– Уверен, что да! – гордо поднял голову инженер-майор.
Их разговор прервало появление орта-баши, или командира роты, охранявшей Румели Хисары. Мустафа-ага был знаком с Лафитом Клаве и неоднократно получал от него нагоняи за плохую работу янычар, за ошибки и отклонения от проекта при строительстве артиллерийской батареи. Он хотел видеть не француза, а белую женщину, приехавшую с ним в крепость. Как положено, она носила коричневую фериджи, но не особенно закрывала свое лицо капюшоном. Солдаты сказали молодому офицеру, что она красивая. Он убедился в этом, встав рядом с ними у зубчатой стены. Знакомая инженер-майора, нисколько его не стесняясь, поздоровалась. Капюшон лежал на ее плечах, и легкий морской бриз касался ее светло-каштановых волос, собранных на затылке.
Женщины из западноевропейских стран иногда продавались в Стамбуле на специальном невольничьем рынке, но цены на них достигали сумм, командиру роты недоступных, – до двух тысяч пиастров и выше. Цены выросли потому, что после Первой Русско-турецкой войны сюда перестал поступать прекрасный «живой товар» из России и Украины. Его добывали крымские татары, беспрестанно совершая набеги на соседние земли. Русская армия положила конец их доходному промыслу. Грузинки, черкешенки, кабардинки, египтянки и прочие жительницы Османской империи Мустафа-агу совершенно не интересовали. Хотя стоили в два-три раза дешевле этих великолепных белокожих, голубоглазых и светловолосых гурий.
Никогда ему не обнимать на ложе наслаждения такую женщину. Но Аллах милостив, и сегодня он может свободно разглядывать ее и даже разговаривать с ней. Если бы в руках у него вдруг очутилась волшебная лампа Аладдина, то он приказал бы джину убрать несносного чужестранца-кяфира подальше. Незнакомку солдаты связали бы и завернули в одеяло. Тайно доставить прелестную добычу в его фамильный особняк на улице Согук-чешме не составило бы особого труда…
Разговор по-французски кое-как продолжался, ибо Мустафа-ага окончил привилегированное медресе в Константинополе-Стамбуле, где изучали не только Коран, но и математику, астрономию, географию, иностранные языки. Через три-четыре фразы, несмотря на восточную, преувеличенную любезность командира роты янычар, Аржанова вдруг высказала твердое намерение немедленно завершить осмотр Румели Хисары, вернуться в каик и отправиться в Галату. Лафит Клаве, галантный кавалер, исполнил желание дамы. Между тем турок долго и настойчиво уговаривал их остаться на обед.
Спускаться вниз по крутой узкой лестнице было труднее, чем подниматься. Второй ярус цитадели освещался изнутри только светом, льющимся из четырех бойниц. Под потолком ее, который лежал на толстых дубовых балках, гнездились летучие мыши. Слишком торопясь уйти, Аржанова зацепилась каблуком за камень и вскрикнула от неожиданности. Наверное, она упала бы вниз, если б Лафит Клаве, шедший впереди, не подхватил ее.
Тут летучие мыши испугались не меньше Анастасии. Сорвавшись с гнездовий, они принялись с пронзительным писком метаться от стены к стене в поисках выхода. Своими перепончатыми крыльями зверьки едва не задевали головы людей, замерших на лестнице. Один раз мышь, называемая учеными «кожановидный нетопырь», пролетела так близко от курской дворянки и француза, что они увидели ее пасть с острыми зубками, круглые уши и черные глазки-пуговки. Это было не страшно, но неприятно.
Пока нетопыри не покинули башню через бойницы, инженер-майор прижимал к себе Аржанову, стоявшую на две ступеньки выше него. Твердый предмет не совсем обычных очертаний на ее бедре сильно упирался ему в живот.
– Что это? – шепотом спросил он.
– Дамский дорожный пистолет, – тихо ответила Анастасия.
Поведение летучих мышей они потом долго обсуждали в каике, плывущем через Босфор от Румели Хисары в Галату. Аржанова оправдывалась и объясняла, почему она не очень-то боится животных, особенно таких мелких, как нетопыри. Они не нападут на человека, если тот не атакует их первым. Гораздо опаснее, на ее взгляд, люди.
– Значит, Мустафа-ага вызвал у вас недоверие? – спросил Лафит Клаве.
