- Как вы решились на женитьбу с Джиллиам?
- Она очень настаивала. В общем-то она единственная всерьез настаивала на этом. Это любовь, правда ведь? И она была хорошенькая и богатая. Я все думал насколько далеко заведут меня мои ошибки? И вот - результат налицо.
- Джиллиам богата? Вы же говорили, что она работала официанткой.
- Да она просто дурака валяла. Сначала я думал, что мы можем быть счастливы вместе - то есть я, она и ее деньги. Но ничего не вышло. Возникли кое-какие проблемы.
- Опять женщины?
- А то кто же! Это проклятие всей моей жизни - столь сильное влечение к женщине.
- Чисто сексуальное влечение, - уточнил Кромптон.
- Ну конечно! Ведь женщины именно такого влечения и жаждут от мужчин, Элистер. Женщины - это секс в голом виде. Очень немногие мужчины догадываются об этом.
- Думаю, вы ошибаетесь, - сказал Кромптон. - Насколько я могу судить, как раз мужчинам больше нужен секс.
- Это совсем не одно и то же, - возразил Лумис. - Интерес мужчины к сексу - это интерес к собственным ощущениям. И мало кто из мужчин интересуется сексуальной природой женщины. Она их пугает. Вы девственник, Эл, не так ли?
- Мы говорим о вас, а не обо мне. Если я правильно понял, вы живете на содержании у женщин.
- И все мы знаем, как это называется, - сказал Лумис. - Не задирайте нос, Элистер! Мужчины и женщины всегда живут на содержании друг у друга, за исключением разве что таких уродов, как вы.
- Да вы просто паразит и вымогатель! - сказал Кромптон.
- А это уж совсем несправедливо, - возмутился Лумис. - Ведь и богатые тоже чего-то хотят. Их нужды отличаются от нужд бедняков, но они не менее настоятельны. Бедных правительство обеспечивает едой, кровом, медицинским обслуживанием. А что оно делает для богатых?
У Кромптона вырвался короткий, резкий смешок.
- Если кому-то так тяжело бремя богатства, почему бы ему не сбросить его со своих плеч?
- Но кто же способен на такое? Бедным некуда деться от своей нищеты, богатые обременены богатством. Такова жизнь, ее не переделаешь. Богатые нуждаются в сочувствии, и я им сочувствую от всей души. Они хотят, чтобы возле них были люди, умеющие наслаждаться и ценить роскошь и при этом учить их наслаждению. Я выполняю эту функцию, Элистер, совершенствуя их способность к наслаждению тем, чем одарила их судьба. А богатые женщины, Элистер! У них тоже есть свои потребности. Они породисты, нервозны, подозрительны и легко поддаются внушению. Им нужны изысканность и утонченность, внимание мужчины с высоким полетом фантазии и исключительной чувственностью. В нашем никчемном мире редко встретишь такого мужчину. А мне посчастливилось - у меня на это талант.
Кромптон с ужасом смотрел на него. Ему трудно было поверить, что этот самодовольный растленный альфонс - часть его самого, а в будущем - и часть его души. Он был бы рад отделаться от Лумиса со всем его отвратительным сексуальным бизнесом. Но это было невозможно: непостижимая судьба обрекла всех мужчин, даже лучших из них, обладающих чистыми помыслами и ясным умом, на борьбу со своими низкими инстинктами, заставив их постоянно подавлять в себе (лучше всего - методом сублимации!) позорную мужскую потребность иметь много женщин, много развлечений и много денег за просто так.
Как это ни досадно, а Лумис ему необходим. Может, все еще обойдется. Кромптон не сомневался в своей способности обуздать это импульсивное, непредсказуемое, изменчивое существо, он даже надеялся превратить его вредные охотничьи инстинкты в страстную любовь к архитектуре, садоводству или чему-нибудь в том же духе.
***
- В общем-то, мне нет до этого никакого дела, - сказал Кромптон. - Как вам известно, я представляю собой подлинную личность Кромптона в его подлинном теле. И я прибыл на Эйю для реинтеграции.
- Я так и понял, - согласился Лумис.
- Полагаю, вам понадобится какое-то время, чтобы уладить дела?
- Мои дела всегда в полном передке. - ответил Лумис. - Я ведь близок только с теми, с кем мне хорошо.
