– Ничего не предпринимать! – прошипела я остальным. – Подождем, что они скажут.
Один из молодцев, напоминавших доисторических животных, тем временем приблизился к нашей машине, держа современный автомат Калашникова наготове. Подошел он с моей стороны, раскрыл дверцу, глянул на мои руки, заметив в них только дамскую сумочку, исключительно вежливо пожелал нам всем доброго вечера и заявил, что Владислав Юрьевич приглашает нас всех к себе на ужин.
Посмотрев на часы, я подумала, что, вообще-то, приближается уже время завтрака, но вслух поинтересовалась, нельзя ли нам перенести ужин на завтра, а то мы сегодня не одеты: как-то не прихватили с собой вечерние платья. Молодой человек, выбирая выражения, опять же исключительно вежливо сообщил, что Владислав Юрьевич нас долго не задержит, он просто хотел выразить нам свою благодарность за спасение Лидии и обсудить пару важных моментов, которые никак нельзя отложить на завтра.
– Ладно, – сказала я и кивнула Николаю Ивановичу.
В сопровождении этого почетного кортежа мы двинулись к особняку Максимова, я на протяжении всего пути размышляла – где же все-таки Владислав Юрьевич (или его люди) разместили микрофон? Ведь нас тут уже ждали. И знали, что мы везем Лидию…
После приветствий хозяина (сегодня он облачился в шелковую кумачовую рубаху навыпуск – ну и вкус у господина Максимова!) у нас забрали верхнюю одежду и провели в известный нам с Веркой каминный зал. Там я прямо задала Максимову интересовавший меня вопрос.
– Светлана Алексеевна, – обратился он ко мне, – пройдемте, пожалуйста, в мой кабинет. Ваших друзей пока что накормят и напоят – по их желанию.
Я кивнула и отправилась следом за Максимовым. Навстречу нам попался парень в белом фартуке, с подносом в руках. На подносе стояли высокие бокалы, чем они были наполнены, по виду я определить не смогла. Надеялась, что не снотворным и не ядом.
У себя в кабинете Владислав Юрьевич преобразился. Из этакого деревенского увальня, окруженного вставшими на задние лапы питекантропами и динозаврами, Максимов превратился в исключительно делового мужика. Единственное, что осталось от скомороха, – это живот члена партии любителей пива, но его уже никуда не денешь. Я искренне поразилась такому превращению, а потом поняла, что выбранный им имидж неповоротливого идиота с выпученными глазами, в малиновом пиджаке или в шелковой кумачовой рубахе, весьма удачен. Партнеры при первой встрече (и, что не исключено, при последующих – тоже) не воспринимают его всерьез, а он тем временем обделывает свои дела и водит всех за нос, вытягивая информацию и пользуясь моментом. Не просто же так он стал тем, кем стал! И эту резиденцию ему не какой-то добренький дядя построил.
– Где микрофон? – опять спросила я его, когда мы остались вдвоем.
– Вы его никогда не обнаружите, – ответил Максимов.
– Он на мне?
– Без комментариев.
– Если кто-то смог этот микрофон установить, то кто-то сможет и снять его, – заметила я.
Максимов улыбнулся и заявил, что, когда наша компания сегодня покинет его дом, микрофона ни на ком из нас уже не будет: Владислав Юрьевич выяснил то, что хотел. Он категорически отказался сообщить, где тот был установлен. Я решила не настаивать: имелись и более важные темы для обсуждения.
– Я понял, чего вы добиваетесь, Светлана Алексеевна, – заявил Максимов.
Я вопросительно приподняла одну бровь: теперь, откровенно признаться, я и сама это не очень хорошо себе представляла.
– На «Неву-металл» без вашего личного согласия мне не пролезть, – продолжал Максимов. – Это вы донесли до меня четко и ясно. Поэтому я предлагаю вам сотрудничество – такое, о котором говорили мы с покойным Тарасовым.
Максимов поведал мне, что в последние месяцы жизни Стаса они сошлись довольно тесно. Имелось у них много общих интересов, оба прошли примерно одинаковый путь наверх, оба не желали участвовать в поставках наркотиков. Аренда крупного цеха на «Неве-металл» должна была стать, во-первых, выгодной им обоим (на заводе в самом деле полно простаивающих площадей, так отчего же не получать за них деньги?), во-вторых, Максимов с Тарасовым на пару собирались перекрыть канал отправки героина за рубеж. Теперь Максимов предлагал мне заключить взаимовыгодный договор об аренде главного цеха. Он не требовал немедленного ответа, но вручил мне пакет документов, подготовленных в свое время для их подписания Тарасовым.
