В таком радостном расположении духа я отправился прямо в кофейню Шмидта, что на перекрестке Фальфнерсаллеи и Ганхенгассе, неподалеку от еврейского квартала. Заведение это, поставленное на широкую ногу, занимало несколько этажей большого квадратного здания, где раньше располагалась монастырская лечебница. Здесь как всегда было людно. Столы и скамьи буквально лепились друг к другу, загромождая все пространство. Согласно традиции, на первом этаже собирались дельцы, все те, кто имел хоть какое-то отношение к финансам; здесь же сосредотачивались,-и рождались,-все городские слухи. Разыскав в шумной толпе знакомый своих, немецких брокеров, преимущественно, нескольких французов и русских, я тут же набросился на них с расспросами. Однако меня вновь постигло разочарование.
Один моравийский страховщик по фамилии Менкович принял мое приглашение на чашечку чаю. Извинившись перед своими друзьями-банкирами, он прекратил наконец вещать громким голосом и перекладывать с места на место свои бумаги и пересел за мой столик. Был на нем старомодный пудреный парик и неизменный темный его сюртук, пошитый, как сам Менкович любил повторять, "по квакерской моде". Все это, как он утверждал, придавало ему вид солидный и авторитетный, даже тогда, когда он пускался в самые дикие и рискованные предприятия. Он слышал, что герцог Критский прибудет в город буквально на днях,-если не прибыл уже,-а вот о герцогине ему вообще ничего не известно. Зато в изложении его история этого рода звучала совсем по-иному:
- Картагена и Мендоса-Шилпериков всегда недолюбливали в Майренбурге, фон Бек. При том, что когда-то у них был здесь свой дворец и они сделали много хорошего для этого города.Какие-то загадочные деяния,-колдовство, черная магия, зверские пытки, насилие,-наделавшие много шуму, принудили тогдашнего принца изгнать некоторых Шилпериков из города.Дело это столетней давности. Им потом вновь удалось снискать благосклонность принца, но с тех пор многие здесь к ним относятся с подозрением. И в нынешнем герцоге действительно есть что-то странное, хотя он очень даже собою пригож. Я доподлинно знаю лишь то, что верительные грамоты выданы были герцогу,-не герцогине,-и что они еще не предъявлены.
- Не означает ли это, что он еще не приехал?
- Вполне вероятно, что он уже в замке. У него есть свой замок в Карпатах. В полумиле от границы. Оттуда до Майренбурга всего день пути, так что он может явиться в любую минуту.
- У него есть своя резиденция?
Шум и гам голосов за столиком рядом с нами почти заглушили его ответ. За оживленным обменом репликами последовал громкий смех, парики затряслись, а потом дельцы вновь углубились в расчеты. Менкович покачал головой.
- Он владеет одним домом на Розенштрассе, но как правило предпочитает гостить у кого-то из близких друзей, местных землевладельцев, чьи имения расположены за пределами города.
Я сказал Менковичу, что если он что-то узнает еще по интересующему меня предмету, то он всегда сможет найти меня у "Замученного Попа",--в гостинице, которую упоминал Сент-Одран и которая была мне небезызвестна и оставила после себя самые добрые воспоминания. Признаюсь, я слегка упал духом, не получив необходимых мне сведений у всезнающего моего приятеля из местных брокеров. Он посоветовал мне просмотреть Майренбургский светский журнал, где могли появиться какие-то упоминания о герцогине.
Распрощавшись с Менковичем, я отправился прямо на площадь Младоты, где церкви лепились впритык к постоялым дворам и тавернам, и все это вместе, казалось, клонилось к центру, где в старом позеленевшем фонтане плескалась водица. Сам фонтан представлял собою конную статую некоего свитавианского героя, поражающего копьем устрашающего вида морское чудище. Имело также два-три деревца,-платана,-несколько скамеек, непременный нищий побирушка и живописная группа уличных торговцев-арабов, продающих цветные ленты, всякие безделушки и лакомства.Пройдя под широкою аркою входа "Замученного Попа",-названного, я полагаю, в честь Гуса,-одного из самых заметных на площади зданий, я очутился в просторном внутреннем дворе, опоясанным непрерывным балконом первого этажа. Штукатурка на стенах кое-где облупилась, штукатурка местами пообвалилась, а гипсовые лица Гуса, наверное, и его рьяных последователей давно пообтерлись и стали совсем уже неузнаваемыми, хотя вывеску подновляли совсем недавно: монах в нищенской рясе, запрокинувший голову к небесам, с руками, привязанными к столбу, и вязанкою хвороста, сверкающей языками пламени у его ног, обутых в сандалии. Крепилась вывеска на железной скобе, вбитой в тяжелую почерневшую балку.