- Я имею в виду деловые отношения, такие, например, как неотложные долги, урегулирование вопросов собственности и тому подобное.
- Я, как правило, этими вопросами не занимаюсь, - сказал Лумис. - Я считаю так: всю кучу неприятностей, которая останется после меня, пусть разгребают те, кому есть до этого дело. Надеюсь, вы меня понимаете?
- Как вам будет угодно. Тогда приступим?
- Прошу прощения?
- К слиянию!
- Ах да, - сказал Лумис. - Но вот как раз в этом я сомневаюсь. - Он помолчал минуту, раздумывая. - Я размышлял над этим, Эл, и, знаете ли, мне совсем не хочется сливаться с вами. Тут нет никакой личной неприязни - просто я так чувствую.
- Вы отказываетесь от слияния со мной? - недоверчиво переспросил Кромптон.
- Совершенно верно, - ответил Лумис. - Мне чертовски жаль, я знаю, какой гигантский путь вы проделали, и все зря; но вы могли сначала написать, спросить меня... Во всяком случае, прошу прощения, но так уж все складывается.
- Вы, видимо, не понимаете, что вы недоукомплектованный, недоделанный экземпляр, карикатура на полноценного человека? - разозлился Кромптон. - Разве вы не видите, что выбраться из той помойки, в которую вы превратили свою жизнь, и обрести ясную, божественную атмосферу высшего существования вы можете только путем слияния со мной?
- Вижу, - со вздохом сказал Лумис. - И у меня иногда возникает желание найти что-нибудь чистое, святое, не тронутое рукой человека.
- Но тогда...
- Честно говоря, я недолго предаюсь подобным мечтаниям. Мне и так неплохо. Особенно сейчас, когда Джиллиам порвала со мной и я могу все начать по новой. В моей жизни осталось еще достаточно много удовольствий, чтобы пожертвовать ими ради переселения в вашу голову, Эл, - только не поймите меня превратно.
- Но ваше теперешнее счастье временно, вы же понимаете. Оно скоро пройдет, как проходят все эфемерные состояния, и вы снова погрузитесь в страдания, которые преследуют вас всю жизнь.
- Да нет, не так уж все страшно, - сказал Лумис. - Меня не пугает даже такая жизнь, какая была у меня раньше.
- Тогда учтите вот что, - сказал Кромптон, - ваша личность находится в дюрьеровом теле, а срок его существования - сорок лет. Вам сейчас тридцать, и остается вам не более десяти лет.
- Хм, - сказал Лумис.
- И через десять лет вы умрете.
- Понятно, - сказал Лумис и задумчиво закурил самокрутку с красным пятнышком возле фильтра.
- Ничего плохого в реинтеграции нет, - убеждал его Кромптон, стараясь говорить как можно более дружелюбно. - Мы все - и я, и вы, и третий, до которого нам еще предстоит добраться, - мы постараемся. Мы разрешим все наши конфликты путем разумного, дружеского согласия, и все будет хорошо. Что вы на это скажете?
Лумис рассеянно мял сигарету в руке. Наконец он вздохнул и сказал:
- Нет.
- Но ваша жизнь...
- Я просто не способен на то, что вы мне предлагаете, - сказал Лумис. Меня вполне устраивает ловить рыбку в мутной воде и плыть по течению. А десять лет - не такой уж маленький срок, за это время все может измениться.
- Ничего не изменится, - возразил Кромптон. - Через десять лет вы умрете. Просто умрете.
- Ну, кто знает...
- Умрете!
- И долго еще вы будете повторять это? - спросил Лумис.
- Но это правда. Вы непременно умрете.
- Да, непременно... - сказал Лумис. Он курил и думал. Потом вдруг лицо его просветлело. - Кажется, нам действительно необходимо слияние!
- Ну наконец-то!
- Через каких-нибудь девять лет.
- Да вы что! - возмутился Кромптон. - Значит, по-вашему, я девять лет буду околачиваться на этой потешной планете в ожидании вашего решения?
- А что вам еще остается? - резонно заметил Лумис. - Ну же, старина, не будем ссориться. Я не раз на собственном опыте убеждался, что в конце концов все устраивается само собой, если не обращать ни на что внимания и продолжать заниматься своим делом. Пойдемте со мной, Элистер, я хочу узнать ваше мнение кое о чем.
