Голос ее срывался, но я не верила в то, что она искренне опечалена. Мне подумалось: «Дом теперь перейдет Люку. Рут должна быть очень довольна».
— Вчера вечером он говорил о том, что нам надо поехать отдохнуть, — настаивала я. — Он хотел отправиться в Грецию.
— Возможно, он просто не хотел, чтобы ты догадывалась о его планах? — предположил Люк.
— Он не мог обмануть меня. Зачем ему было говорить о Греции, если он собирался совершить… это!
Заговорил Саймон. Его голос звучал холодно и как бы издалека.
— Мы не всегда говорим то, что думаем.
— Но я знала бы… Говорю вам, это я знала бы!..
Сэр Мэтью поднес руку к глазам и тихо произнес:
— Мой сын, мой единственный сын!..
В дверь постучали, и вошел Уильям.
Он посмотрел на Рут и объявил:
— Приехал доктор Смит, мадам.
— Так проводите его сюда, — ответила Рут.
Через несколько мгновений вошел доктор Смит. Его глаза светились сочувствием, и он подошел ко мне.
— Мне трудно выразить, какое это для меня горе, — тихо сказал он. — И меня очень волнует, как себя чувствуете вы.
— Пожалуйста, не стоит об этом. Я, конечно, перенесла сильное потрясение… Но со мной все будет в порядке. — И вдруг, к своему ужасу, неожиданно для себя самой я услышала свой истерический смех.
Доктор положил мне руку на плечо.
— Я вам дам на ночь успокоительное, — сказал он. — Оно вам пригодится. Когда вы проснетесь, ночь уже будет позади, а вы окажетесь на один шаг дальше от всего этого.
Вдруг тетя Сара заговорила каким-то высоким ворчливым голосом:
— Доктор, она не верит, что он совершил самоубийство.
— Да, да… конечно, — успокаивающе проговорил доктор, — в это тяжело поверить. Бедный Габриел!
Бедный Габриел! Слова как эхо прокатились по комнате, они были у всех на устах.
Мой взгляд упал на Саймона Редверза.
— Бедный Габриел! — повторил он, и глаза его холодно заблестели, когда он посмотрел на меня. Мне захотелось крикнуть ему:
— Вы что, хотите сказать, что я к этому каким-то образом причастна? Да со мной Габриел провел самые счастливые дни своей жизни! Он не раз говорил об этом.
Но я ничего не сказала.
Доктор Смит обратился ко мне:
— Вы сегодня выходили на воздух, миссис Рокуэлл?
Я отрицательно покачала головой.
— Небольшая прогулка около поместья не повредит вам. Если вы позволите сопровождать вас, я буду очень рад.
Было ясно, что он хочет о чем-то поговорить со мной наедине, и я сразу же встала.
— Тебе надо накинуть плащ, — вмешалась Рут. — Сегодня на улице прохладно.
…На улице прохладно? — подумала я. — Да это в сердце у меня холод! Что же будет дальше?.. Моя жизнь, казалось, остановилась где-то на полпути из Глен Хаус в Керкленд Ревелз, и будущее было окутано плотной пеленой неизвестности.
Рут позвонила в колокольчик, и наконец появилась служанка с моим плащом. Саймон взял его и накинул мне на плечи. Глядя через плечо, я попыталась прочитать выражение его глаз, но это было невозможно.
Я с облегчением покинула эту комнату, чтобы побыть наедине с доктором.
В молчании мы вышли из дома и направились к монастырю. С трудом верилось, что не далее чем вчера я заблудилась здесь.
— Моя дорогая миссис Рокуэлл, — сказал доктор Смит. — Я понял, как вам хотелось выйти из дома. Это была одна из причин, по которой я предложил прогуляться… Сейчас вы в растерянности, не так ли?
— Да, — ответила я. — Но в одном я уверена совершенно точно.
— Вы считаете невозможным, чтобы Габриел совершил самоубийство?
— Да, я так считаю.
— Потому что вы были счастливы вместе?
— Мы были счастливы вместе.
— А я думаю, что жизнь стала невыносимой для Габриела именно потому, что он был счастлив с вами.
— Не понимаю вас.
— Вы же знаете, у него было слабое здоровье.
— Он говорил мне об этом еще до женитьбы.
— Хм… Я предполагал, что он мог скрыть это от вас, У него было слабое сердце, и он мог умереть в любую минуту. Значит, вы знали об этом?
Я кивнула.
