среди дня бывший кирасир сталкивался нечасто. Мысли и чувства коллежского советника теперь приняли другое направление. Послеобеденный сон не состоялся. Его заменил приступ бурной страсти. Но потом, обливаясь холодной водой над умывальником, он уже улыбался. Аржанова, подав Михаилу полотенце, сказала:
– Ты поедешь в канцелярию и наверняка увидишься со светлейшим князем. Держись спокойно и делай вид, будто ни о чем не ведаешь. Также передай ему мой рапорт о необходимых мерах безопасности при путешествии Ее Величества в Крыму. Я составляла эту бумагу целых два часа…
Рапорт Флоры Потемкину понравился.
В разговоре с Михаилом генерал-фельдмаршал отметил, что все вопросы, которые он обсуждал сегодня утром с Анастасией Петровной, отражены в нем основательно. Особое внимание Аржанова уделила крымско-татарскому двухтысячному конному полку. Она приложила к рапорту список беев и мурз, кои заслуживают высочайшего доверия, указала их место жительство, родовую принадлежность, число их воинов и суммы, достаточные, по ее мнению, для вознаграждения мусульман.
Очень интересной екатеринославский и таврический губернатор нашел следующую идею курской дворянки: самую ближайшую охрану царицы и ее августейшего спутника Иосифа II сформировать из русских кавалеристов, но придать им вид местных жителей. Для сего потребуется откомандировать солдат на полуостров заблаговременно, дабы они привыкли к здешним условиям, а также купить для них татарские кафтаны, шапки, штаны, пояса, седла и прочие вещи на казенные деньги.
Светлейший князь попросил представить ему отдельный рапорт и смету по отряду якобы татарских телохранителей из расчета, что будет в нем числиться 60 человек, назвать кандидатуру его командира и двух его помощников. Это означало, что идея воплотится в жизнь. Аржанова быстро подготовила документы. Потемкин их утвердил.
Только сержант Чернозуб, обозначенный как командир отряда, унтер-офицер Ермилов и капрал Прокофьев, как его помощники, вызвали у президента Военной коллегии некоторые сомнения. При таковом назначении их следовало произвести в новые чины. Флора горячо отстаивала своих людей. Так украинский казак из Полтавской губернии Чернозуб, после пятнадцатилетней беспорочной службы в Новотроицком кирасирском полку, получил первый офицерский чин корнета, Семен Ермилов, взятый в рекруты из государственных крестьян, – чин сержанта, Борис Прокофьев, из однодворцев города Вольска Саратовской губернии, – чин унтер-офицера…
Сияние девственно чистых январских снегов в первые дни поездки ослепляло графа Луи-Филиппа де Сегюра.
Царский поезд быстро двигался от северной столицы к Москве по ровной, накатанной дороге. За окнами карет расстилались бескрайние белые равнины, где снег блистал под лучами солнца, как россыпи алмазов. Их сменяли густые сосновые и еловые леса, темнеющие подобно грозовым тучам. При наступлении сумерек вдоль дороги зажигали костры. Жаркие их отблески ложились на стволы деревьев, на сугробы, наметенные последней метелью. В городах и деревнях, несмотря на стужу и снегопад, к дороге выходили поселяне. Они радостными криками приветствовали государыню.
Никого из сотрудников посольства Франции в Санкт-Петербурге графу де Сегюру взять с собой не разрешили, сославшись на ограниченное количество мест в экипажах. Молодого дипломата сопровождал лишь принц де Линь, его соотечественник, давно принятый при дворе Ее Величества и пользующийся расположением Екатерины Алексеевны за веселый нрав и хорошие шутки. Царица обещала подарить принцу земли в бывшем Крымском ханстве, если он поедет с ней в те дальние края. Но граф де Сегюр подозревал, что правительница великой империи платит принцу за что-то другое.