Передав лошадь конюху и распорядившись, чтобы он позаботился о моем багаже, я вошел внутрь, в тесную общую комнату. Время близилось к полудню. Внизу как раз подавали завтрак, и запах жаркого был весьма даже соблазнительным. В дымной сей комнатенке с низким потолком толпился народ, большей частью-студенты в своих форменных куртках и подмастерья в прямо-таки средневековых нарядах, так что невольно складывалось впечатление, будто бы ты очутился совсем в другом веке. Протискиваясь сквозь толпу и вдыхая изумительные ароматы супа и запеченной на углях курицы,-блюда, принесшего заслуженную популярность сему заведению, - я вытягивал шею, глядя на стойку, освещенную даже в столь ранее время свечами. За стойкой стоял мрачного вида мужчина в красном кожаном переднике и высоком пудреном парике из тех, что были в моде лет пятьдесят-шестьдесят назад; закатанные выше локтей рукава рубахи демонстрировали волосатые лапищи, изукрашенные примитивными татуировками "в стиле" Южных Морей. Он сосредоточенно разливал в кружки грог и передавал оные кружки раскрасневшимся девицам, которые носились по залу,-только и поспевая заполнять у стойки подносы,-с наработанной грацией разнося выпивку нетерпеливым клиентам. Хозяин поднял глаза, и его тонкие губы сложились в подобие улыбки, когда он увидел меня.
- Капитан фон Бек!-Лицо его, мрачное, словно туча, вдруг озарилась как будто сиянием солнца.-Мой капитан!
Я почти даже и не сомневался, что найду его здесь, за стойкой.
- Сержант Шустер! Ты же говорил, что покупаешь участок земли где-то под Оффенбахом.-Ветеран сотни, наверное, боевых кампаний, он был слугою моим и соратников в то время, когда я подвизался на службе в американских войсках. В гостинице этой я снимал одно время комнаты. То было задолго до американских моих приключений, тогда еще, когда всем здесь заправлял отец Шустера.-Ты же божился, что станешь фермером, что тебе надоела уже городская жизнь!
Он поднял откидную доску на стойке и вышел ко мне. Мы обнялись.
- А я слышал, вас арестовали. Во Франции, капитан.
- Чуть было не арестовали. Но я предвидел печальный сей поворот событий и опередил их на считанные часы. Бежал из Парижа тайком, словно дворняга с украденною отбивною. Ну а ты почему не на пашне? Ты же говорил, что тебе уже поперек горла стоит батюшкино ремесло!
- Папаша ушел на покой, когда я еще был за границей. Когда я вернулся домой, я обнаружил, что он прикупил себе ферму! А гостиницу сдал в аренду какому-то никудышнему венгру-трактирщику, совершеннейшему болвану, который мало того что распугал всех клиентов, так еще и опустошил все наши винные погреба, а потом, по дороге обратно в Гесс, его благоверная сбежала с каким-то хлыщом-уланом! просто позорище, а, капитан? Так что папаша просто-таки умолял меня взять управление гостиницей в свои руки, по крайней мере, пока не удастся восстановить торговлю и доброе имя нашего заведения. Я постепенно втянулся, и мне это даже понравилось. А пару лет назад батюшка передал дело мне, как говорится, замок, погребок да бочонок вина, и вот теперь я тут всем заправляю.
Сержант Шустер настоял на том, чтобы мы с ним прямо сейчас пропустили по кружечке его лучшего пива, а место его за стойкой заняла пригожая блондиночка,-на вид ей было чуть больше четырнадцати,-с длинными косами, уложенными тяжелым узлом на затылке. Одета она была в местный народный костюм.