— Это наследственная болезнь. Бедный Габриел, болезнь настигла его совсем молодым. Только вчера еще мы с ним разговаривали о его… слабости. Сейчас я думаю, не было ли это как-то связано с происшедшей трагедией. Могу я быть до конца искренним с вами? Хотя вы очень молоды, но — вы замужняя женщина, и я полагаю, что должен говорить обо всем открыто.
— Сделайте одолжение.
— Благодарю вас. С самого начала меня поразил ваш здравый смысл, и я порадовался за Габриела — он сделал правильный выбор. Вчера Габриел приходил ко мне, чтобы задать несколько вопросов о… своей семейной жизни.
Я почувствовала, как щеки у меня запылали, и попросила:
— Пожалуйста, объясните, что вы имеете в виду?
— Он спросил меня, не опасно ли с его больным сердцем вступать в супружеские отношения.
— О! — вырвался у меня слабый возглас, и я не могла заставить себя поднять глаза и посмотреть на доктора. Мы подошли к развалинам и, глядя на нормандскую башню, я спросила: — И каков же был ваш ответ?
— Я сказал ему, что, по моему мнению, если такие отношения уже были, то он подвергал себя значительному риску.
— Я понимаю.
Он старался прочитать мои мысли, но я на него не смотрела. Я решила, что то, что было между мною и Габриелом, останется нашей тайной. Смущаясь от того, что приходится вести такой разговор, я старалась убедить себя, что передо мной доктор, но чувство неловкости не проходило. Я поняла, к чему он клонит, мне не надо было ничего объяснять, но он все-таки объяснил.
— Он был нормальным молодым мужчиной, если не принимать во внимание его слабое сердце. Он был самолюбив, и поэтому, когда я предупредил его, то для него это было большим ударом. Тогда я еще не предполагал, насколько глубоко это задело его.
— Значит, вы думаете, что ваше предупреждение… подтолкнуло его?
— Мне кажется это логичным. А что… вы думаете, миссис Рокуэлл? У вас были с ним… хм… между вами что-нибудь…
Я дотронулась до обломка стены, и в голосе моем было столько же холодности, сколько и в этих камнях:
— Я не думаю, чтобы то, что вы сказали моему мужу, могло заставить его покончить с собой.
Доктор, казалось, был доволен моим ответом. Он беспечно, хотя и безрадостно, засмеялся:
— Действительно, мне не хотелось бы думать, что мои слова послужили…
— Вы не должны испытывать угрызений совести, — прервала я его. — На вашем месте любой доктор сказал бы Габриелу то же самое.
— Я полагаю, была причина…
— Вы не будете возражать, если мы вернемся? — спросила я. — Кажется, становится холоднее.
— Простите меня. Мне не надо было предлагать вам пройтись. Вам холодно оттого, что вы пережили такой удар. Мне кажется, я вел себя жестоко по отношению к вам, обсуждая этот нескромный вопрос… в то время, как только что…
— Нет-нет, вы очень добры ко мне. Но я просто потрясена… Я не могу поверить, что только вчера в это же время…
— Пройдет время. Поверьте, я знаю, что говорю. Вы так молоды. Вы уедете отсюда… по крайней мере, я предполагаю, что вы так сделаете… Вы же не останетесь сидеть здесь взаперти, не правда ли?
— Я еще не знаю, что буду делать. Еще не думала об этом.
— Ну конечно же, еще не думали. Я просто говорю, что у вас впереди вся жизнь. Через несколько лет все это покажется вам ужасным сном.
— Есть кошмары, которые нельзя забыть.
— Ах, послушайте, вы не должны так болезненно реагировать. Трагедия только что произошла — и это давит на вас. Завтра вам будет немного лучше, и так с каждым днем.
— Вы забываете, что я потеряла мужа.
— Я понимаю, но… — Он улыбнулся и взял меня за руку выше локтя.
— Если я могу хоть чем-то помочь вам…
— Благодарю вас, доктор Смит. Я не забуду вашей доброты.
Мы вернулись в поместье и в молчании шли вдоль лужаек перед домом. Когда мы приблизились к дому, я посмотрела вверх на балкон и представила, как это могло случиться… Вот Габриел сидит у моей постели, обсуждая наше путешествие, заставляет меня выпить теплого молока, и потом, когда я уснула, он тихо выходит на балкон и падает вниз. Я поежилась: «Нет, я не верю в это. Не могу поверить!»
