Катя вздохнула: вот так всегда. В маленьких подмосковных городах считают, что приехавшие из Москвы знают все досконально о местных знаменитостях.
– Островских, значит, и живет тут у вас в городе? – спросила она, стараясь ничем не выдать своего раздражения.
– Да. И довольно давно, я же говорю – он что-то вроде здешнего непотопляемого авианосца. При всякой власти на плаву. Одновременно с «Сосновым бором» он себе дом построил загородный. Говорят, у него и в Москве несколько квартир, в последнее время он в столице больше жил. Ну и понятно, когда единственная дочь такого человека бесследно исчезает, то…
– Но вместе с этой Верой Островских пропали еще двое – Славин и Коровина Мария.
– О парне ничего не знаю. С Коровиной лично я не встречалась, но… – Краснова порылась в сумочке, достала пластиковую карточку. – Это пропуск в наш фитнесс-клуб. После несчастного случая девчонки, с которыми я в группе шейпинга, говорили, что Коровина зимой клуб тоже посещала, занималась у Заварзиной Оксаны. Можешь ее разыскать, если она, конечно, не в отпуске. Только зануда она страшная. Кичится тем, что бывшая балерина, а сама дура набитая. Я у нее из группы через три занятия деру дала.
* * *
…По дороге на городской стадион Катя размышляла о том, насколько экстремальные обстоятельства изменяют отношение людей к целому ряду событий и фактов. Пример яркий и наглядный – Варвара. Об исчезнувших ей было все же кое-что известно. Но, решив про себя, что это несчастный случай, она даже не потрудилась ничего вспомнить. И вот потребовалось новое ЧП, да какое – убийство! – чтобы у дражайшей Варечки развязался язык.
«А разве убийство этого неизвестного и исчезновение ребят как-то связаны? Стоп! – Катя сама себя резко оборвала. – Конечно, не связаны. Мало ли что могло здесь еще произойти. Нельзя же все валить в одну кучу и…»
«Знаешь, мы все здесь чего-то такого ждали», – вспомнила она Варино туманное замечание и снова ощутила смутное беспокойство. Ей показалось: она тщетно пытается поймать какие-то призрачные обрывки, соединить несоединимое… Пока несоединимое…
Катя остановилась, огляделась: парк имени Чернышевского (как везде в провинции, здесь любили пышные литературные имена) примыкал к городскому стадиону «Звезда». Она стояла посреди центральной аллеи. Подошла к скамейке, села.
Итак, обрывки… Что же она узнала о событиях в Спас-Испольске за эти дни? Катя с усталым любопытством наблюдала, как у ее ног суетятся, чирикают воробьи, косятся, не даст ли чего эта особа, так энергично спешившая куда-то по аллее и вдруг впавшая в неожиданное оцепенение на парковой скамейке?
Обрывки… Чего-то… Чего только? Впечатления от дней, проведенных здесь. Какие же они, эти первые впечатления? Катя закрыла глаза. Увидела: милиционеры, сгрудившиеся над тесной ямой на поле за бензоколонкой, пожарное ведро, до краев полное глинистой воды, – затопленный вход в каменоломни, и другой вход – под корнями поваленной ели, откуда с такими усилиями выбирались спелеологи. Залитые кровью (чьей? Славина?) клочья рубашки, покрытое бисеринками пота, измазанное глиной лицо Гордеевой. («Боже, как же я ее там не узнала? – Катя почувствовала, как сердце ее чуть не подпрыгнуло в груди. – Ведь это же она, она там лежала на поляне голая, слушала музыку, загорала. Она швырнула венок. Как же я ее не узнала?») Напряженное, настороженное лицо Новосельского, когда он пытался выудить у «заезжей корреспондентки» информацию, тот отвратительный пластмассовый паук над барной стойкой «Пчелы», безжизненное тело мертвого незнакомца под мостом.
«У него две глубокие, проникающие ножевые раны – в горло и в грудь», – Катя снова слышала голос эксперта и негромкий меланхоличный голос Керояна: «Это не Славин»… и… Словно из какого-то тумана выплыло лицо другого незнакомца – того мужчины, приехавшего на джипе в лагерь спасателей. Лицо живое, но тоже странно безжизненное – застывшая маска отчаяния и фанатичной надежды. Надежды черной, без единого проблеска солнца, как тот подземный мрак в глубине входа в Съяны.