- Это Ульрика,-с гордостью объявил Шустер.-Моя старшенькая. Вторая на два года младше. Но Мария у нас как ленивый котенок, только кликнешь ее, а она уже спит.Ульрика, девочка, мне выпала честь представить тебе капитана Манфреда фон Бека, наследного саксонского рыцаря, героя Сараготы и Йорктауна, депутата французской республики. Я рассказывал о нем, помнишь? У него столько же боевых наград, сколько и шрамов, и он вполне еще может стать маршалом чьей-нибудь армии. Он-один из последних солдат на свете, я имею в виду, настоящих солдат.
- Ваш батюшка, подобно барону Мюнхгаузену, питает неодолимую склонность к преувеличениям,-перебил его я.-Шустер, фрейлин Ульрике вовсе не интересны подробности военной моей карьеры. Но я искренне рад познакомиться с вами, сударыня.-Я поцеловал ее маленькую аккуратную ручку, и девочка так и вспыхнула от смущения.
- Благодарю за честь, сударь,-пролепетала она, делая реверанс.
Я похвально отозвался об изящных ее манерах, а потом спросил Шустера, не найдется ли у него для меня свободных комнат.
- Если бы даже их не было, я б их построил немедленно, капитан.-С тем он сопроводил меня наверх по почерневшей от времени деревянной лестнице с расшатанными ступеньками; на побеленных известью стенах висели памятные реалии-символы собственной военной карьеры Шустера. Турецкое знамя, захваченное в бою, прусские эполеты, немецкий барабан, старый французский флаг, боевая кольчуга воина язо вместе с портретами Вашингтона и Лафайета и английским эспонтоном.Были здесь и те самые шпоры, которые Шустер,-я это видел своими глазами,-снял с изменника Мингавы, наполовину индейца, чьи соплеменники-дикари устроили нам засаду милях в пяти от Джорджтауна. Шустер болтал без умолку, с гордостью вспоминая былые дни доблести нашей. Я же был только рад поговорить о том, что для меня подходило под определение "старые добрые времена", когда жизнь казалась мне и проще6 и благороднее.
Шустер повторил слово в слова речь генерала Стабена, с которой он обратился к нам после того, как мы взяли Йорктаун, и напомнил мне, как я плакал,-мы тогда все буквально с ног валились от усталости,--когда генерал Вашингтон, объезжая позиции, специально сделал крюк для того, чтобы лично поздравить нас.
- Он знал нас всех по именам, помните, капитан? И сказал еще, что дело Свободы стоит превыше всех мелких личных интересов; что он и друзья его и соратники борьбою своей добиваются права быть хозяевами на своей земле, а такие, как мы, борются исключительно за идею, потому что мы верим в республиканизм и права человека, и что наибольшую ответственность он чувствует именно перед нами, теми, кто помогает его стране обрести Свободу. Дабы вера наша не поколебалась. Дабы шесть штатов стали основою для правительства нового качества, которое всякому гражданину даст свободу слова и законы, основанные на неоспоримом праве каждого воззвать к справедливости и получить ее.-Тут Шустер встал перед портретом Лафайета и отдал честь.-Вот тот, кто не изменил ни себе, ни революции, капитан. Великий человек.Вы с ним встречались в Париже?
- Не часто. Он был слишком занят своими обязанностями.
Шустер снова остановился, на этот раз-перед посеребренными ножнами с английским клеймом у рукояти. Я улыбнулся, беря его под руку:
- А ты помнишь, Шустер, чьи это ножны?
- Еще бы, сударь, не помнить! Господина Мальдона, капитана Его Величества мушкетеров. Самый почетный трофей!
Мы от души посмеялись, поскольку сержант выиграл ножны Мальдона в карты на следующий день после битвы при Саратоге.
- Но неужели же все, за что мы сражались, теперь потеряно? спросил он,пока мы пересекали темную лестничную площадку, направляясь к двери в самом конце коридора.-Вот. Мои лучшие комнаты. Здесь всегда останавливается моя замужняя сестрица и другие все родственники, когда наезжают к нам в гости.-Он открыл предо мною дверь. Свеженавощенная мебель пахла пчелиным воском и льняным семенем.-Осталось лишь приготовить постель и так, кое-что по мелочи. Моя благоверная обо всем позаботится.-Он распахнул ставни, которые поддались с тихим скрипом, и в комнату пролился серебристый свет зимнего майренбургского дня, утопающего в легкой дымке.