– Еще какое!
– Но почему?
– Я почувствовала какую-то угрозу. Эти сексуальные маньяки мусульмане обычно не останавливаются ни перед чем. Тем более, их священная книга Коран поощряет извращения.
– Думаете, выстрел из пистолета остановил бы его?
– Два пистолета и сабля находились у моего слуги, у вас – шпага. Но случись нечто серьезное, они бы нас не спасли. Мы бы погибли в стенах этой средневековой турецкой крепости.
– Вы преувеличиваете! – рассмеялся Клаве.
– Уверяю вас, нисколько не преувеличиваю! В Польше отлично знают их нравы. Вообще вся Юго-Восточная Европа много лет жила в страхе Божьем перед ними и перед их вассалами крымскими татарами. Франции это, конечно, не коснулось…
– Потому вы всегда носите с собою пистолет?
– Положим, не всегда… Однако привычка существует. Может быть, когда-нибудь вы посетите наш край, где деревни и поместья затеряны в глухих, непроходимых, поистине первобытных лесах. Ни я, ни мои соседи, мы никогда не выезжаем из усадеб невооруженными и без охраны. Здесь, в столице исламского мира, многое напоминает мне наш лес. Это – враждебная, дикая, непредсказуемая стихия. А спрятать пистолет под фериджи легко. Смотрите…
Аржанова отвернула полу широкого суконного плаща. Под него она надела восточный наряд: длинная белая рубаха, красные шаровары и поверх них узкое платье «энтери» с большим треугольным вырезом на груди. Кожаный пояс с двумя кобурами застегивался на квадратную латунную пряжку и плотно облегал ее бедра. Курская дворянка достала свой любимый пистолет «Тузик» производства итальянской фирмы «Маззагатти» и подала инженер-майору:
– Пожалуйста.
Лафит Клаве взвесил на руке оружие и осмотрел его со всех сторон. Для милых, но отважных дам итальянцы придумали изделие изящное, красивое, нетяжелое, длиной всего в 21 сантиметр, но вполне действенное. Ложе и рукоять из полированного ореха, ствол с инкрустациями, кремнево-ударный замок из стали, деревянный шомпол под стволом, диаметр пули – 14 мм. Рукоять внизу украшала литая серебряная накладка с оскаленной мордой собаки.
– Вы пользовались им? – спросил француз.
– Приходилось.
– Удачно?
– Особенность пистолета в том, что метко он стреляет только с малого расстояния.
– Малое – это сколько? Метр, два, три, пять…
– Вижу, вы не верите мне, – произнесла Аржанова с усмешкой.
Каик находился на середине Босфора, сейчас довольно пустынного. Укрепления Румели Хисары уже сливались в одно серо-белое пятно. Лишь красный турецкий флаг с полумесяцем и звездой на втором ярусе цитадели пламенел на фоне зеленого берега. Стаи чаек с криками носились над водой, не боясь приближаться к лодке, потому что лодочники и перевозчики обычно подкармливали их. Аржанова взвела курок, вскинула пистолет, для лучшей фиксации обхватив левой рукой запястье правой. Она нажала на спуск, как только птица с белыми крыльями низко зависла над головами гребцов. Грянул выстрел. Подбитая чайка упала, но не в каик, а рядом с ним, в воду. Пуля попала ей в грудь, и кровь тотчас окрасила в алый цвет пенистый бурун от весел, погружаемых в голубую морскую толщу. Гребцы, испуганно глядя на женщину в коричневой феридже, заработали энергичнее.
Аржанова быстро спрятала пистолет в кобуру, закуталась в свой плащ и обернулась к османской крепости.
– У вас не женский характер, – сказал Лафит Клаве.
– Наоборот, мой любезный друг. Совершенно женский. Собственная честь и достоинство мне дороже жизни. Даже под страхом смерти ни один ублюдок, вроде этих варваров, – тут Анастасия кивнула в сторону турок, сидевших за веслами, – не проникнет в мое тело и не оставит там свое гнусное семя. Я буду принадлежать только моему избраннику. Всем сердцем, всей душой и телом, со дня венчания в церкви и – навсегда.
