А потом Аль сделала торжественное объявление: она устроила, чтобы группа участвовала в ежегодном Вильнюсском рок-фестивале. Он обычно проходит в начале сентября, и самые известные литовские и даже зарубежные группы не брезгуют участвовать в этом престижном мероприятии. Мы, честно говоря, были в шоке…
На вопрос, как ей это удалось, Альфи со смехом призналась, что совершенно случайно: встретила в супермаркете знакомого, близкого друга покойного отчима. Он её узнал, разговорились… Оказывается, дядя Витус продолжает успешно крутиться в шоу-бизнесе, в том числе является одним из организаторов этого фестиваля. Тут она не утерпела и решила воспользоваться знакомством в корыстных целях. Рассказала про нас… И выяснила, что дядя Витус уже наслышан о «Гранях». Угадайте, от кого? От пресловутого господина Манчавичюса! Он, между прочим, нас очень хвалил, вот так! В общем, долго уговаривать его не пришлось. Помимо участия в фестивале дядя Витус пообещал выкроить время и ознакомиться с творчеством группы поплотнее, послушать и, в благоприятном случае, познакомить с парой проверенных людей. Вот вам и случайная встреча в рыбном отделе!
Саби попыталась счастливо распрыгаться и тут же была схвачена не столь легкомысленным женихом; а я рискнул «на радостях» схватить «госпожу менеджера» на руки и вприпрыжку потаскать по комнате. Она притворно боялась и повизгивала, а потом как-то незаметно так и осталась сидеть у меня на коленях. Это стоило всех хороших новостей, вместе взятых…
Мы начали усиленно репетировать, притираясь к новому составу. Том велел Саби не перенапрягаться, но музыка всегда была для неё любимым развлечением, а не работой, и она на все его просьбы «поберечься и отдыхать» отмахивалась или привычно показывала язык. Беременность проходила легко, без токсикоза и других гадостей, и наша «принцесса» прямо горела энтузиазмом.
Дальше радости заканчивались, начинались проблемы. Точнее, одна проблема, глобальная и нудная: Габа. Единственная и неповторимая… Целых две недели она не знала, что я в Вильнюсе — сама отдыхала за границей. А по приезде «добрый» дядька Матас сразу сдал меня с потрохами, как я его ни просил. И вот позади две встречи. Если первая проходила ещё более-менее прилично (любящая бабушка соскучилась по «мальчику»), то потом опять заиграла старая пластинка: остепениться, учиться, жениться. Ну как ей ещё не надоело столько лет капать мне на мозги одно и то же!! Я смертельно устал огрызаться, доказывать, что я уже давно взрослый и у меня своя жизнь, куда лезть никому не надо, особенно из благих побуждений… Но Габа — это Габа. Она всё и всегда знает лучше. Ещё отца моего доводила, а уж он был куда терпеливее меня. Так что в нашей затянувшейся «схватке за мою жизнь» априори не могло быть победителя. Я всё-таки её внук, и мерзкий неуступчивый характер — наша общая фамильная черта.
Сегодня была встреча номер три. Бабушка была настроена особенно по-боевому и решила форсировать события: «случайно» пригласила в это же время «одну прекрасную девушку из прекрасной семьи». Спасло меня только то, что последняя «завяла» от одного моего вида (не успел переодеться после репетиции, немного потный и лохматый, подумаешь…) В общем, она быстро слиняла, а Габа закономерно рассердилась. И пригрозила: или я срочно берусь за ум и веду себя хорошо (видимо, «девушки из прекрасной семьи» у неё ещё не кончились), или… А вот это был удар ниже пояса. Она всерьёз пригрозила забрать у меня дом. Пусть он принадлежит ей только формально, у неё есть свой, куда более шикарный, а в этом я жил с самого рождения — Габа вознамерилась «выгнать меня оттуда к чёртовой матери и продать, а барахло пустить с молотка». Эта угроза выглядела бы как шутка, но я, к сожалению, знаю собственную бабушку: она из принципа пойдёт до конца. Ей всё равно, что там жили мои родители, что я, несмотря на свои редкие приезды, дико люблю в своём доме каждую комнату, каждую вещь — как свидетелей беззаботного счастливого времени, которое закончилось в один миг после смерти родителей… Этот дом — то единственное материальное, к чему я привязан в этом мире. И она хочет его продать! Просто назло… Старая карга!!
В общем, у меня есть ровно месяц. Один месяц… И всё.
В самом сквернейшем настроении я ввалился в (пока ещё свой) дом и сразу поплёлся на кухню. Есть у Габы я не стал принципиально и теперь собирался что-нибудь срочно сожрать. И заодно выпить.