Я и не заметила, что говорю это вслух, пока доктор Смит не прервал меня:
— Вы не хотите поверить. Иногда это почти одно и то же. Не беспокойтесь, миссис Рокуэлл. Я надеюсь, что вы будете относиться ко мне не просто как к семейному доктору. Многолетняя дружба связывает меня с семьей Рокуэллов, а вы теперь — член этой семьи. Так что, пожалуйста, если вам понадобится мой совет — в любое время буду рад помочь вам.
Я едва слушала его. Мне казалось, что лица бесов светятся радостью, а лики ангелов — печальны.
Когда я вошла в дом, то почувствовала себя одинокой и несчастной.
— А Фрайди все еще нет, — спохватившись, заметила я.
Доктор выглядел озадаченным. И тогда я вспомнила, что он, должно быть, и не слышал о пропаже собаки. После всего, что случилось, кому пришло бы в голову рассказать ему об этом?
— Я должна найти ее.
Мы расстались, и я поспешила в комнату слуг справиться, не видел ли кто Фрайди. Но никто ее не видел. Я шла по дому и звала ее.
Ответа не было.
Итак, я потеряла Габриела и Фрайди… обоих сразу.
Решение, вынесенное следствием, гласило, что Габриел покончил с собой в состоянии временного помешательства, хотя я и настаивала, что накануне мы планировали поехать в Грецию. Доктор Смит пояснил, что у Габриела было слабое сердце и это угнетало его. По его мнению, после женитьбы Габриел полностью осознал всю немощь своего здоровья и последовавшая вслед за этим депрессия заставила его поступить таким образом.
Эту причину посчитали достаточной, и решение было вынесено без колебаний. Я присутствовала на следствии, хотя доктор Смит и отговаривал меня.
— Вы только еще больше расстроитесь, — говорил он. Рут поддерживала его. Но быстро оправившись от удара, я почувствовала, что к моей печали примешивается обида. Я все время спрашивала себя, почему они все так уверены, что Габриел покончил с собой?
Ответ я нашла сама. Отчего еще он мог погибнуть? Было ли это случайно? Я все время старалась представить себе, как это могло произойти. Возможно, он слишком низко перегнулся через перила и упал? Ведь может быть так?
Да, может быть. Это было для меня единственно разумным объяснением.
Вновь и вновь я в деталях воспроизводила эту картину. Что, если он вышел на балкон, как обычно, и вдруг что-то внизу привлекло его внимание. Фрайди! Я лихорадочно продолжала рассуждать. Что, если внизу появилась Фрайди и он стал звать ее и от волнения перегнулся слишком низко?
Но они уже вынесли вердикт и мне никто не поверит. Меня бы просто назвали истеричкой.
Я сообщила отцу в письме о смерти Габриела, и он приехал на похороны. Я была довольна, когда узнала, что он приедет, надеясь, что он хоть как-то утешит меня. По-детски наивно я полагала, что беда может сблизить нас. Но при первом взгляде на него я поняла, как глупо было на это надеяться. Он был так же далек от меня, как и прежде…
Он искал возможности поговорить со мной до того, как мы поедем в церковь, но я постоянно ощущала, что для него это лишь неприятная необходимость.
— Кэтрин, — спросил он, — что ты собираешься делать дальше?
— Дальше?.. — безучастно откликнулась я. — Я на самом деле еще не думала о своем будущем. Потеряв тех двоих, что искренне любили меня (шли дни, а с ними таяла надежда найти Фрайди), кроме этой потери я ни о чем другом думать не могла.
Отец нетерпеливо ожидал моего решения.
— Да, да. Тебе надо решить, что ты будешь делать дальше. Полагаю, ты могла бы остаться здесь… Или же вернуться…
Никогда в жизни я еще не чувствовала себя такой одинокой. Я вспоминала, с какой заботой относился ко мне Габриел, как он всегда хотел быть со мной рядом — в любую минуту дня и ночи. Я подумала: если бы сейчас вдруг появилась Фрайди и понеслась ко мне большими скачками, а потом прыгнула на руки — вот тогда я могла бы думать о будущем.
Я сказала холодно и твердо:
— Пока у меня нет планов на будущее.
— Конечно, прошло еще так мало времени, — в его голосе слышалась усталость, — но если тебе необходимо будет возвратиться, то, разумеется, приезжай.
Я молча отвернулась от него, боясь, что голос выдаст мое состояние.
Как печально было зрелище похорон! Прибыл катафалк, Экипажи и лошади были украшены плюмажами и бархатными покрывалами. Участники похоронной процессии были в черном с головы до ног. Габриела похоронили в старинном семейном склепе Рокуэллов, где покоились останки его многочисленных предков. Я подумала: а те двое, которые покончили с собой таким же образом, — тоже здесь?