Как сообщал французский посол своему королю, императрица вела в дороге обычный образ жизни. Она вставала в шесть часов утра, слушала доклады министров, потом завтракала. В девять часов утра царский поезд отправлялся в путь и двигался до двух часов дня, затем останавливался для обеда. Следующую остановку делали уже в семь часов вечера, когда бывал и ужин. Везде путешественники находили заранее приготовленные для них удобные квартиры в домах зажиточных людей, а государыня – дворец или красивый дом с прислугой и охраной.
Обедала самодержица всероссийская в одной и той же кампании. Первым являлся канцлер (министр иностранных дел. – А. Б.) граф Безбородко, человек довольно мрачный. Затем – фаворит императрицы, тридцатилетний надменный красавчик граф Дмитриев-Мамонов, корнет Кавалергардского корпуса и генерал-адъютант, всегда одетый с иголочки. Затем – посол Великобритании сэр Фитц-Герберт, типичный англичанин, высокий, худой, флегматичный. Затем – посол Австрии граф Кобенцель, прямая противоположность сэру Фитц-Герберту: маленький, толстенький, неутомимый рассказчик, сочинитель смешных скетчей, иногда разыгрываемых с разрешения великой царицы в ее гостиной после обеда. Затем – два француза: граф де Сегюр и принц де Линь, которые болтали и острили за столом напропалую. Затем – статс-дама двора Ее Величества графиня Браницкая, любимая собеседница государыни, урожденная Александра Энгельгардт, смоленская красавица, старшая племянница Потемкина, дочь его сестры Марфы, скончавшейся безвременно.
Но самого светлейшего князя здесь не было.
Григорий Александрович все еще ездил по городам и весям двух губерний, его попечению вверенных – Екатеринославской и Таврической. Он наводил там должный порядок, следил за последними приготовлениями к августейшему визиту и не давал покоя людям, облеченным его доверием. Все, что задумал Потемкин, – а многое из этого напоминало роскошные театрализованные действа, – следовало осуществить с размахом и блеском, «на богатую руку», как говаривал генерал-фельдмаршал…
В начале февраля 1787 года царский поезд прибыл в Киев. Императрицу встречал граф Румянцев-Задунайский, генерал-губернатор Малороссии. Знаменитый полководец и победитель османов в Первой Русско-турецкой войне не относился к пылким почитателям Екатерины Алексеевны, форм и методов ее правления. Граф надеялся, что государыня недолго пробудет в Киеве и двинется дальше на юг, теперь плывя на галерах по реке Днепр.
Но, как назло, весна в тот год на Украине выдалась холодной, поздней, крайне неприятной. Лед на Днепре стоял до середины апреля. Потому путешественникам пришлось пробыть в Киеве почти три месяца. Пользуясь этим, царица посетила все святые места, прикладывалась к мощам в пещерах Киево-Печерской лавры, выстаивала долгие службы в монастырях. Она также объездила пригороды, посещая усадьбы знатных и богатых землевладельцев. В самом губернаторском дворце шли бесчисленные обеды, балы и приемы, где Ее Величество раздавала награды: ордена, ленты к ним, бриллиантовые перстни.
Румянцев-Задунайский никакого награждения не получил.
Малороссия самодержице всероссийской не понравилась, вернее – управление этим краем, которое находилось в руках полководца. Она была поражена невзрачным видом зданий, плохо мощенными мостовыми, мусором и грязью на улицах, толпами нищих у церквей. Между тем украинские черноземы, увиденные царицей, бесспорно, давали щедрый урожай, климат, теплый и мягкий, благоприятствовал сельскохозяйственному производству. Однако за Малороссией числилось недоимок по налогам почти на миллион рублей.
Чтобы не обидеть пожилого именитого героя, Екатерина II передала ему свои впечатления не в прямом разговоре, а через Дмитриева-Мамонова. Генерал-фельдмаршал гордо ответил, что его дело – брать штурмом города, но отнюдь не строить их и тем более – украшать. Государыня, подумав, согласилась: «Ладно, пусть он берет города. Строить их буду я». На самом деле выходка вельможи не осталась без последствий. Вскоре после отъезда царицы граф подал прошение об отставке с должности генерал-губернатора, и оно было удовлетворено в короткий срок.