Из кухни доносился приглушённый разговор. Я узнал Тома и Саби; Альфи ещё не вернулась.
— …что будет после этого фестиваля? — рассуждала Саби. — Мы сейчас все на воодушевлении, но что потом? Если нас действительно заметят и начнут продвигать? Мы же не маленькие, знаем: поначалу будет не жизнь, а каторга. Да и как я буду выглядеть на сцене с пузом?! Придётся брать другую солистку, однозначно…
— Я без тебя играть не буду, — твёрдо заявил Том. — Пусть даже Ирг на меня обидится… Но для меня тут выбора нет — семья или музыка. Конечно, семья! Ты.
— Спасибо, мой хороший… — до меня донёсся характерный звук поцелуя. — А как же Ирг? Для него-то музыка всегда была на первом месте. Я даже не могу представить, чтобы он занимался чем-то ещё… Если он соберёт новую группу, то ещё сможет многого добиться.
«Ну-ну» — подумал я и хотел уже войти, но снова замер на месте.
— …особенно, если рядом будет Веро. Вместе они горы свернут, я уверен!
— Ага! Если только не разбегутся по-глупости. Смотрю я на них — детский сад какой-то, — снисходительно отозвалась «многомудрая» Саби. — Их же тянет друг к другу, это и слепому видно. Чего же они тогда сопротивляются? Чего боятся? Поговорили бы нормально, как взрослые люди… Глядишь, и родили бы нашей Гинтаре жениха…
Том невольно засмеялся, а вот я машинально опёрся о стену.
— Зря надеешься! Они оба зациклены на своей свободе. Ирг уж точно! Ты представляешь, как он сидит и мямлит, как я тогда, предложение руки и сердца, с коробочкой в руках…
— Угу, а ещё лучше — на коленях и с букетом! — тут они захихикали оба (ну, я им это припомню!)
— Это называется «фантастика в соседнем отделе»! То есть, конечно, полная фигня… Ирг ненавидит попадать в глупые ситуации.
— Вот поэтому и мучается сейчас, как дурак! — уверенно заявила Сабина. — Ведь любой женщине приятно знать, что к ней клеятся с серьёзными намерениями, а не хотят только «в койку сходить». А Веро… Она хоть немного представляет, как НА САМОМ ДЕЛЕ Ирг к ней относится? Она только видит, что её дико хотят… Но ведь ей нужно большее. Или всё, или ничего. Вот и выходит пока сплошное «ничего»…
— М-да… — задумчиво произнёс Том. — Похоже, ты права, солнышко… Только, боюсь, Ирг и сам ещё не понимает, на что способен ради неё. Он просто вбил себе в голову, что Веро в любом случае его вежливо пошлёт, как и всех остальных.
— Это называется — струсил, — отчеканила Саби. — Ты ведь тоже не знал, что я тебе отвечу, тоже сомневался… Но ты смог себя перебороть. А Ирг — если он так и не попытается выяснить всё до конца, значит, он в таком случае трус и не достоин Веро. Лучше один раз бросить вызов и проиграть, чем всю жизнь «сидеть в норе» и вздыхать о несбыточном… А ведь он никогда таким не был…
Тут я не выдержал и, не разбирая дороги, ломанулся в свою комнату.
Трус… Саби права на все сто. И с этим надо что-то делать. Пока не стало слишком поздно…
Какое-то время я нервно наматывал круги по комнате, натыкался на мебель и грязно ругался; потом завалился с ногами на кровать и невидяще уставился в потолок. Мысли разбегались, а те, что удавалось «поймать за хвост», казались совершенно дикими и несвоевременными…
А потом я кое о чём вспомнил. Встал и пошёл в комнату родителей, запертую на ключ почти семь лет назад… Когда-то здесь жили счастливые люди. Жили себе жили, и однажды попали в страшную аварию. Она умерла у него на руках… А он выжил — с тем, чтобы через два месяца уйти вслед за ней. Габа до сих пор не может простить, что сын сам не захотел жить дальше, угас, истощённый тоской и невольным чувством вины — за то, что не смог спасти любимую женщину. Бабушка не хотела понимать, как можно хотеть смерти, если тебе всего сорок шесть, и у тебя есть сын-оболтус, которого ещё нужно «поставить на ноги», есть мать, в конце концов… Сама Габа овдовела примерно в таком же возрасте, и ничего, живёт себе припеваючи, не забивая голову каким-то глупостями… Наверное, это правильно. Да вот только я и тогда не осуждал своего отца, а теперь — тем более. Он просто очень сильно любил мою маму. Так, что жизнь без неё просто утратила для него смысл.
