И Алексей Николаевич, видимо, начинавший терять терпение, отнял руку, повернулся к Буранову:
— Где Филимонов?
— Я здесь, Алексей Николаевич.
— Ах, вот вы! — здравствуйте, Николай Авдеевич! — и, удерживая руку Филимонова в своей руке, повёл изобретателя в сторонку. — Ну, что ваш прибор?.. Буранов звонил мне, — да, ваш импульсатор — молодчина, вот если бы и туда… — он показал в сторону моря, — …и дальше бы. Тогда бы ни ракет не надо, ни снарядов, а этим лучиком… Ж-жик!
— У нас всё готово. Ждём катер.
— Сейчас начнём. Да вы поздоровайтесь с военными, — вон их сколько со мной налетело!
С важными чинами Николай поздоровался сдержанно, — грозный вид военных подлил ему страха, голову прострелила мысль: «Заинтересовались!» И другая мысль тут же выпрыгнула: «Если подведёт прибор, вот конфуз выйдет!»
У одного генерала звёзды на золотом погоне теснились густым рядком, — он хоть и моложе выглядел своих товарищей, но был, видимо, старшим; с Алексеем Николаевичем держался просто, не сгибая перед ним своей молодой стройной фигуры. Пожимая руку Николая, взглянул в глаза дружески, с чувством почтительного уважения. И назвал себя:
— Иван Васильевич. Рад познакомиться.
Николай заметил: чем выше люди, тем они проще.
«Вот сработает прибор, тогда и вовсе, — он тёплым взором оглядывал военных и Председателя Совета Министров, — кончатся мои мытарства. С Ольгой взглядами встретились; она шла рядом и неотрывно смотрела на него. Ольга всё понимала. Сердце её гулко стучало от радостных предчувствий.
Но вот Алексей Николаевич увидел Ольгу. Оторопел от неожиданности. Руки развёл:
— Оля! Оленька!
Он бывал у них в доме, Ольгу знал с детства.
— Ты-то как тут?
Схватил её за руки, привлёк как родную.
— А я… ассистент. С прибором работаю.
— Вот новость! Ну, я рад, очень рад. Ну-ну, Оленька! Показывайте свою игрушку.
В пасмурном небе, в тучах, раздался мощный гул реактивных двигателей. И почти в тот же момент над морем, в километре от берега, повис чёрный брюхатый вертолёт с красными звёздами на боку. Он быстро снижался. И когда колёса его стали касаться волн, под брюхом раскрылись дверки и в тот же миг из чрева показался катер. Волна на минуту скрыла его, потом все увидели небольшой катерок, раскачивающийся на воде. Рядом с ним из чрева вертолёта опустился другой катерок — поменьше. Вертолёт улетел, а на большом катере вскоре заработал двигатель. И так, с работающим двигателем, встал он на якорь. Матросы покинули его и на малом катерке поплыли к берегу. Капитан доложил главе правительства:
— Катер к испытанию готов. Двигатель и моторы задействованы, радиосредства включены.
У него в руках был свёрток; Алексей Николаевич тронул сверток, спросил:
— Схема аппаратуры, установленной на катере?
Капитан кивнул.
— Велено передать в руки руководителю испытаний.
Председатель показал на Филимонова:
— Ему отдайте.
Николай развернул схему и ахнул: каких там устройств не было — от миниатюрного радиопередатчика до крупной судовой радиостанции! В особом отсеке в металлических шкафах располагались компьютеры.
Буранов подозвал Николая, сказал на ухо: «Не торопитесь. Пусть уедут». И показал на маленький катерок, увозивший с собой всех лишних людей, — среди них был и Зяблик, и заместитель министра Бурлак. В трёх-четырех километрах от места испытания над маленьким катером завис грузовой вертолет, принял людей на борт. И когда вертолёт скрылся из глаз, Алексей Николаевич сказал:
— Теперь можно начинать.
Ольга стояла справа от прибора, Филимонов — слева; он повернул выключатель, и синеватый луч застрекотал у среза фильеры. Прошло несколько минут, катер стоял невредимым, импульсы прибора нащупывали жертву.
Наводку проводила Ольга. В наводке скрывалась ещё одна слабость прибора, — импульс должен прямым попаданием коснуться магнитного поля радиоаппарата. Попробуй, нащупай его!
