Она рассмеялась, и глаза ее заискрились от воспоминаний.
— Видишь ли, Кэтрин, сэр Джон был хозяином Керкленд Ревелз во времена гражданской войны. Марстон Мур перешел к Кромвелю и Фэрфаксу, а принц Руперт бежал. Сэр Джон был, естественно, роялистом и продолжал настаивать, что он умрет, но не сдаст Ревелз Кромвелю. Ревелз до этого всегда принадлежал Рокуэллам. Но когда сторонники парламента вошли в Керкленд Мурсайд, он исчез. И он, и все домочадцы. Представьте, солдаты входят в Ревелз. Если бы они нашли его, то просто повесили бы на первом суку прямо здесь, в его поместье. Но он… исчез. Это одна из тайн нашего поместья… Каким образом он и все домашние сумели исчезнуть в тот момент, когда круглоголовые вошли в Керкленд Мурсайд? Да к тому же еще они сумели захватить с собой все ценности. После реставрации монархии все ценности вернулись в Ревелз. Но я твердила Мэтью, что Джон был трусом, потому что надо было остаться и сражаться, а он спокойненько ушел из Ревелз и оставил поместье врагу. Мэтью не соглашался со мной. В этот день мы бы все равно из-за чего-нибудь поссорились. Вот мы и прицепились к сэру Джону.
Она задумчиво помешивала чай, у нее в тот момент не было ни капли высокомерия, она была полностью во власти воспоминаний.
Потом она продолжала:
— Так вот, Мэтью решил за это разыграть меня. Я проснулась и увидела, что занавески у моей кровати чуть раздвинулись и ко мне просунулась какая-то страшная морда в шляпе с пером. Чей-то голос прошипел: «Так вот кто решился назвать меня трусом?! Ты пожалеешь об этом, Хагар Рокуэлл. Я, сэр Джон, явился за тобой!» Я так внезапно проснулась, что еще несколько секунд мне действительно казалось, что мои необдуманные слова подняли из могилы нашего предка. Но тут я узнала голос Мэтью и его руку, сжимавшую свечу. Я выскочила из постели, схватила шляпу и стукнула ею по его голове, потом надавала ему пощечин и с позором выдворила из комнаты.
Она опять засмеялась. Потом посмотрела на меня как бы извиняясь:
— Вот что все это напомнило мне, хотя, конечно, там было совсем другое дело.
— А где он взял шляпу с пером? — спросила я.
— В доме есть много старой одежды, которая хранится в сундуках. Так что он, наверно, нашел такую, которая относилась к тому времени. Помню, как нас тогда посадили на хлеб и воду и не разрешили выходить из своих комнат целый день за то, что мы нарушили покой нашей воспитательницы.
— Вся разница в том, что ты сумела схватить того, кто к тебе прокрался, — заметил Саймон. — Как бы я хотел знать, кто скрывался под маской монаха!
— По крайней мере, — вставила я, — я теперь буду настороже.
Саймон перевел разговор на другую тему, и мы стали обсуждать местные дела: домашнюю ферму, прилегающую к Гранж, которой руководил Саймон, и мелкие хозяйства на территории поместья, где он впоследствии станет помещиком. Было видно, что он и Хагар принимают близко к сердцу дела в поместье Келли Гранж, но это очень отличалось от того преклонения перед родовым гнездом, которое, как я видела, бытовало в Ревелз. Я никогда не слышала, чтобы Рокуэллы интересовались жизнью своих людей. Уверена, что сэру Мэтью было бы абсолютно все равно, если бы кто-то из работников поранил себя, когда пахал землю, или если бы его жена ждала еще одного ребенка.
Хагар хранила в душе традиции прошлого, но ее зоркие глаза также прекрасно различали и все события текущей жизни. Конечно, она очень хотела быть хозяйкой в Ревелз и видеть Саймона его хозяином, но это не значит, что она была безразлична к делам поместья Келли Гранж. Совсем наоборот. Я думаю, ей хотелось бы объединить их.
Что касается Саймона, то он был очень практичным человеком. Для него дом значил не больше, чем груда камней, из которых он построен. А традиции, по его мнению, — я была уверена, что он думает именно так, — были придуманы, чтобы служить человеку, но не наоборот.
Многое в нем раздражало меня. Кроме того, я никак не могла забыть его намеки на то, что я была охотницей за богатством; но в этот день мне был очень нужен его здравый смысл, и я была благодарна ему за участие.
