Мэри вытерла глаза, с благодарностью приняв платок, протянутый ей Энтони, и едва слышно продолжала:
– Другой обет я дала твоей матери, когда навещала ее могилу.
– Верно, – печально улыбнулась Кет. – Я и сама не раз ходила с вами.
– Нет, милая. Это было еще до свадьбы. Я встала на колени перед ее надгробием и дала свой третий обет. Она была тебе хорошей матерью: так говорили все, и любой дурак мог видеть, как ты по ней тоскуешь. Поэтому я пообещала ей то же самое, что и тебе: быть хорошей матерью, любить и лелеять, как собственную плоть и кровь. – Она подняла голову, и Кейт увидела в прояснившихся глазах прямоту и искренность. – Мне хочется верить, что она спокойно спит в могиле. Вряд ли какая-нибудь мать может скончаться с миром, зная, что оставляет сиротой совсем маленького ребенка!
– О, Мэри, – прошептала Кейт.
Мэри грустно улыбнулась, прежде чем обратиться к Энтони.
– Вот почему, милорд, я раскаиваюсь. Мне следовало бы видеть, как она страдает.
– Но, Мэри, – запротестовала Кейт, – я и не хотела, чтобы вы видели. Пряталась в своей комнате. Под кроватью или в шкафу. Где угодно, лишь бы вы не узнали.
– Но почему, солнышко?
Кейт украдкой смахнула слезу со щеки.
– Понятия не имею. Наверное, не хотела волновать вас. А может, боялась показаться слабой.
– Ты всегда старалась быть сильной, – прошептала Мэри. – Даже когда была совсем крошечной.
Энтони сжал руку Кейт и взглянул на Мэри.
– Она сильная. И вы тоже. – Мэри долго смотрела на падчерицу, а потом продолжила: – Когда твоя мать умерла… понимаешь, меня там не было, но после свадьбы твой отец рассказал мне все. Он знал, что я уже любила тебя, и считал, что так я лучше пойму, как обращаться с тобой.
Твоя мать скончалась скоропостижно. По словам твоего отца, она заболела в четверг и умерла во вторник. Все это время лил дождь: одна из ужасных нескончаемых бурь, когда струи воды безжалостно бьют по земле, пока реки не выходят из берегов, а дороги становятся непроезжими. Он был уверен, что она выживет, если только прекратится дождь. Конечно, это глупое суеверие, но он каждый вечер, ложась спать, молился, чтобы завтра показалось солнце. Молился обо всем, что могло дать хотя бы крошечную надежду.
– О, папа, – тоскливо прошептала Кейт.
– А тебе, естественно, приходилось сидеть дома, что безмерно тебя раздражало. – Мэри задумчиво улыбнулась, очевидно, погрузившись в воспоминания. – Ты всегда любила бегать в саду. Отец рассказывал, что твоя мать каждый день выносила из дома колыбель и укачивала тебя на свежем воздухе.
– Я этого не знала, – прошептала Кейт.
– Ну разумеется, не знала. И в то время не понимала, как тяжело больна твоя мать. Тебя не пускали к ней, опасаясь, что ты можешь заразиться. Но ты, должно быть, почувствовала неладное. Недаром считается, что дети наделены необыкновенным чутьем. В ночь ее смерти разразился ужасный ливень с грозой. Раскаты грома оглушали, а молнии раскалывали небо… – Мэри помолчала и слегка наклонила голову набок. – Помнишь старое сучковатое дерево в дальнем саду, то самое, на которое вы с Эдвиной так любили взбираться?
– Расколотое надвое? – прошептала Кейт.
– Оно самое. Это случилось в ту ночь. Отец позже говорил, что более ужасающего звука он в жизни не слышал. Гром грохотал непрерывно, и молния расколола дерево в тот самый момент, когда очередной раскат сотряс землю. Полагаю, ты не смогла заснуть, Даже я помню ту бурю, хотя жила в соседнем графстве. Вряд ли кому-то удалось сомкнуть глаза в ту ночь! Твой отец сидел рядом с кроватью жены. Она умирала, и все это понимали. В своей скорби окружающие совершенно о тебе забыли. И хотя старались не пускать тебя в родительскую спальню, на этот раз всем было не до трехлетней малышки. Твой отец держал жену за руку, когда та отходила. Смерть ее не была мирной. Легочные болезни причиняют много страданий. Я знаю это, потому что моя мать умирала точно так же. Бедняжке не хватало воздуха. Она задыхалась у меня на глазах. – Мэри с трудом сглотнула, и покачала головой. – Но если моя мать умерла, когда мне было двадцать, – продолжала Мэри, – тебе только исполнилось три года. Негоже ребенку видеть подобные вещи. Тебя пытались увести, но ты не слушалась. Кусалась, царапалась, кричала. Кричала и кричала и потом… – Мэри поперхнулась и прижала к лицу платок Энтони. Прошло несколько секунд, прежде чем она снова обрела дар речи. – Твоя мать уже почти не дышала, – едва слышно добавила она. – И как раз в ту минуту, когда няне удалось потащить тебя к выходу, комнату осветила молния. Твой отец сказал… – Мэри снова замолчала. – Твой отец сказал, что случившееся потом было самым кошмарным испытанием в его жизни. Стало светло, как днем, и молния словно повисла в воздухе. А ты словно окаменела. Никогда не забуду, как он описывал тебя. Утверждал, что ты превратилась в маленькую статую…
В комнате воцарилась тишина. Наконец Кейт выдавила:
– Я не знала. Не знала, что все видела.