После столь решительного заявления разговор у них прекратился. Инженер-майор в глубокой задумчивости смотрел куда-то вдаль, поверх голов гребцов. Флора, перегнувшись через борт лодки, правой рукой пыталась дотянуться до воды. Выстрел пистолета, который имел заряд из черного дымного пороха, оставил легкий темноватый след от сгоревшей затравки у нее на верхней половине кисти.
Одноэтажные и двухэтажные жилые строения, башни, приземистые здания складов и мастерских, крепостные стены, окружавшие Галату, они увидели через полтора часа. Лафит Клаве приказал направить каик к маленькой деревянной пристани возле дома, где жили Кухарские. Подав руку курской дворянке, он помог ей выбраться из лодки.
– Вероятно, я была излишне откровенна с вами, господин майор, – в смущении Аржанова наклонила голову. – Простите…
– Мне понравилась ваша откровенность, Ванда.
– Вы ничего не скажете моему брату?
– Слово офицера, что не скажу! – он улыбнулся.
Они все еще стояли на пристани и смотрели друг на друга.
– Может быть, чашечку кофе? – предложила Анастасия.
– С удовольствием! – ответил он.
Однако стрелки часов в гостиной показывали без десяти три, и Глафира распоряжение барыни насчет кофе встретила скептически. По ее мнению, после полдневного путешествия по морю прежде всего требовался обед по крайней мере из двух блюд, а уж потом – кофе. Лафит Клаве нашел мысль горничной вполне логичной. Вскоре они сидели за столом напротив друг друга и с отменным аппетитом уплетали куриный бульон с домашней лапшой. На второе им поддали вареную курицу с картофельным пюре и овощами.
То, что Глафира готовит лапшу фантастически вкусно, в доме Аржановой знали все. Лишь для инженер-майора это явилось приятным открытием. Возможно, его также утомило плавание через Босфор и осмотр фортификационного сооружения. После обеда он не торопился на свою квартиру. Выпив рюмку коньяку и закурив сигару, Лафит Клаве поведал Флоре печальную историю из своей юности. Сюжет ее был старым как мир.
Он рос вместе с красавицей Луизой, дочерью богатого соседа. Еще подростками они полюбили друг друга и поклялись не расставаться никогда. Тем не менее отец не разрешил девушке выйти замуж за бедного армейского офицера. Он нашел ей другого жениха – сорокапятилетнего сборщика налогов, толстого и грубого урода, владеющего обширным поместьем и плантациями виноградников в провинции Шампань. Луиза же резко воспротивилась отцовской воле. Молодые люди задумали побег, но не смогли его осуществить. Девушку внезапно увезли из дома и насильно выдали замуж. Позднее Клаве рассказывали, что она немало натерпелась от мужа и рано умерла, заболев скоротечной чахоткой. Он знает место ее захоронения и посещает его, когда бывает на родине в отпуске.
– Это весьма похвально, – заметила Аржанова. Она искренне жалела бедную Луизу.
– Я каждый год отмечаю день ее рождения, – француз затушил сигару и поднялся с места. – Он будет через десять дней. Приходите тогда ко мне в гости, мадмуазель. У меня остался ее портрет и три книги с дарственными надписями. Только никому здесь не говорите об этом.
– Обещаю! – торжественно произнесла курская дворянка.
Почетного и важного гостя она провожала до прихожей. Едва Анастасия и Лафит Клаве вступили в нее, на пороге появился Анджей Кухарский в треуголке и теплом кафтане. Он пришел со службы. Один карман кафтана у него оттопыривался, и из-под клапана там торчала головка винной бутылки с толстой коричневой пробкой. Сняв треуголку, польский дворянин отвесил начальнику низкий поклон, бросил на Аржанову подозрительно-недовольный взгляд, и прошел в дом. Там засуетились слуги и послышалась команда Глафиры: «Обед для хозяина!»
Как бы ни размышляла над этой ситуацией Анастасия, как бы ни перебирала сейчас в памяти свои встречи и разговоры с «Чертежником», получалось, что злобы и ненависти она к нему не испытывает. Ведь Лафит Клаве, обыкновенный турецкий наемник, не убивал русских людей, не угонял их в рабство, не разорял их города и села, не выжигал поля пшеницы и ржи, чтобы лишить ее народ пропитания.