– За что убили Стаса? – спросила я.
– За то, что он мешал поставлять наркоту, то есть решил помешать, – пожал плечами Максимов.
– А вы не боитесь, что и вас ждет та же участь? Я уже не говорю о себе…
– Светлана Алексеевна, разговаривал бы я сейчас с вами, если бы не был уверен, что уберу с дороги противников? Да, признаюсь, я считал, что вы замешаны в этом деле. Да, мне очень жаль, что Лидии пришлось пережить столько неприятных моментов… Но Афганец не зря рассчитывал на ваши способности. Вы помогли
То есть акции Аллы Сергеевны и ее сына, можно сказать, уже были в кармане у Натэллы.
Вторым обрабатываемым персонажем стал Рома. Для него нашли другое средство давления: отец, мол, всегда тебя ущемлял, уделял тебе меньше внимания, чем законному сыну, не женился на твоей матери, не взял тебя жить к себе, даже не купил тебе отдельную квартиру, когда мать стала пить, и ты мучаешься в квартире-притоне, в то время как отец и его законный сын живут в своих хоромах. Подобные разговоры попали на благодатную почву: Рома и сам всегда считал себя обделенным.
Роме пообещали богатство и власть. Но его обманули: сказали, что маленькая «пуговичка», которую ему велели прикрепить между тканью и теплой подстежкой пальто Тарасова, лишь обожжет отцу пятую точку – и он просто долго проваляется в больнице. Рома не желал смерти отца, он просто хотел его наказать и одновременно доказать ему, что он в состоянии взять на себя «Неву-металл», тем более что ему обещали помочь. Он собирался показать, что достоин большего внимания отца и заслуживает его уважения, не то что Слава, сын Аллы Сергеевны, который не может и шагу ступить без воли мамочки и предприятием не интересуется вообще. После составления завещания Роме сообщили, что ему завещаны двадцать пять процентов акций, а следовательно, он станет временным управляющим, если отец серьезно заболеет. Рома законов не знал (ему рассказали то, что посчитали нужным, например, про эмансипацию, то есть об объявлении несовершеннолетнего полностью дееспособным), а слышал лишь то, что хотел услышать.
Рома согласился прикрепить «пуговичку». Он никак не мог предположить, что она убьет Тарасова-старшего. Когда мальчишка впал в панику, ему пояснили, что он прикрепил ее не на то место, значит, он и виноват в смерти отца. Рома решил, что он в самом деле виноват (ведь взрыв был локальным, хотя Тарасов погиб бы в любом случае – только Роме этого, опять же, не объяснили), в тюрьму ему, конечно, не хотелось, он и молчал в тряпочку, тем более что его тут же сделали генеральным директором, как и обещали, дали власть, хотя постоянно ненавязчиво советовали, что делать. Рома успокоился. Конечно, до тех пор, пока не оказался у людей Максимова…
– Он тоже у вас? – удивилась я.
Максимов кивнул и пояснил, что и во время нашей предыдущей встречи его больше интересовал Рома. Я, конечно, тоже, но его люди следили за домом подростка, к которому вдруг приехали мы с Веркой. Люди Владислава Юрьевича связались с шефом, он дал задание проследить за развитием событий. После того как мы покинули загородную лечебницу, нас и «взяли», правда, с потерями, так как не ожидали, что мы окажем такое активное сопротивление.
Я усмехнулась, а Максимов вернулся к своему рассказу о претендентах на «Неву-металл».
В результате предпринятых ею шагов Натэлла с приятелем (вернее, наоборот: его следовало бы упомянуть первым), можно сказать, взяли «Неву-металл» под контроль: генеральный директор – свой и сделает то, что ему сказано, Алла Сергеевна передаст акции – свои и сына; от Инны Баймаковой, получившей пять процентов, избавились быстро, так же, как и от секретарши Вики Тарнапольской, которая, будучи любовницей и доверенным лицом Тарасова, могла многое знать. Почему убили парней из службы безопасности, Максимов сказать не мог: этого не знала и сама Натэлла. Вообще, парни работали на ее партнера. То ли они потребовали себе больше денег, то ли, разобравшись в том, что происходило у них под носом, захотели выйти из игры и тем самым подписали себе смертный приговор. Партнер Натэллы не только имел доступ к оружию – он выступал в роли хранителя арсенала одного известного мне хозяина империи.
После произнесения Максимовым последней фразы я кашлянула. Он усмехнулся.
– Понимаете, чтó вы прихватили, Светлана Алексеевна?
– Понимаю, – кивнула я. Но не возвращать же добро назад?