– Отец сказал, что, когда мать умерла, ты отказывалась об этом говорить, – пояснила Мэри. – Проспала едва ли не двое суток, а когда проснулась, выяснилось, что ты тоже заболела. Правда, болезнь протекала куда легче, и опасности для жизни не было. Ты неважно себя чувствовала и не упоминала о смерти матери. А когда выздоровела, отказалась об этом говорить. Отец, правда, пробовал, но каждый раз, когда упоминал об этом, ты трясла головой и затыкала уши. Наконец он отказался от попыток.
Мэри пристально взглянула на падчерицу.
– Он считал, что после этого ты немного повеселела. Он сделал то, что считал нужным для тебя.
Кейт покачала головой.
– Теперь мне гораздо лучше. Не могу объяснить почему. Я рада, что узнала причину своего страха, хотя в памяти ничего не осталось.
Мэри сдавленно всхлипнула и, сорвавшись со стула, с силой прижала к себе Кейт. Обе плакали.
Немного отстранившись от Мэри и взглянув на Энтони, Кейт заметила, что он тоже вытирает уголки глаз. Конечно, он немедленно отнял руку и принял безучастный вид, но Кейт все видела. И в этот момент поняла, что любит его. Любит всей душой.
А если он никогда не полюбит ее… что же, не стоит сожалеть об этом. Не сейчас, в этот проникновенный момент.
И возможно, никогда.
Глава 20
Интересно, заметил ли кто-нибудь, кроме автора, что последнее время мисс Эдвина Шеффилд выглядит очень рассеянной? Ходят слухи, что она отдала кому-то свое сердце, хотя никто не знает имени счастливчика.
Однако, судя по поведению мисс Шеффилд на балах, автор может смело предположить, что таинственного джентльмена в данный момент нет в столице. Мисс Шеффилд не выказала явного интереса ни к одному из остальных своих поклонников и даже отказывалась танцевать на балу у леди Моттрем в прошлую пятницу.
Неужели мисс Шеффилд встретила кого-то в деревне? Автору придется провести расследование, чтобы узнать правду.
«Светская хроника леди Уистлдаун». 13 июня 1814 года
– Знаешь, о чем я думаю? – спросила Кейт, сидя за туалетным столиком со щеткой для волос.
Энтони стоял у окна, опершись рукой о раму и глядя на улицу.
– М-м-м? – промычал он, слишком погруженный в собственные мысли, чтобы ответить связно.
– По-моему, – жизнерадостно продолжала она, – я больше не буду бояться гроз.
Энтони резко обернулся:
– В самом деле?
Она кивнула.
– Не знаю, почему мне так кажется. Интуиция, наверное.
– Интуиция, – ответил он голосом, звучавшим сухо и безразлично даже в его ушах, – редко обманывает нас.
– Почему-то я крайне оптимистично настроена, – объявила она, помахивая серебряной щеткой. – Всю жизнь этот кошмар преследовал меня. Я не говорила тебе… и никому, но каждый раз во время грозы превращалась в жалкое существо. И думала… не только думала, но и знала…
– Что именно, Кейт? – спросил он, страшась ответа, хотя сам не знал почему.
– Я тряслась и рыдала, – задумчиво протянула она, – в полной уверенности, что обязательно умру. Просто невозможно перенести такое и дожить до следующего дня.
Она мучительно поморщилась, не зная, как лучше объяснить то, что терзало ее все эти годы.
Но Энтони все равно понял. И кровь в его жилах превратилась в лед.
– Конечно, ты посчитаешь это ужасной глупостью, – смущенно потупилась Кейт. – Ты так рассудителен, так рационален, так практичен. Вряд ли ты одобришь подобные эмоции.
«Если бы она только знала…»
Энтони потер глаза, вдруг ощутив, что опьянел. Подковылял к стулу, надеясь, что она не заметит, как он спотыкается, и почти свалился на сиденье.
К счастью, ее внимание было приковано к различным флакончикам и безделушкам на туалетном столике. А может, она просто стыдилась взглянуть на мужа, боясь, что он посмеется над ее безрассудными страхами.
– Когда гроза кончалась, – продолжила она, уставясь в стол, – я понимала, как глупо себя вела и какую чушь воображала. В конце концов, я пережила немало гроз, и ни одна меня не убила. Но никакие здравые рассуждения не помогали. Ты понимаешь, о чем я?
Энтони попытался кивнуть, хотя вовсе не был уверен в том, что понимает жену.