Филимонов терял надежду, которую он лелеял втайне от всех, даже от Ольги, — импульсатор с новыми параметрами, введёнными в него, должен поражать не только радиоаппараты, но и электрические двигатели. Но нет, расчёты не подтверждались, сердце Филимонова сжималось от горестной досады.
И вдруг над катером, над его носовой частью, поднялся белый столбик, раздался взрыв — рвущий ушные перепонки хлопок. И тут же на месте белого столбика вспыхнул огонь. И тишина наступила мгновенно. А катер… Он покачивался на волнах моря и был целёхонек, только шума моторов на нём уже не было. И огонь охватывал носовую часть.
Алексей Николаевич и генералы, и даже академик Буранов, который во время подготовки к взрыву поднялся с креслица, спустился на дно луговины, — все вышли из-за укрытия, заспешили к лодке. И уже в лодке, направляясь к катеру, Алексей Николаевич обнял за плечи Филимонова.
— Вот и инженер Гарин у нас появился. Алексей Толстой написал сказку, а вы её реальностью обернули.
— Дальность, дальность хорошо бы иметь, — важно заметил генерал с густым рядком звёзд на погонах.
— Ну, ну, — заторопились, — осадил их Алексей Николаевич. — Вам бы сразу… чтобы за всю вашу артиллерию работал.
Раздирающая душу картина открылась членам комиссии на катере. Все слабые постройки снесены, в палубной части, там, где находилась рубка радиста и работал электрический мотор, зияла рваная рана. Металл потрескался, изо всех щелей трюма струился чёрный удушливый дым. Пожар охватил весь катер.
Генерал с густыми рядами звёзд выгреб лодку из дымной полосы, поднял над водой вёсла, вопросительно смотрел то на Алексея Николаевича, то на изобретателя.
— Взрыв? О взрыве мне ничего не говорили? — обратил вопрос ко всем сразу.
Филимонов улыбнулся. Сказал:
— Боялся ошибиться, никому не говорил. Кажется, импульсатор не только зажигает радиоаппараты. Если к нему подключить энергетические установки, он даст пучок, способный взорвать электрические двигатели. Вон видите… Они не просто загорелись, а взорвались. Очевидно, импульсатор, повышая температуру внутри обмотки, приводит работающий на больших оборотах двигатель к механическому катаклизму.
— Хорошо! Ну, хорошо! — потирал руки Алексей Николаевич.
Посеревшее от времени и забот лицо Председателя оживилось, в небольших глазах блеснул огонёк задора.
— Это вам подарок, — повернулся он к генералам.
— Волшебник он, ваш изобретатель!
— Почему мой? — изумился Алексей Николаевич. Но тотчас закивал головой: — Да, да — мой. Хотел бы я иметь такого сына. Ну, ничего, достаточно уже и того, что такого сына имеет наша Родина.
Эти слова были сказаны на берегу, и сцену наблюдала Ольга. Она влюблённо смотрела на Филимонова, и по щекам, зардевшимся от волнения, катились слёзы.
Глава четвёртая
Москва вступила в эпоху новой тревожной жизни. В Кремле буйствовал своенравный царь-государь с плебейским именем Никита. При нём считали, что министерства лежат бревном на пути технического прогресса. В бесчисленных апартаментах бесчисленных контор воцарилась холодящая душу тревога. Сотни, тысячи людей почувствовали себя, как в коляске, летящей с горы без лошадей и кучера.
На ветру перемен слетали вывески трестов, бюро, институтов, трещали хребты важных начальников, лишались насиженных мест инспекторы, ревизоры, агенты — массы людей попадали в жернова перестройки, кончали одну жизнь, начинали другую. Газеты печатали статьи с цифрами бездельников, окопавшихся в институтах, научных центрах, назначались комиссии, перетряхивались штаты в райкомах, райисполкомах. Одни министерства упразднялись, другие сливались. На приветствие «Салют!» балагуры отвечали: сольют, сольют. Потом вдруг реформы притормозилисъ.
Столичная жизнь вновь вступала в прежние берега. В этой обстановке Зяблик, чуть было попритихший, снова вздыбил шерсть, развил новую инициативу. Вновь менялось имя института. У входа появилась интригующая вывеска: «”Титан” — институт сверхтвёрдых сплавов». И казалось сотрудникам, что их дом-утюг ещё выше вознёс голову над Москвой-рекой. Выстоял он под ударом лихолетья, ещё живее закипел в нём людской муравейник. Ярко загорелась над институтом счастливая звезда: «импульсатор Филимонова».