***
Он повел Кромптона вниз по лестнице в подвал, в свою мастерскую. В углу находилось сооружение, слегка напоминавшее электронный орган. Он был оснащен множеством рычажков, кнопок и ножных педалей и слегка походил на кабину старинного "Боинга-747". Возле него стояла маленькая скамеечка. Лумис сел и включил ток.
- Это машина самовыражения Вурлитцера-Венко, - объяснил он Кромптону и передвинул несколько рычажков. - Я включил ее и настроил на определенную тональность. Оранжевый и желтый цвета на стене означают, что основная тема композиции - это глубокая жалость к себе. Машина сейчас разработает музыкальное и поэтическое оформление этого настроения и воспроизведет свои стихи в левом нижнем углу большого экрана. Слушайте же и смотрите, Элистер.
Лумис зарядил машину эмоциями, и та перевела их в цвета, формы, ритмы, напевные стихи, в танцевальные па, исполняемые изящными марионетками, в веселые ритмичные песенки и страстную декламацию, в просторы серого океана и черной ночи, в кроваво-красные закаты, сливающиеся с брызгами смеха и сотрясаемые приступами бессильного гнева. Туманные многокрасочные сцены проходили одна за другой, наполненные призрачными людьми, которые разыгрывали какие-то странные драмы; в этой разношерстной репрезентальгии - так называлось это действо - ощущались наивные детские мечты, первые смущенные сексуальные желания, занудные школьные годы, первая любовь во время каникул и многое, многое другое. Все это было сплетено и закручено с помощью самых разнообразных художественных средств (кроме скульптур из мыльных пузырей - новшества, доступного только последней, пятой модели машины Вурлитцера-Венко) и завершалось блистательным парадоксальным финалом, в котором все разрозненные элементы выстраивались в стройный ансамбль различных человеческих качеств и создавали выпуклый образ личности, но не сливались в нем полностью, а подчеркивали и оттеняли друг друга, ярко высвечивая тем самым собственную неповторимость. На этом все кончилось, но два человека оставались молча сидеть на своих местах. Наконец Лумис не выдержал.
- Как вам это понравилось? Будьте предельно искренни - тут вежливость ни к чему.
- Ну что ж, - ответил Кромптон, - должен сказать, что точно в такие же игры играют на всех машинах самовыражения.
- Понятно, - холодно отозвался Лумис, и его душевная боль отразилась лишь в том, что он принялся терзать свой нос.
Он еще помолчал в мрачном раздумье. Но затем, оживившись, сказал:
- А, к черту! Это же всего лишь хобби! Я просто развлекаюсь тут. Но как любитель я все-таки кое-чего достиг, вы не находите? Давайте иногда встречаться, выпивать вместе, а? Сколько вы еще здесь пробудете?
- Ровно столько, сколько понадобится для реинтеграции, - ответил Кромптон.
- Тогда это надолго, - заметил Лумис. - Потому что я остаюсь тем, что я есть.
Он опять повернулся к машине и сыграл веселую пьеску из звуков, запахов и образов похоти, алчности и опьянения. Кромптон ушел, не дожидаясь репризы.
Глава 7
Он бесцельно брел по улицам, пытаясь сообразить, что же теперь предпринять. Его блестящий план рухнул бесповоротно. Ему и в голову не могло прийти, что Лумис, несчастная и далеко не лучшая часть его самого, предпочтет идти своим путем.
Он заставил себя сосредоточиться и окликнул такси. Это оказался шестиногий полуробот "Форд Супергризер", модель ХФК с желудком емкостью 240 кубических дюймов и полусферическими почками. Кромптон сунул ноги в стремена, запихнул в псевдоводителя адрес отеля и безутешно привалился к поношенной луке седла. Неожиданно, какими-то запутанными путями, пришло горькое озарение: лучше уж бездумный разврат, чем собственные вечные, изматывающие душу страдания. К глазам подступили слезы.
Такси скакало по забитым толпами народа улицам Ситесфа. Кромптон, погруженный в свое горе, даже не заметил Тестерианскую похоронную процессию, возглавляемую самим трупом, облаченным в веселый разноцветный костюм арлекина; плавники покойника то и дело оживали, когда шедшие за ним священники-техники пропускали через него электрический ток.