Итак, они оба придали мне силы и смелости, в которых я очень нуждалась. Я уже знала, что когда этим вечером останусь одна в своей комнате, я буду помнить, что они в меня верят, и это поможет мне самой поверить в себя.
Он отвез меня домой в пять часов. Когда я услышала шум отъезжающего экипажа и направилась к дому, где начинали сгущаться первые вечерние тени, я почувствовала, как смелость моя начинает убывать.
Но я продолжала думать о них обоих, и, поднимаясь по лестнице в свою комнату, я ни разу не оглянулась назад посмотреть, не идет ли кто за мной, хотя мне очень хотелось сделать это.
Мэтью, Люк и Рут, казалось, украдкой наблюдали за мной во время обеда. Но к моему удивлению, Сара вообще не упомянула о ночном происшествии. Я же старалась держаться как обычно.
После обеда заехали мистер Смит и Дамарис, чтобы выпить вместе с нами вина. Я была уверена, что это Рут послала за ним, рассказав ему обо всем, что случилось. Потому что, пока Дамарис и Люк шептались, Рут отвела в сторону сэра Мэтью, а тетя Сара уже ушла спать. И тут доктор обратился ко мне:
— Я слышал, у вас прошлой ночью были маленькие неприятности?
— Ничего особенного, — быстро ответила я.
— А, значит, вы уже оправились от этого, — сказал он. — Миссис Грантли посчитала необходимым сообщить мне об этом. Она пообещала мне, знаете ли, присматривать за вами.
— В этом не было никакой необходимости.
— Это был ночной кошмар, не так ли? Так сказала мне миссис Грантли.
— Если бы это был только плохой сон, я бы не выбежала из своей комнаты и не разбудила других. Я думаю, что это не был кошмар.
Он оглядел присутствующих и прошептал мне на ухо:
— Вы не могли бы рассказать мне об этом?
Итак, уже второй раз за день я пересказывала всю историю.
Он серьезно выслушал, но ничего не сказал.
— Вы сегодня, наверно, опять будете плохо спать, — проговорил он.
— Не думаю, — ответила я.
— Ах да, ведь вы — молодая леди, обладающая изрядной долей здравого смысла!
— Я намереваюсь запереть двери, так чтобы шутник не мог попасть в комнату. Тогда я буду чувствовать себя в безопасности.
— Может быть, дать вам снотворное?
— В этом нет совершенно никакой необходимости.
— Все же возьмите на всякий случай. В вашем положении было бы плохо не спать вторую ночь подряд. Оно у меня с собой.
— Но оно мне не нужно.
— Никакого вреда не случится, если оно будет у вас под рукой. Поставьте его у кровати. И если вы не сможете почему-либо заснуть… примите его и через десять минут вы погрузитесь в глубокий сон, который придаст вам сил.
Я взяла у него маленькую бутылочку и положила в карман платья.
— Благодарю вас, — сказала я.
— Не бойтесь, — заметил он, улыбаясь. — Вы не привыкнете к нему за один раз, поверьте мне. А мне хочется быть уверенным, что вы будете хорошо спать ночью… Вам необходимо побольше отдыха и хорошая простая пища. Так что не храбритесь понапрасну и, если нужно, принимайте лекарство. Подумайте о том, что вам необходимо отдохнуть и расслабиться… ради малыша.
— Вы очень добры, доктор Смит.
— Я очень беспокоюсь о том, чтобы у вас все было хорошо.
Когда я собралась ложиться, я поставила бутылочку с лекарством рядом, как и обещала. Затем осмотрела комнату, заперла двери и улеглась. Но заснуть сразу, как я надеялась, мне не удалось. Я проваливалась в сон и просыпалась, как от толчка; взгляд, независимо от моей воли, то и дело устремлялся к тому злосчастному месту в ногах кровати.
Меня никак нельзя было назвать неврастеничкой, но я пережила сильнейшее потрясение, и на моем месте даже самый невозмутимый человек не смог бы успокоиться так быстро.
Когда часы в доме пробили полночь, я приняла микстуру доктора Смита. Почти тотчас я погрузилась в глубокий спокойный сон.
За несколько дней я полностью оправилась от потрясения, но все же старалась быть настороже. Ничего такого больше со мной не происходило, но каждую ночь я запирала двери и спала теперь нормально. Меня больше не беспокоили изнуряющие внезапные пробуждения, когда мой взгляд блуждал по комнате в поисках привидения.