О результатах испытаний ходили фантастические слухи. Сам Филимонов не вылезал из своей стальной совершенно секретной комнаты; в коридорах его и Ольгу не поймать — проносились метеорами и на все вопросы отвечали: «Хорошо прошли испытания».
Буранов и Зяблик точно в землю провалились. Уж не арестовали ли их? Но нет, Зяблика видели в министерстве, при встрече с приятелями он махал руками: «Ничего не спрашивайте, не надо меня ни о чём спрашивать!» И делал вид, что страшно торопится. Атмосфера таинственности возвышала и его, кто-то пустил слух, что в числе авторов прибора будет стоять и имя Зяблика.
Исчезновение Буранова — его, говорят, и дома нет, и в больнице он не лежит, — таинственная беготня по министерским коридорам его первого заместителя Зяблика, слухи-утки, летавшие в воздухе, распаляли фантазию институтских, не было в громадном здании уголка, где бы ни возникали новости, одна нелепее другой.
С опасностями свыклись. И никто не придал значения команде, раздавшейся однажды утром: «Начальников отделов, лабораторий и всех докторов наук, член-корров — "свистать" наверх, в конференц-зал».
В директорском кресле сидел заместитель министра по науке и новой технике Бурлак, справа от него — старший научный сотрудник Филимонов, слева — академик Буранов. Зяблика не было за красным столом. Такого не помнят!
Академик не смотрел на входивших, не отвечал на приветствия — свесил над столом отяжелевшую голову. Поблизости, в первом ряду кресел, сидела Дарья Петровна — его неизменная спутница.
Ким Захарович Бурлак поднял руку, приглашая ко вниманию; он сидел в высоком, специально изготовленном для директора кресле — сидел вальяжно, полуразвалясь; светлый костюм, пёстрый галстук, две волны крашеных тёмных волос скрадывали преклонный возраст — он ещё вполне сходил за крепкого мужчину, немного усталого, обременённого грузом государственных забот, но сохранившего интерес к жизни.
— Прошу внимания, товарищи! Я не могу говорить громко. У меня есть сообщение, позвольте зачитать.
Не поднимаясь, а лишь придав позе деловой характер, заместитель министра стал читать:
«Институт твёрдых сплавов за сорок лет своего существования решил ряд научных проблем, оказавших воздействие на многие отрасли народного хозяйства. Отсюда вышли учёные, составившие ядро отечественной школы специалистов по твёрдым сплавам. Ныне в стране успешно функционирует целая сеть научных центров, создающих новые виды твёрдых материалов, изучающих структуру атомных соединений и кристаллов. Научные центры находятся в городах с сильно развитой металлургической промышленностью, они имеют под рукой базу, благоприятные условия для экспериментов. Именно это обстоятельство послужило причиной крупных открытий, успешных решений фундаментальных проблем, сделанных в последнее время в периферийных центрах. Учитывая это, Коллегия министерства сочла возможным сосредоточить в других институтах программу исследований по твёрдым сплавам, а "Титану" поручить заказ большой государственной важности, выполнение которого отныне явится вашим главным делом. Речь идёт об аппарате Филимонова. Коллегия приняла решение назначить директором института доктора технических наук, академика Филимонова Николая Авдеевича.
— Академика? — раздалось из зала.
— Да, имею удовольствие сообщить: ввиду особой важности открытия товарища Филимонова, ему в порядке исключения, без защиты диссертации, присвоены одновременно учёная степень доктора физико-математических наук и на общем собрании Академии Наук он единогласно избран академиком.
В заключение позвольте поблагодарить Александра Ивановича Буранова за многолетнюю плодотворную работу на посту директора института. Коллегия министерства выносит ему благодарность и награждает ценным подарком.
Скорбный вздох исторгнулся в зале. Так внезапный порыв ветра взрывает тишину, проносится над заснувшей рекой, шевелит окаменевшую крону деревьев. И, вспугнутая внезапным вздохом, дёрнулась белая голова Буранова, — распрямил плечи академик, приподнял над столом грузное, одряхлевшее тело. В щелочках оплывших глаз блеснул огонёк былой силы.