Я хорошо помню наш последний разговор, такое невозможно забыть. Отец просил у меня прощения и тихо плакал… И говорил — я чувствую, я слышу, как моя Сауле зовёт меня. Прости, но я уже всё решил… Он ушёл на следующее утро — со счастливой улыбкой на измученном лице.
С тех пор в этой комнате ничего не изменилось. Жена дяди Матаса раз в неделю приходит сюда убираться, но за всё это время не переложила ни одной книги. Я и с закрытыми глазами нашёл бы то, что мне было нужно. Резную деревянную шкатулку, где хранились мамины драгоценности. Красивые дорогие вещи, обручальные кольца… И ещё одно кольцо. То, которое отец подарил ей на помолвку. Большой прямоугольный камень на тонком ободке из белого золота. Прозрачный зеленоватый аквамарин — изменчивый, как холодные воды родной Балтики — притягивает взгляд, держит и уже не отпускает. Его завораживающая глубина до боли напоминает глаза одной девушки. Уже — моей любимой девушки…
А ведь точно. Вот почему я сразу потянулся к этому кольцу. Оно просто создано для Альфи. Как в своё время его любила моя мать, так сейчас она не стала бы возражать, если я подарю его той, что могла бы стать следующей хозяйкой нашего дома. Если бы только захотела…
Я затолкал кольцо в карман джинсов и вышел из комнаты. Перед таким разговором надо хотя бы поесть, еда успокаивает…
Так, с надкусанным бутербродом в одной руке и стопкой коньяка в другой, меня и застала Альфи. Фыркнула и угрожающе потрясла перед носом кулаком:
— Это что ещё такое?! Кто это тут напивается в одну харю??
Я закашлялся и машинально влил в себя оставшийся коньяк.
— Уфф… А что, ты тоже хочешь? Давай налью!
— Дурак…
Она поставила чайник, вытащила из холодильника остатки вчерашнего салата и устало плюхнулась за стол.
Я судорожно хлопнул по карману — и тоже полез в холодильник.
— Как день прошёл?
— Нормально.
— А Саби с Томом?
— Сидят, смотрят по телеку какую-то чушь… А у тебя как?
Она вздохнула, не поднимая глаз от тарелки.
— Тоже нормально…
— Не убедила. Что случилось?
— Да ничего особенного… Просто что-то вымоталась, настроение поганое… Ты ни при чём, но, если вдруг сорвусь, извини заранее, ладно?
— Хорошо, — я встал и задумчиво воззрился на кофемашину. — Давай я сделаю нам по кофе.
— С ликёром? — невольно улыбнулась Альфи. — А ты умеешь?
— Не-а. Так что тоже заранее извини.
Она засмеялась, и у меня отлегло от сердца.
Мы посидели, попили (конечно же, это был ЕЁ кофе) и поболтали о всяких пустяках.
Потом она встала, с удовольствием потянулась… И я вскочил прежде, чем услышал, что уже «почти двенадцать, не пора ли пойти поспать…»
— Аль, погоди минутку.
Чёрт, как я это скажу?! Я же ни фига не успел подготовиться! И выгляжу сейчас как дурак, в заношенной рубашке без двух пуговиц и старых джинсах. Без цветов (ага, был бы тогда «дурак с букетом»…) Но — если не сейчас, боюсь, что вообще никогда на это не решусь.
Бедняга Том! Как я теперь его понимаю!..
Судорожно зажатое в кулаке кольцо, казалось, прожигает кожу насквозь.
— Ты чего? Что-то случилось? — невольно забеспокоилась она. — У тебя такое лицо, как будто…
— Альфи… — хрипло перебил я. — Скажи мне… Скажи одну вещь… Прямо сейчас.
Медленно разжал влажную ладонь, и кольцо с тихим стуком упало на стол, покатилось и остановилось у пустой кофейной чашки.
Она с недоумением уставилась на него, потом перевела взгляд на меня.
— Что это?
— Это — я делаю тебе предложение. Выходи за меня.
Я не узнал собственный голос — сдавленный, едва слышный, с какими-то позорными истерическими нотками… И плевать, главное — я всё-таки это сказал.
Закусил губу и, как в омут головой, сделал шаг ей навстречу. Что сейчас будет? Что она мне ответит?!