Из окна открывался вид на галдящую суматошную площадь с ее побитыми временем зданиями. Слева торговцы устанавливали свои лотки под симпатичными, изукрашенными навесами,-по какому-то старинному соглашению им запрещено было начинать торговлю свою раньше полудня. Собаки и ребятишки носились по холоду, спеша по своим делам-делам всегда неотложным и весьма таинственным. Старики, обряженные в длиннополые хламиды, время от времени били в гонги и выкрикивали, который час и прочую всякую весьма полезную информацию:
- Четверг, полдень. Ветер восточный. Ветер крепчает!
В остальное же время, когда они не вопили и не звонили в гонги, старцы сии обязаны были,-за это город платил им определенную сумму,-указывать путь прохожим, в тому нуждающимся, и я наблюдал, как они шныряют туда-сюда, тыча рукой то в одну, то в другую улицу, что разбегались во все стороны от площади Младоты, подобно спицам гигантского колеса, осью которого была площадь. Говорили, она расположена точно по центру города.
- Да, капитан,-спохватился вдруг Шустер,-вы уже ели сегодня? Нет? Давайте я вас угощу нашим фирменным тушеным зайцем с клецками. И божественный сладкий крем на закуску...А где ваша лошадь?
- Уже у тебя на конюшне.
- Багаж?
- Там же, с лошадью.
- Я пошлю мальчика, он обо всем позаботится. У нас есть еще конюшни, на Коркцерхгассе, там все поставлено чуть получше.Не желаете ли воспользоваться?
- Оставляю сие на твое усмотрение, сержант. Мне только нужно забрать сумки свои и мушкет, ну и прочие вещи.
- Я скажу, мальчик все принесет. Не отобедаете ли вы с нами внизу?
- С удовольствием.
- И расскажите мне заодно, что привело вас в Майренбург.-Мы снова спустились в гомон и шум общей залы, и Шустер произнес извиняющимся тоном:-Через пару минут здесь все поутихнет, как только соборный колокол отзвонит час пополудни.
И действительно,-едва я уселся за длинный кухонный стол, рядом с которым булькали на огне очага всякие котелки и кастрюльки и крутились веретена с различною снедью, распространявшей такой изумительный запах, что у меня потекли слюнки,-весь шум и гам потонул в оглушительном колокольном звоне, от которого сотрясались стены. Всего лишь один удар, но звук еще долго дрожал, не умолкая. Когда же эхо замерло, раздался скрип отодвигаемых, как по команде, скамей, топот ног, звон монет... а потом как-то вдруг воцарилась сонная тишина, наиболее подходящая почтенному возрасту сей достославной гостиницы. Теперь подошел черед армии уборщиков и кухарок, которые уже загодя занялись подготовкой столового зала к наплыву вечерних посетителей.
Обслужив меня по высшему классу,-обещанный фирменный заяц с клецками,-Шустер тоже уселся за стол с тарелкою холодных отбивных для себя. За едою я вкратце поведал ему о последних моих приключениях. Шустер подался вперед и слушал, не перебивая. Серьезное его неулыбчивое лицо выражало при этом искренний интерес.
- Так вы говорите, что герцогиня эта... которая, может статься, и вообще никакая не герцогиня... едет сюда, в Майренбург? И полагаете, что она состоит в родстве с герцогом?
- Это всего лишь догадки, но у меня нет ничего, кроме догадок. Здешние их дела остаются пока для меня загадкой.
- Алхимия,-с убежденностью проговорил Шустер.-Без вопросов.
Его уверенность удивила меня.
- Но почему?
- Герцог весьма даже интересуется сим искусством. К тому же на этой недели златовыделыватели всего мира съезжаются в Майренбург. Гостиницы в городе переполнены. Спросите любого трактирщика. Но мне такой бизнес не нужен, уж извините. У меня две молоденьких дочки. Я ничего не хочу сказать, большинство из них-люди достойные, но ведь всякие, знаете ли, попадаются. Многие прибыли буквально на днях из Праги, где и должно было проходить это их совещание.