Читая премудрые книги, инженер-майор в тиши кабинета выдумал, а затем внедрил в оборону крепости Очаков несколько усовершенствований. Они позволили рыть глубоко под землей минные галереи гораздо большей длины, чем прежде, и закладывать в них очень мощные пороховые заряды, добиваясь при том их полной сохранности в течение длительного времени. К числу его изобретений относились особые деревянные рамы, которые устанавливались в галереях на определенном расстоянии друг от друга и хорошо выдерживали давление грунта. Блестящей его находкой, бесспорно, являлась и система вентиляционных колодцев. Она создавала в подземельях поток воздуха, двигавшийся в нужном направлении и удалявший оттуда вредные испарения селитры, составлявшей основу черного дымного пороха.
Отдавая должное уму Лафита Клаве, его образованности, европейскому воспитанию и культуре, Аржанова в душе признавалась себе, что француз куда более симпатичен ей, чем, например, Анджей Кухарский, такой же, как она, сотрудник секретной канцелярии Ее Величества. Вроде бы он – коллега, но исполнен нелепого польского гонора и спеси, пьяница и отъявленный бабник. Разумеется, не могло быть и речи о ее сердечном чувстве к наемнику, успешно работающему на врагов Российской империи. Однако обойтись с ним гуманно, пожалуй, стоило.
«Гуманно» в ее понимании означало только одно – не пытать его, не издеваться над ним и, конечно, сохранить ему жизнь.
К этому времени Флора уже знала, что чертежей по реконструкции Очакова в конторе французской военно-инженерной группы нет, они давно переданы туркам. Наброски к ним, часть вторых экземпляров, все по каким-либо причинам забракованные листы забрал себе Лафит Клаве. Они хранятся у него на квартире.
Пригласив в гости Ванду Кухарскую, инженер-майор сам назначил конец операции «Секрет чертежника». Десять дней, которые теперь оставались до дня рождения его прекрасной и ныне покойной возлюбленной Луизы, были сроком, достаточным для подготовки ухода разведывательной группы из Галаты.
Во-первых, Аржановой следовало немедленно отпроситься у полковника артиллерии Дюллара в поездку на Бедестан-чарши. Она не сомневалась, что получит пропуск сразу, ибо «бальи» и его супруга относились к Ванде Кухарской тепло, по-семейному. Их восхищало усердие и талант, с которыми молодая полька репетировала роль Селимены для любительского спектакля по пьесе Мольера «Мизантроп».
Во-вторых, в обувном магазине господина Теодоракиса Анастасия собиралась передать греку записку с точной датой ухода разведывательной группы из Галаты, сопроводив ее необходимыми устными пояснениями. Лодка, для того предназначенная, время ее тайного появления в бухте Золотой Рог, маршрут дальнейшего следования по Босфору от Стамбула к Черному морю, остановка и укрытие в рыбацкой деревне на азиатском берегу пролива, переход группы на парусник, его отплытие – все, согласно распоряжению Турчанинова, обеспечивали греки. Оставалось только молить Господа Бога, чтобы какая-нибудь случайность не нарушила этот детально разработанный план.
В-третьих, предстояло обсудить с членами разведывательной группы еще одну, весьма существенную часть операции, в которой их участие было решающим.
Глафира, внучка сельской знахарки, всегда отвечала за аптеку. Она хорошо разбиралась в лекарственных травах и растениях, высаживала их в огороде, собирала в полях и лесах, готовила разные снадобья: отвары, мази, настойки. В Крыму она впервые увидела мак на татарских огородах. Местные жители нашли применение красивому алому цветку. Из коробочек созревшего мака они изготавливали опий. Деревенская технология сложностью не отличалась. Так что горничная курской дворянки наряду с другими лекарствами их походной аптечки привезла с собой в Турцию и сам коричневый порошок, и некий «сонный эликсир». Они обладали сильным наркотическим действием.
Эти средства Аржанова теперь рассматривала как главный элемент последней ее игры с Лафитом Клаве. Но надо еще было отыскать чертежи в квартире инженер-майора, причем в короткий срок, не более одного или полутора часов…
Гостиную слабо освещали три шандала со свечами. Они стояли в центре круглого стола. Получив от Глафиры по чашке горячего чая, заваренного на листьях малины, корнет Чернозуб, унтер-офицер Прокофьев и сын горничной Николай аккуратно обмакивали в него сухие медовые пряники, грызли их и молчали.