Такси подъехало к отелю "Грандспрюиндж", но Кромптон распорядился следовать дальше. Им овладело какое-то беспокойство, охота к перемене мест по-видимому, от сознания собственной беспомощности и беззащитности. Хотя обычно он полностью контролировал себя - таков был его характер, обязательный и строгий, - сейчас он решил, что может позволить себе какое-нибудь безумство.
- Вы случайно не знаете, - обратился он к такси, - где находится "Притон духонастроев"?
Такси, хотя и было полуроботом и не обладало разумом в обычном смысле слова, тотчас развернулось на 180 градусов и по узкой аллее довезло Кромптона до лавки, над которой мигала неоновая вывеска "ДУХОНА-СТРОИ ДЖО".
Кромптон слез с такси и расплатился. Он вошел в лавку в легкой лихорадке предвкушения. Ему пришлось напомнить себе, что он не совершает ничего предосудительного. Но в то же время он прекрасно осознавал, что обманывает сам себя.
Хозяин, потный лысый толстяк в нижней рубахе, оторвался от комикса ровно настолько, чтобы указать ему свободную кабинку. Кромптон зашел в нее и сбросил с себя одежду, оставшись в одном белье. Потом, тяжело дыша, прикрепил электроды к положенным точкам на лбу, руках, ногах и груди.
- Все в порядке, - сказал он. - Я готов.
- О'кэй, - сказал толстяк. - Вы знаете правила. Вы заказываете по одному номеру из колонки А и из колонки Б. Сегодняшнее меню висит на стене.
Элистер просмотрел меню.
- Колонка А - состояние духа. Я, пожалуй, возьму номер пятый "Мужественное самообладание". Или лучше шестнадцатый - "Отважная беспечность", как вы думаете?
- Шестнадцатый сегодня немного жидковат, - сказал хозяин. - Я бы на вашем месте остановился на пятом. Или попробуйте семнадцатый - "Сатанинское коварство", очень пикантно, со специально подобранными восточными ингредиентами. Могу порекомендовать еще двадцать третий - "Всепрощающее сострадание".
- Пусть будет пятый, - решился Кромптон. - Теперь колонка Б. Содержимое духа. Мне нравится номер двенадцать: "Компактные логичные мыслеформы, украшенные мистической интуицией и сдобренные искрящимся пикантным юмором".
- Да, это хорошая штука, - согласился толстяк. - Но позвольте предложить вам подготовленный специально для этого вечера сто тридцать первый номер:
"Вдохновляющая ассоциация с бледно-розовыми кисельными видениями, приправленными юмором и пафосом". Или наш знаменитый семьдесят восьмой: "Постельные откровения ветреницы - в шутку и всерьез".
- А можно заказать два номера из колонки Б? Я хорошо заплачу.
- Нет, приятель, это исключено, - сказал толстяк. - Слишком рискованно. Заболеете хронической лихорадкой, а меня лишат лицензии.
- Тогда я возьму двенадцатый, только уберите юмор. (Похоже, все это заведение буквально напичкано юмором.) - Хорошо, - согласился хозяин. Приготовились! - Он взялся за свои инструменты. - Поехали!
***
Хлынувший поток вызвал у Кромптона прилив удивления и благодарности. Он вдруг почувствовал себя спокойным, безмятежным и полным радостной уверенности. Приток энергии принес с собой интуитивные прозрения, утонченные и глубокие. Кромптон увидел огромную сложную паутину, соединившую воедино все части Вселенной, в центре которой стоял он сам, занимая законное место в системе вещей. Потом он неожиданно понял, что он не один человек, он - все люди, воплощение всего человечества. Непреодолимая радость наполнила все его существо; он обладал силой Александра, мудростью Сократа, кругозором Аристотеля. Он познал сущность вещей...
- Конец, приятель, - услышал он голос толстяка, и машина отключилась.
Кромптон пытался удержать подаренное ему духона-строем состояние, но оно ускользало, и он снова стал самим собой - существом, зажатым в тиски своих неразрешимых проблем. От сеанса осталось лишь смутное воспоминание. Но и это было лучше, чем ничего.