Светлейший князь Потемкин появился в Киеве гораздо позднее и, не желая смешиваться с толпой царедворцев, поселился у монахов. Ему длительная остановка государыни оказалась на руку. Еще больше дорог благоустроили, еще больше домов побелили, еще больше триумфальных арок возвели его подчиненные на пути монархини, отплывшей из Киева на юг на галере «Днепр» 22 апреля 1787 года.
Теперь счет пошел на дни…
В Симферополе, в доме князя и княгини Мещерских слуги редко видели хозяев. Но жизнь в нем текла по прежнему распорядку, на страже которого стояла горничная Глафира. Впрочем, ныне ее обязанности данным словом не исчерпывались. Она совмещала роли домоправительницы и воспитательницы одновременно, нисколько ими не тяготясь. Наоборот, чувство собственной значимости переполняло верную служанку. От ее ретивости страдали в основном нанятые, приходящие работники: дворник, садовник, конюх, повар, прачка и две поденщицы, занимавшиеся уборкой комнат. Возникновение ссор и скандалов предотвращало лишь одно обстоятельство: господа хорошо платили прислуге.
Управитель канцелярии таврического губернатора коллежский советник князь Мещерский чуть ли не раз в два дня ездил в Бахчи-сарай. Там под его присмотром заканчивали косметический ремонт нескольких помещений старого дворца крымских ханов. Прежде всего, для императрицы переделывали ханскую спальню. В ней обновили деревянный потолок, прорезали нижние окна, обили стены белым атласом, повесили две люстры с хрустальными украшениями, изготовленные русскими мастерами.
Знаменитый «Фонтан слез», находившийся в дюрбе (гробнице. – А. Б.) Диляры Бикеч, перенесли во дворец и установили возле деревянной лестницы, ведущей на второй этаж. Еще обновляли декор фонтана и бассейна в Летней беседке, убирали сад, обрезая деревья и разбивая цветники, завозили в кладовые съестные припасы, меняли котлы и утварь на кухне. Царская резиденция должна была соответствовать требованиям современного комфорта, но вместе с тем сохранять экзотические черты жилища восточных владык.
Одну из «екатерининских миль» прямо при Мещерском устанавливали рядом с ханским дворцом, у моста через реку Чурук-Су. Она имела вид белой колонны с основанием в виде куба и с шестигранным навершием, на двух гранях которого читалась вырезанная на русском и тюрко-татарском языках надпись: «Благородной памяти императрица Екатерина Вторая изволила быть в Бахчи-сарае…»
Михаил, трудясь неустанно, возлагал особые надежды на встречу с Потемкиным и царицей при ее пребывании во дворце, столь тщательно подготовленным им к августейшему визиту. Если знатным путешественникам все понравится, то он сможет просить светлейшего князя о своем переводе обратно на военную службу и о назначении в штаб Черноморского флота.
Довольно далеко от мужа находилась в это время Анастасия Аржанова.
По степной дороге от Симферополя к родовому поместью карачи Адиль-бея, называемому Курули-Кыпчак, на рыси двигался отряд из тридцати всадников в чалмах, в восточных кафтанах – синих и коричневых, обшитых серебряным галуном, – в широких шароварах и с кривыми турецкими саблями. Лица у них были загорелые, не сказать, чтоб совсем татарские, но по татарской моде одинаково выбритые: щеточка усов над губами и коротко стриженая бородка. Только курская дворянка, естественно, не имела таких украшений. Однако она ехала на своем Алмазе не в голове отряда, а в середине его, рядом с корнетом Новотроицкого кирасирского полка Остапом Чернозубом, которому восточное одеяние вполне подходило.
Украинский казак из Полтавской губернии и раньше относился к Анастасии Петровне почтительно. Недавно из рук ее он получил патент на чин корнета, подписанный государыней, и в качестве личного подарка – золотой офицерский шарф с кистями. Потому слово княгини Мещерской являлось для него законом непреложным. Коль повелела она ему на время превратиться в татарина, то он им и будет. Да еще и остальных кирасир и драгун, команде его отныне вверенных, под этот шаблон подгонит.