– А понимаете, что вы сейчас в опасности? – спросил Максимов. – Не из-за того, что вы прихватили арсенал.
Я чудом избежала смерти во время покушений: у нотариальной конторы и при взрыве моей машины, которую по приказу Максимова должны были перегнать от моего дома. Тогда он еще не знал, что операция – не моих рук дело, и хотел «обставить» мое исчезновение.
– Могу предоставить вам временное убежище, – Максимов слегка улыбнулся.
Я покачала головой и уточнила – что Максимов намерен делать с находящимися у него Натэллой, главным инженером и Ромой?
– Петрова я уже отпустил на все четыре стороны. Пусть работает дальше. Может, я сам когда-нибудь закажу ему какое-нибудь изобретение…
– То есть он втемную брал все заказы у Натальи Игоревны… – начала я.
Максимов кивнул: главный инженер все время ищет способы подработки и для себя, и для рабочих. Он и подумать не мог, как именно используются его изобретения.
Рома, по мнению Владислава Юрьевича, и так наказан на всю оставшуюся жизнь: ему придется жить дальше с мыслью о том, что он убил своего отца. Оставлять его на заводе или не оставлять – решать не Максимову. И вообще, ему все равно. А вот с Натальей Игоревной разговор особый.
– Что вы планируете делать?!
– Пойду официальным путем, – сказал Максимов.
– То есть?
– Похищение людей – это статья, Светлана Алексеевна. Хотел как раз попросить вас выступить в качестве свидетельницы.
Я кашлянула, опять вспомнив об арсенале, прихваченном мною из дома дальнего родственника Натальи Игоревны. Максимов словно прочитал мои мысли и заметил, что о нем и Наталья Игоревна, и ее родственник будут молчать как рыбы. Им и одной статьи хватит. Да ведь и я не собираюсь держать оружие в своей квартире?
Я подумала о том, что намеревалась спрятать его в своем гараже, но тут решила, что нам придется воспользоваться Веркиным. Или, может, попроситься в закрома к Николаю Ивановичу?
– Светлана Алексеевна, – посмотрел на меня Максимов, – у меня к вам большая просьба. Обрисуйте ситуацию Алексею Петровичу Карташову. Мне, откровенно признаться, не хотелось бы еще больше портить с ним отношения и нарушать сложившееся равновесие. Я дам вам сопровождающих, чтобы вы спокойно доехали до его дома. Вы же понимаете, что только Афганец в состоянии окончательно урегулировать вопрос… И ведь он, как и вы, стоит следующим в очереди на уничтожение.
– Понимаю, – кивнула я. – Я поеду к нему прямо сейчас.
* * *
Лешка выслушал мой рассказ очень внимательно, ни разу не перебив, и задал несколько уточняющих вопросов, рассматривая фотографию мужчины с квадратной бородкой и остренькими усиками.
– Ты знаешь, что Серега закончил театральный перед тем, как послужить в милиции?
– Что?!
– Сергей Стандецкий закончил театральный институт, или как он там теперь называется, – повторил Афганец. – Наверное, там его и научили искусству перевоплощения. Но я не понимаю, зачем ему было все это делать у меня под носом?! Ему что, было мало денег? Он же мог мне об этом просто сказать! И вместе мы заработали бы гораздо больше…
Мне же все было понятно: власть! Серега не хотел оставаться на вторых ролях. Еще недавно сам Афганец был на вторых ролях в империи Седого, которая теперь принадлежит ему. Нет, Лешка не убивал Седого и не устраивал на него покушений, но ведь нельзя исключать, что и Алексей Петрович не стал бы ждать вечно, пока патрона кокнет добренький дядя (то есть тетя). Согласился бы Лешка сам вечно ходить на вторых ролях? Афганец ведь довольно быстро поднялся в империи Седого, как он сам мне рассказывал, поэтому должен понимать, что не только ему хотелось пролезть на самый верх.
Серега не убивал шефа (или только пока?), а прибирал к рукам объекты, переводил счета на свое имя (естественно, за рубеж). Надо отдать ему должное, Стандецкий обладал личным обаянием и знал, как к кому подступиться. Таким образом, он привлек на свою сторону немало людей. В свое время он замолвил за меня слово перед тем же Афганцем, и мне не оторвали голову за мои «подвиги», хотя, по всем законам определенного мира, должны были это сделать. Серега постоянно поддерживал со мной хорошие отношения, пытался стать моим другом и убеждал умерить любопытство для моей же пользы, но, поняв, что я могу быть для него опасна, решил от меня избавиться. Этого я не могла ему простить.