«А ведь это и был Островских, – осенило Катю. – Я видела его у спасателей. И в отдел он перед этим заезжал, видимо, справлялся, нет ли новостей. Он уже не надеется, что их найдут живыми. Он хочет отыскать тело дочери, чтобы похоронить. Вот и Новосельский на это же намекал. Но ведь они уже похоронены. Раз они там, под землей, они уже ей преданы».
Катя спугнула воробьев. Встала. Через пять минут она уже входила в пустой, гулкий вестибюль административного корпуса стадиона «Звезда». Охраннику она сунула под нос удостоверение редакции «Подмосковного вестника». Предприятие могло провалиться с самого начала, если бы некая «зануда» Заварзина оказалась по случаю лета в отпуске, но…
Тоненькая как былинка, смахивающая одновременно на стрекозу и муравья девушка ангельского вида, одетая в темно-синее спортивное трико и газовую юбочку, столкнулась с Катей в дверях небольшого спортзала у секции тренажеров. Белобрысое, гладко причесанное, хрупкое, кроткое и малокровное создание явно из балетных, в обществе которого Катя сразу же ощутила себя громоздкой, как Девушка с веслом.
– Оксану Заварзину где я могу увидеть, простите?
– Это я. Вы на запись в группу?
– Нет.
Балетное создание сразу же равнодушно повернулось к Кате спиной. Катя увидела себя отраженной в сплошном зеркале, закрывающем стену спортзала.
– Я не по поводу аэробики к вам, а совсем по другому делу.
– По какому? Вы кто? – Балетное создание проявило слабый интерес.
Катя показала удостоверение редакции «Подмосковного вестника».
Нежная, сладкая улыбка сразу же засияла на лице Заварзиной. Она снова стала сама любезность.
– Вы хотите о нас написать?
– Да. Готовлю статью о центрах молодежного досуга в Подмосковье. – Катя лгала светло и правдиво. Она в который раз убеждалась, как срабатывает старое правило: люди – сначала сама черствость и нелюбезность – при слове «пресса» становятся донельзя словоохотливыми и общительными.
– Вы давно здесь преподаете, Оксана?
– Больше четырех лет. Очень, очень люблю свою работу!
– Раньше, наверное, спортом профессионально занимались?
– В детстве была художественной гимнасткой. Потом поступила в балетно-хореографическое училище.
– У вас в группе много женщин занимается?
– Обычно пятнадцать-двадцать человек. Да вы присаживайтесь, – Заварзина гостеприимно указала на деревянную скамью у зеркала. – Сейчас, правда, лето, не сезон, все разъехались. Зимой будет наплыв желающих позаниматься, обрести нужную форму.
– Тут у вас, я слышала, есть еще один фитнесс-центр. В «Сосновом бору».
– Там жуткие цены. Грабительство сплошное.
– Да, я понимаю, у вас все гораздо доступнее, – Катя одобрительно закивала. – Ну и кто же ваши ученики? Возраст какой?
– Самый разный: и молодежь, и средний возраст, и даже дамы за пятьдесят, кто форму хочет приличную сохранить. До гроба.
Катя усмехнулась.
– Но молодежи все же больше?
– Ну конечно, – Заварзина тоже улыбнулась, пристально следя, как Катя старательно конспектирует ее слова в своем блокноте. – А фотографии будут делать?
– Из редакции приедет фотограф. Вы мне дадите свои координаты, чтобы он мог с вами созвониться, когда вам это было бы удобно? Знаете, – осторожно продолжила Катя, – ведь вашим клубом у нас в редакции уже интересовались.
– Неужели? Но к нам никто не приезжал от вас, вы первая. А в связи с чем же?
– У вас в городе ребята пропали месяц назад на майские праздники. Так вот, говорили, что одна из пропавших, некая Мария Коровина, занималась в вашей группе. Я вот только забыла – шейпингом или аэробикой?
Заварзина плавно поднялась, кошачьим шагом направилась к зеркалу, повернулась, приняла картинно-грациозную позу.
– Что же вы молчите, Оксана? – терпеливо спросила Катя. – Ведь это так?
– Когда будет опубликована статья?
– Недели через две-три. «Подмосковный вестник» выходит по субботам.
– А какие гарантии, что ты тиснешь положительную статью о нашем клубе с упоминанием моей фамилии? – В голосочке балетного создания тускло звякнул медный колокольчик.