В доме больше об этом не вспоминали, и я догадывалась, что в помещении для слуг, обсуждая этот случай, они, наверно, пришли к выводу, что это была одна из странностей, которые могут происходить с беременными женщинами.
Но я, как и прежде, была полна решимости узнать, кто скрывался под маской монаха, и однажды утром, размышляя об этом, я вспомнила, как Хагар упомянула о том, что в доме были разные сундуки с одеждой. А что, если в одном из сундуков лежит монашеская ряса? Если бы мне удалось найти что-нибудь в этом роде, я бы была на пути к разгадке.
И здесь мне мог помочь только один человек — это Сара. Поэтому я и решила отправиться к ней.
Это было после второго завтрака, на который она не пришла. Я направилась в восточное крыло.
Постучавшись в дверь ее комнаты с гобеленами, я с радостью услышала, как она отозвалась:
— Войдите!
Она была рада, что я пришла к ней без приглашения.
— Ага! — воскликнула она, обошла вокруг меня на цыпочках и встала спиной к двери, как и в прошлый раз, когда я была у нее. — Ты пришла посмотреть на гобелены!
— И на вас, — добавила я.
Это ей явно понравилось.
— Посмотри, как у меня хорошо получается, — сказала она, подводя меня к сиденью у окна, на котором лежало голубое атласное покрывало для колыбели, которое она шила.
— Уже почти закончила, — сказала она, раскладывая его передо мной.
— Какая прелесть!
— А я боялась, — созналась она.
— Чего?
— Если бы ты умерла, значит, вся моя работа пропала бы даром.
Вид у меня был такой удивленный, что она объяснила:
— Ты была босиком. Ты могла встретиться со смертью…
— Значит, вы слышали об этом?
— …А я истратила столько голубого шелка!..
— Ну и что вы скажете о моем… испуге?
— …И вся эта работа была бы напрасной…
— А кто вам рассказал об этом?
— …Хотя оно могло бы подойти любому другому ребенку. Ведь всегда есть дети. — Глаза у нее расширились, и она продолжала: — Может быть, детям Люка. Не знаю, будут ли у Люка хорошие дети?
— Пожалуйста, не говорите о моем ребенке так, как будто он никогда не родится, — резко заметила я ей.
Она отпрянула, как от резкого удара.
— Я разозлила тебя, — сказала она. — Люди всегда злятся, когда им страшно.
— Мне не страшно.
— Но ведь ты злишься?
— Когда вы говорите так о моем ребенке.
— Значит, ты боишься, потому что сердитые люди всегда боятся.
Я попробовала заговорить о другом:
— Какое красивое покрывало! Оно, без сомнения, понравится моему малышу.
Она радостно улыбнулась.
— Несколько дней назад я ездила в гости к вашей сестре. Она рассказывала мне о том Рождестве, когда Мэтью нарядился.
Она приложила руку ко рту и засмеялась.
— Они тогда поссорились, — сказала она. — Она его так ударила, что у него кровь из носа пошла и испачкала его нарядную куртку. А наша воспитательница разозлилась. Им ничего не давали целый день — только хлеб и воду. Он нарядился, чтобы, ты знаешь… испугать ее! — Она посмотрела на меня и наморщила лоб. Я поняла, что ее поразило сходство этих двух случаев. — И что ты собираешься делать, Хагар? Что ты сделаешь с монахом?
Я не стала напоминать ей, что я — Кэтрин. Вместо этого я сказала:
— Я хочу попробовать найти одежду.
— Я знаю, где лежит шляпа, — обрадовалась она. — Он нашел ее при мне.
— А где монашеская ряса?
Она удивленно обернулась ко мне.
— Монашеская ряса? Я никогда ее не видела. Там нет монашеской рясы. Мэтью нашел шляпу и сказал, что собирается испугать ее, когда она будет спать. Это была шляпа с таким красивым пером. Она все еще лежит в сундуке.
— А где сундук?
— Хагар, но ты же сама знаешь — в маленькой комнатке рядом с комнатой для занятий!
— Пойдемте посмотрим.
— Ты собираешься нарядиться и испугать Мэтью?
— Нет. Я просто хочу посмотреть на старинную одежду.
— Хорошо, — согласилась она. — Пошли.