— Логика жизни, — заговорил он властным, чуть дрожащим голосом, — предполагает начало и конец; я подошёл к своей черте; мне нелегко, но я сохраняю твёрдость. Не всех товарищей, стоявших у колыбели «Котла», я вижу здесь, но многие достижения в области науки о твёрдых сплавах достигнуты их умом и их волей. Многое тут сделано их руками.
Академик оглядел простенки, в которых висели портреты основателей «Котла», и все в зале также окинули взглядом знакомые лица подвижников.
— Мы были преданы делу, — продолжал Буранов, — мы отдавали ему все силы. И если мы ещё не все свои замыслы осуществили, в том нет вины: человек, как и металл, имеет свой запас прочности, срок службы.
Буранов закашлялся, Дарья Петровна поднесла воду и таблетки. Но академик мягко отстранил её. Тронул за плечо Филимонова, продолжал хрипловатым севшим голосом:
— Иной преемник моих дел представлялся мне и всем вам, коллеги и друзья. Николай Авдеевич — человек в научных сферах неизвестный и, да простят меня товарищи из министерства, не сведущ в делах института. Но жизнь любит парадоксы. И, хотя парадоксы нередко возникают как следствия трагических ошибок, мы будем верить — на этот раз ошибки не произошло.
Академику стоило больших усилий договорить речь; при последних словах он осел, уронил голову на грудь — затрясся в глухих рыданиях. Дарья Петровна повела его к боковой двери.
Филимонов, оставшийся один на один с переполненным залом, перехватив десятки пронзительных, затаивших тревогу глаз, сказал просто, по-домашнему:
— Доверие, оказанное мне, я постараюсь оправдать делами. Рассчитываю на вашу солидарность и поддержку. Одно могу сказать определённо: всякий, кто стремится принести пользу науке и народу, найдёт во мне верного союзника.
Зяблик и при новом директоре был неотлучен, голосом вкрадчивым, певуче-женственным говорил: «Для вас теперь главное — не погрязнуть в административной суете, не утонуть в текучке». И плотно закрывал за собой дверь кабинета, вёл Филимонова в потайную комнату, оборудованную срочно для секретной работы. Дверь в неё находилась в углу кабинета, заподлицо вписывалась в стену; Зяблик указывал линию, по которой должен подходить хозяин — дверь тогда бесшумно открывалась и так же тихо закрывалась, едва хозяин входил в комнату. Окна здесь с двух сторон заделаны стальной решёткой.
У дальней стены — громадный стол с атлантами на тумбах, а за ним полки и на них модели металлургических машин, агрегатов, отдельные детали и слитки, слитки. Мир «Титана», его вчерашний день и день завтрашний!
У Филимонова забита голова расчётами, — где бы ни был, что бы ни делал, а мозг считает, ищет ходы, варианты — работает. Поднял голову — Зяблик стоит. «Начальник!» — мелькнуло в голове. И хотел подняться, место уступить, но вспомнил: «Я же директор!» В такие минуты думал с досадой: «Какой я директор! Голова не тем занята».
Спросил строго:
— Вам чего, Артур Михайлович?
Про себя решил: «Не нужен мне бурановский угодник, другой заместитель будет».
Мысль ясная, сразу же после назначения пришла в голову, но с переменами не торопился. Успеется, незачем горячку пороть, думал Николай. Да и нет пока подходящей замены.
Но что это? Зяблик кинул портфель на край стола, склонился к Филимонову. Дышит в самое ухо, лист бумаги берёт, чертит перед носом директора.
— Вариант первый, Николай Авдеевич. Я был в министерстве, там свои люди, во всем идут навстречу — любая просьба, все заявки — извольте, пожалуйста! Вот варианты.
— Какие варианты?
Зяблик распрямился, обидчиво поджал губы. Левый глаз конвульсивно сощурился, правый тревожно распахнулся — знак сильного нервного возбуждения.
— Николай Авдеевич! — проговорил дрогнувшим от обиды голосом. — Если я вам не нужен, вы так и скажите. Найду место. Министр без дела не оставит. Однако умейте уважать человека, который ради вас же старается. Десятки инстанций, лиц — всех обошёл, квартиру выбивал.