Я ожидал чего угодно — непонимания, недоверия, удивления, даже насмешки… Но не того, с каким ужасом она отшатнётся от меня; не этих застывших глаз, ставших из зелёных почти чёрными. Не взгляда — в первую секунду растерянного, беспомощного, в котором теперь отражалась бесконечная обида. И злость. Презрение. Равнодушие…
— Ты… зачем… Господи, Ирг, да за что?! Неужели ты так хочешь со мной переспать, что готов вот ТАК унизить?? Да как же вы все мне надоели, ненавижу, ненавижу!!
С грохотом захлопнулась входная дверь.
А я прислонился горящим лбом к прохладной кафельной стенке и закрыл глаза.
Альфи, Альфи… Лучше бы ты меня ударила. Или посмеялась, назвав идиотом, швырнула кольцо прямо в рожу… Но всё гораздо страшнее. Ты просто мне не веришь. Причём не веришь настолько, что и на миг не допустила, что это предложение — всерьёз. Что это не издёвка, не очередная неуклюжая попытка мужчины навешать лапши и затащить тебя в постель — а настоящая, вымученная правда. Ты знаешь, как я хочу тебя — но ведь это ещё не всё. Я понял, что на самом деле хочу разделить с тобой целую жизнь. Что я люблю тебя…
Почему же я не сказал ей этого? Впрочем, какая теперь разница… Слишком поздно. Это действительно конец, тупик, из которого нет выхода. Она теперь точно уедет — завтра, а, может, уже сегодня ночью. Она гордая, она ни за что не станет терпеть унижение, даже ради Саби и Тома. И в очередной раз начнёт новую жизнь — где-нибудь подальше отсюда, без нас. Без меня…
Ну и пусть. Наверное, так даже лучше. Саби с Томом переживут, вместе им будет легче. А я — какая разница? Как в той моей песне — «Нет смысла». Его не осталось, ни в чём. Вены вскрыты, впереди лишь агония… Пусть.
Вероника
Я долго ходила по пустым ночным улицам — в этом благопристойном районе действительно пустым. Сначала душила дикая злость, потом — слёзы. Ирг, Ирг… как же ты мог? Неужели я ошиблась, и ты такой же, как все?!
Как сегодняшний самоуверенный чиновник, настойчиво сующий свою визитку, как тот весёлый бригадир-ремонтник в новой квартире Саби и Тома… Последний «благородно» предложил мне свой обеденный бутерброд в обмен на обещание срочно выйти за него замуж. А для этого — сегодня же вечером поехать к нему «знакомиться с будущей роднёй». И всё это приходилось выслушивать с вежливой улыбкой, превозмогая желание настучать по их самодовольным мордам… Как же я устала!! Куда бы не приехала — в «цивильную» Европу, в отдалённый военный гарнизон в России, на литовское Побережье — везде происходит одно и то же. «Неотразимые» местные кобели с места в карьер идут «на абордаж», их завистливые подруги стремятся отравить жизнь… Ну, почему так происходит, почему, что я делаю не так?! Ведь даже тогда, когда я назло самой себе подстриглась чуть ли не налысо и ходила в жутких балахонах, «извращенцев-любителей» хватало с избытком! Дядя Алгис тогда смеялся и говорил: терпи, ты вся в маму; мне, бедному, до сих пор приходится от неё жеребцов отгонять… Утешил.
Вот что, что мне теперь делать?! Кто посоветовал Иргу устроить этот фарс с предложением? Или он сам это придумал? Зачем?? То есть, понятно зачем, но всё-таки… Я так надеялась, что он меня хоть немножечко уважает, что он не собирался меня унижать. Зря надеялась… Всю жизнь твердишь себе — верить нельзя НИКОМУ, и каждый раз всё равно ошибаешься, раскрываешь душу, а потом долго зализываешь раны. И в этот раз будет так же.
Наверное, всё же стоит поговорить с Сабиной, она мне стала как сестра. Извиниться за то, что уезжаю, попытаться объяснить — что после этого физически не смогу нормально общаться с Иргом, даже исключительно по делам. Совесть моя тут почти чиста: в фестивале они уже участвуют, в новой квартире вовсю идёт ремонт… Вот только крёстной для маленькой Гинтаре мне уже не быть. Но ничего, переживу…
Через два часа я окончательно замёрзла и решила возвращаться. Надо срочно выпить чего-нибудь горячего и лечь спать. «Утро вечера мудренее» — говорила моя мама. Так и есть; я уже успокоилась, а завтра — завтра будет новый день. И — маленькая надежда на то, что Ирг всё же поймёт, как меня обидел, и попросит прощения. А я смогу поверить ему снова. По правде, мне очень этого хочется…