Вместе с остальными членами семьи я вернулась домой, молча пригубила вина и едва коснулась традиционного поминального блюда. Я еще не привыкла к вдовьему траурному наряду. Я, наверное, была бледна, как призрак, без кровинки в лице, только глаза были ярко-зелеными. Да, судьба мне Выпала неординарная — сначала невеста, потом вдова — и все это меньше, чем за две недели!..
Отец уехал сразу же после похорон, сославшись на то, что ему предстоит длинная дорога. Он добавил, что ждет от меня вестей о моих дальнейших планах. Если бы я почувствовала хоть малейший намек на то, что он хочет, чтобы я поехала с ним, — я бы тут же отправилась домой.
Меня тянуло к сэру Мэтью, который после трагедии утратил былую свою беспечность. Он был очень добр ко мне, заставил меня сесть рядом, когда все, кто был на похоронах, кроме членов семьи, уехали.
— Как ты чувствуешь себя, дорогая моя, — спросил он меня, — в этом доме, полном чужих людей?
— Я ощущаю только оцепенение и пустоту, — сказала я.
Он кивнул.
— Если хочешь остаться здесь — тебе всегда будут рады, Это дом Габриела, а ты была его женой. Если хочешь уехать, я пойму тебя, но мне будет очень жаль.
— Вы так добры ко мне, — и вот тут-то, оттого, что он так ласково обратился ко мне, на глазах у меня выступили слезы, хотя до этого я не могла проронить ни единой слезинки.
Ко мне подошел Саймон. Он сказал:
— Вы ведь уедете отсюда? Что вам здесь делать? В деревне ведь скучно, не так ли?
— Я сама приехала из деревни, — ответила я.
— Но после нескольких лет, проведенных во Франции…
— Я удивлена, что вы помните обо мне такие подробности.
— У меня очень хорошая память. Пожалуй, это единственное, что есть у меня хорошего. Да, вы уедете… Вы станете более свободной, чем когда-либо. — Он быстро сменил тему. — Вам идет траур.
Я чувствовала, что за его словами что-то скрывалось, но я слишком устала и была слишком поглощена мыслями о Габриеле, чтобы придать этому какое-то значение.
Я была рада, когда подошел Люк и заговорил о делах.
— Нельзя все время думать только об этом, — заметил он. — Нам придется забыть все это. Надо жить дальше.
Мне кажется, в его глазах появился какой-то блеск. Ну; как же — новый наследник! Что-то я не заметила, чтобы он сильно горевал о Габриеле.
Я старалась отогнать от себя пугающие мысли, которые так и лезли в голову. Я не верила, что Габриел упал с балкона случайно. И я не верила в то, что он нарочно покончил с собой.
Тогда во что же оставалось верить?..
Когда зачитали завещание Габриела, я узнала, что я теперь хоть и не очень богата, но могу вести приличествующий мне образ жизни. У меня был доход, обеспечивающий независимое существование. Это явилось для меня полной неожиданностью. Конечно, я знала, что Керкленд Ревелз перешел бы к Габриелу после смерти его отца, вместе с доходом, обеспечивающим его содержание, но я не предполагала, что у него было еще так много своих денег.
Известие о моем достатке немного приободрило меня, но только в связи с тем, что это обещало мне свободу.
Прошла неделя, а я все еще была в Ревелз. Каждый день я надеялась на возвращение Фрайди, но дни шли, а о ней ничего не было слышно.
Понимая, что вся семья ждет, когда я приму решение — остаться здесь или нет, — я все никак не могла заставить себя сделать это. Меня привлекал этот дом, я чувствовала, что многого не знаю о нем и, только оставшись, смогу во всем разобраться. Я имела право жить здесь — я была вдовой Габриела. Его отец явно хотел, чтобы я осталась, и я надеялась, что тетя Сара тоже хочет этого. Но, с другой стороны, Рут, наверное, вздохнула бы с облегчением, если бы я уехала. А почему? То ли ей не хотелось иметь еще одну женщину в доме, или же была еще другая причина? Что касается Люка, то он был небрежно дружелюбен, но казалось, что ему все равно, уеду я или нет. Он был погружен в собственные дела, но, как ни пытался, ему не удавалось скрыть это новое для него будоражащее ощущение собственной значимости. Он был наследником Керкленд Ревелз, и ввиду почтенного возраста и слабого здоровья сэра Мэтью, ему не придется ждать долго, чтобы стать полным хозяином поместья.