«Зануда», – мысленно согласилась с Красновой Катя.
– Гарантии? Вот телефон редакции, главного редактора, ответсека. Обещаю тебе статью. – Катя усмехнулась: боже, как быстро в этом городке все переходят на «ты». – Похвалю тебя и твой танцкласс. Ну а если статья не выйдет, позвонишь редактору, закатишь скандал.
– А он меня пошлет куда подальше. Знаю я вас, журналюг. – Заварзина колебалась. Но, видимо, наладить контакты с прессой очень хотелось, тщеславие пересиливало. – Ну ладно, может, хоть в связи с Машкой Коровиной упомянешь наше заведеньице. Так что тебе о ней узнать нужно?
– Как долго Коровина у тебя занималась?
– С января по конец марта, а взяла полугодовой абонемент.
– А где она работала?
– В «Сосновом бору». Кем, не знаю, но получала неплохо, в долларах. Как валютная шлюха.
– То есть?
Заварзина прищурилась.
– Вот так сорвется с языка, а ты и напишешь потом с подлинными цитатами. А у нас городок с ноготок. Родственнички Машкины по судам затаскают. Ладно, это я так, к слову.
– Но в «Сосновом бору» свой фитнесс-центр.
– Персоналу соваться во все их развлекательные, оздоровительные заведения строго запрещено. К тому же у нас дешевле. И вообще, сдается мне, она нам и этих бабок не платила. Быковский ей за пять пальцев на ладони абонемент устроил.
– Кто такой Быковский?
– Наш администратор. Только о нем не смей! Иначе я места лишусь. – Балетное создание не на шутку встревожилось. Видно было, что в пылу женского задора она выболтала нечто такое, чего никак нельзя говорить, тем более журналисту.
– Хорошо, о нем не упомяну, – покладисто согласилась Катя. – Но если прояснишь, что между ними было.
– Что было? Спали они. Как же еще, если он ей абонемент оплатил?
– А со Славиным она… Знаешь Славина, то есть знала?
– Андрюшечку-кассира? В одной школе учились, – Заварзина усмехнулась. – Он в финансовом учился, в одной электричке в Москву четыре года мотались. А потом он в банк пролез. Устроили его ради мамочкиной памяти. Нет, Андрюшечку я тут ни разу с Буренкой Мэри не встречала. Бык был, что греха таить? Андрюшечки не было.
Катя опустила глаза. В тихом, нежном и певучем тоне Заварзиной змеилась такая ядовитая злоба, что Кате стало не по себе.
– А что, Коровина красивая была, да? – спросила она напрямик.
– Кто?!
– Буренка Мэри.
– Ноги из ушей. Стилизовалась вовсю под Мэрилин. Красилась нещадно.
– Ясно. О том, что с ней произошло, у тебя лично никаких соображений?
– Какие это могут быть у меня соображения?
– В вашей «Пчеле» наркоту достать можно?
– Она такая же моя, как и твоя… Все можно. Только плати Быку зеленые.
– То есть? Быковский же, ты говоришь, здешний администратор.
– И здешний, и тамошний… Он у нас на все руки бизнес крутит. Секция восточных единоборств здесь у нас, сауна-люкс, «Пчела» на Садовой, бар на шоссе у гольф-клуба.
– Может быть, они жили с ним вместе? Квартиру снимали?
– Нет, насколько я знаю, вместе они не жили. Коровина дома жила с матерью и Лялькой, сестрой. Могла по своему заработку себе отдельную снять – не снимала. Деньги копила в чулке: на квартиру собственную. Но в принципе тем, кто в «Бору» работает, зачем хатка? Трахаться и так каждую ночь тащат на пятизвездочном матрасе.
– А Вера Островских сюда вместе с ней не приходила?
Заварзина колюче усмехнулась:
– Ну, этой у нас делать просто нечего.
Тон был странным. Тогда Катя решила: Островских – дочь богатого владельца «Соснового бора» – вряд ли станет посетительницей какого-то второразрядного спортклуба, но…
– Как-нибудь адрес Коровиной узнать можно?
– У меня членская карточка ее, кажется, хранится, сейчас гляну… Карточки – это чтобы счет посылать, если клиентки что-то сверх абонемента возьмут.
– А что здесь сверх абонемента?
– Массаж, – весьма двусмысленно ответила Заварзина.