Она повела меня. Мы прошли комнату для занятий, потом детские комнаты и, наконец, подошли к темной двери в самом конце коридора. Она распахнула ее. Здесь пахло стариной: казалось, что комнату не проветривали много лет. Я увидела несколько больших сундуков, какие-то картины, сложенные у стены, заброшенные предметы мебели…
— Мама все поменяла в Ревелз, когда мы приехали сюда. Она говорила, что у нас слишком много мебели. Она убрала часть ее сюда… а кое-что в другие места… С тех пор она здесь и хранится.
— Давайте посмотрим на одежду.
На всех вещах здесь лежал слой пыли. Я внимательно огляделась, ведь если бы кто-то лазил в сундуки недавно, на пыли обязательно остались бы следы.
Я увидела один отпечаток на сундуке, но он принадлежал Саре, которая теперь расстроенно созерцала свои руки.
— Пыль, — сказала она. — Здесь очень давно никто не был. Может быть, с того самого времени, когда мы были детьми.
Открыть крышку оказалось нелегко. Она была не только тяжелой, но и никак не поддавалась. Вдвоем мы едва справились.
Я осмотрела одежду, которая лежала внутри. Платья, туфли, накидки, а вот и та самая шляпа, — Сара с торжествующим криком схватила ее.
Она надела ее и стала выглядеть в ней так, будто сошла с какой-то картины.
— Я представляю, как Хагар могла испугаться, — сказала я.
— Хагар надолго Не запугаешь. — Она внимательно посмотрела на меня. — Некоторые люди не могут долго бояться. Сначала они испугаются, а потом… уже нет. Ты такая же, Хагар.
Вдруг я почувствовала, как душно здесь, на верхнем этаже. И что это за странная женщина стоит передо мной? Взгляд ее голубых глаз был то совершенно отсутствующим, то проницательным.
Она склонилась над сундуком, достала длинную шелковую мантилью, обернула ее вокруг себя. На голове у нее все еще была шляпа.
— А теперь, — сказала она, — мне кажется, что это уже не я, а кто-то еще… кто жил в этом доме давным-давно. Когда надеваешь чужую одежду, то становишься похожим на того, кто носил ее… — Она засмеялась. — Интересно, а если бы я одела монашескую рясу, я бы почувствовала себя монахом?
— Тетя Сара, — сказала я умоляюще. — Где монашеская ряса?
Она помолчала в глубоком раздумье, и мне показалось, что сейчас она скажет, где ее найти… Но вместо этого она ответила:
— Она на монахе, который приходил в твою комнату, Кэтрин, — вот где монашеская ряса.
Я начала вытаскивать всю одежду из сундука, но здесь рясы не оказалось. Тогда я обратилась к сундукам поменьше и их тоже перерыла. Не найдя того, что искала, я почувствовала себя опустошенной. Я растерянно обернулась к Саре, которая с серьезным видом наблюдала за мной.
— В доме есть еще и другие сундуки, — сказала она.
— Где?
Она покачала головой.
— Я редко выхожу из своей части дома.
Я опять ощутила приступ слабости. В комнате явно не хватало воздуха — она показалась мне тесной, здесь пахло пылью и стариной.
«Что было известно Саре?» — продолжала я спрашивать себя. Иногда она казалась такой наивной, а иногда — производила впечатление человека, который знает очень многое.
Знала ли она о том, кто приходил ко мне в комнату под видом монаха? Может быть, это вообще была она сама?
Неприятное ощущение не оставляло меня, и мне захотелось поскорее выбраться отсюда и попасть в свою комнату. Интересно, что случится, если я упаду в обморок прямо здесь, среди этих реликвий прошлого, от которых веяло затхлостью, как тогда, в доме у Хагар?
— Мне надо идти, — сказала я. — Было очень интересно.
Она протянула мне руку, как будто я была ее знакомой, которая приходила к ней с официальным визитом.
— Приходите еще, — сказала она.
Габриел и Фрайди продолжали постоянно занимать мои мысли. Я все еще надеялась, что однажды Фрайди вернется ко мне. Но одно обстоятельство смущало меня. Хотя я в мельчайших подробностях помнила нашу первую встречу с Габриелом, мне приходилось напрягать память, чтобы вспомнить, как он выглядел. Я упрекала себя за это: мне казалось это в какой-то мере предательством по отношению к нему. И все-таки в глубине души я знала, что хотя мы и были мужем и женой, но в чем-то мы оставались почти чужими людьми.