Потом Катя наблюдала, как она роется в столе в своей раздевалке.
– Вот, у меня тут записано: Садовая, 13, квартира 48. Только имей в виду, мать у нее того, вроде помешалась. С горя немножко крыша поехала. Полегче там с ней, а то знаю я вас, как фокстерьеры налетаете.
Катя смотрела на Заварзину. Кто бы говорил… Нет, все же, как Кравченко изрекает: чудные существа – бабы. Коровину готова с грязью смешать, а о ее матери печется…
* * *
Этот разговор оставил привкус ржавчины и пыли. Покинув стремглав стены «Звезды», Катя направилась к ближайшему ларьку «Мороженое», где купила две порции вишневого шербета. Заесть, к черту, эту зануду!
Поглощая мороженое, она уходила все дальше и дальше от стадиона и думала о том, как это Варька Краснова сумела вынести такую особу целых три занятия и не сбежала куда глаза глядят с самого первого?
«Нет, странно все же, – размышляла она. – В чем причина такой ее злобы на Коровину? Ведь встречались они вроде бы лишь в клубе на занятиях. Их связывали чисто деловые отношения – тренер и клиентка. Откуда же такой яд? Нет, что-то тут не так».
Однако она и не подозревала, что впереди ее ожидает еще более странный разговор.
Дом, где проживала Коровина, оказался в самом конце Садовой улицы, в квартале от «Пчелы». Облупленная пятиэтажка из серого кирпича. Зеленые пластмассовые балконы, запах кошек на лестнице, полное отсутствие лифта и помятая железная дверь со сломанным кодовым замком.
На скамейке перед подъездом дежурил грустный алкоголик. Катя поинтересовалась, на каком этаже квартира 48. Алкоголик ответил – на последнем – и галантно предложил «сопроводить». Катя, к которой постепенно начинало возвращаться прежнее бодрое настроение, погрозила ему пальцем.
На пятом этаже было всего две двери и лестница на чердак. Из-за двери под номером 48 доносилась музыка: пел мужской церковный хор.
Катя позвонила. Тихо все, только хор грянул громче, словно прибавили звук в телевизоре или приемнике. Она снова настойчиво позвонила, постучала кулаком в дверь.
Шаги. Замерли, словно там, за дверью, кто-то застыл в нерешительности.
– Откройте, пожалуйста! – Катя снова нажала кнопку звонка.
– Кто там? Что вам нужно? – послышался испуганный женский голос.
– Я… – Катя чуть было не ляпнула про «корреспондентку», но вовремя спохватилась: – Я подруга Машина – Катя. Из Москвы приехала. Вы ее мама?
– Какая еще Катя? – Дверь все же приоткрылась на цепочку. Катю разглядывали. Протодиаконский бас выговаривал речитативом о покаянии и прощении грехов.
– Маша давно мне не звонила, а тут знакомые ребята сообщили: с ней несчастье, такой ужас. Я сразу приехала, хотела у вас узнать про все. – Катя говорила быстро, не давая женщине опомниться и захлопнуть дверь. – Я Катя. Неужели она вам обо мне не говорила? Мы познакомились в Москве год назад.
И тут произошло…
– Ну, конечно, Катенька! Проходите, я вспомнила… Она, дочечка моя… Конечно, говорила, я забыла, у меня с памятью что-то. Так вы к ней, к дочечке моей, приехали? А ее нет.
У Кати похолодело сердце. Такой реакции на свою ложь она не ожидала. Голос Коровиной-старшей дрожал. В крохотной прихожей было темно, она пока еще не видела ее лица. А пахло чем-то тяжелым, приторным. Катя только позже сообразила, что это ладан. Из комнаты лилось церковное пение.
– Проходите. – Женщина захлопнула дверь и подтолкнула Катю в комнату. В это время дверь другой комнаты открылась. На пороге стояла девочка лет двенадцати. Катя вспомнила: она уже видела эту девочку однажды. Та внимательно оглядела Катю, тяжело вздохнула, отступила в глубь комнаты и закрыла дверь.
– Извините, как ваше имя-отчество? – спросила Катя.
– Марина Брониславовна, – женщина обернулась. И Катя ее узнала. Та самая, что приезжала на джипе к спелеологам вместе с Островских и еще какой-то женщиной. Катя узнала и эти жидкие, крашенные перекисью волосы, изможденное лицо с запавшими заплаканными глазами.