– Когда начинался дождь, для меня переставало существовать все, кроме грозы и, разумеется, моего страха. Потом солнце выходило из-за туч, и я снова сознавала, что причин для страхов нет. Но при следующей грозе все начиналось сначала. И снова я понимала, что умру. Отчетливо понимала.
Энтони затошнило. Тело, казалось, больше ему не принадлежало. И язык словно отнялся. Он попытался что-то ответить, но не сумел.
– Честно говоря, – внезапно заявила Кейт, вскинув голову, – я только однажды почувствовала, что могу дожить до завтрашнего дня. И это было в библиотеке Обри-Холл. – Встав, она подошла к мужу, опустилась на колени и прижалась щекой к его колену. – С тобой.
Он механически поднял руку, чтобы погладить ее по голове, не сознавая при этом, что делает.
До этого разговора он и не предполагал, что Кейт тоже думает о собственной смерти. Большинство людей не задавались подобными вопросами, и это словно невидимой стеной отделяло Энтони от окружающих, словно он один понимал главную ужасную истину, о которой не подозревало остальное общество.
И хотя в Кейт предчувствие гибели было несколько иным, мимолетным, вызванным временным взрывом стихий, тогда как в нем оно присутствовало всегда и будет присутствовать до последнего дня, она в отличие от него победила гибельный инстинкт.
Кейт боролась с собственными демонами и сразила их.
И Энтони безумно ей завидовал.
Да, эту реакцию нельзя назвать благородной, и он прекрасно это сознавал. Да, Кейт ему небезразлична, и он счастлив, и рад, и взволнован и желает ей всего самого лучшего, и горд, что она задушила в себе страх перед грозой… и все же завидовал. Чертовски завидовал. Кейт победила.
А он, хоть и признавал существование собственных демонов и отказывался их бояться, сейчас оцепенел от ужаса. И все потому, что случилось то единственное, чего он клялся не допустить.
Он влюбился в собственную жену.
Влюбился в свою жену, и теперь мысль о смерти, о необходимости покинуть ее, сознание того, что их супружеская жизнь уместится в короткое стихотворение, а не в длинный и сладострастный роман, стало мучительной пыткой.
И он не знал, кого винить. Отца, за то, что умер молодым и оставил сына нести ужасное проклятие? Кейт, за то, что вошла в его жизнь и заставила бояться собственного конца?
Черт, да он бы обрушился на первого попавшегося прохожего, будь в этом хоть какой-то смысл.
Но правда заключалась в том, что никто не виноват, даже сам Энтони. Ему было бы куда легче, сумей он ткнуть в кого-то пальцем и заявить:
– Ты! Это ты всему причина.
Конечно, только незрелые юнцы пытаются свалить на кого-то вину за собственные беды, но время от времени каждый имеет право на ребяческие эмоции, не так ли?
– Я так счастлива, – выдохнула Кейт, поудобнее устроив голову на его коленях.
Энтони тоже хотел быть счастливым. Так страстно мечтал, чтобы все уладилось, чтобы в его жизни все было светло и безоблачно. Чтобы он мог восхищаться ее победами, не думая о собственных тревогах. Забыть об опасности. О будущем. Просто держать ее в объятиях, и…
Одним резким движением он встал и поднял Кейт.
– Энтони? – удивилась она.
Вместо ответа он поцеловал ее. Их губы встретились в страстном поцелуе и желании, туманившем мозг и властвовавшем над телами. Сейчас он не хотел думать. Вернее, хотел потерять способность мыслить. Ему было нужно это мгновение. Только это мгновение.
Лишь бы оно длилось вечно.
Подхватив жену на руки, он шагнул к постели и уложил на перину за секунду до того, как накрыть своим телом. Она была восхитительна: сильная и нежная, пожираемая тем же огнем, который бушевал в Энтони. Пусть Кейт не понимала, что именно пробудило в нем столь внезапную потребность, но чувствовала и отзывалась на нее.
Кейт уже переоделась в пеньюар, который легко распахнулся под его ловкими пальцами. Он должен был коснуться ее, ощутить, заверить себя, что она здесь, под ним, и сейчас будет принадлежать ему. На ней был шедевр модистки из нежно-голубого шелка, завязывавшийся на плечах и облегавший ее изгибы: наряд, предназначенный для превращения мужчин в жидкий огонь, и Энтони не был исключением.
Было нечто отчаянно эротичное в ощущении ее кожи сквозь шелк, и его руки неустанно шарили по ее телу, касаясь, сжимая, делая все, чтобы крепче привязать ее к нему.
Сумей он втянуть ее в себя, наверное, так и сделал бы, чтобы удержать навеки.
– Энтони! – охнула Кейт в тот короткий миг, когда он прерывал поцелуй. – Что с тобой?
– Я хочу тебя! – прорычал он, срывая с нее пеньюар. – И хочу сейчас!
Кейт широко раскрыла взволнованные глаза. Он сел, оседлав ее, опираясь на колени, чтобы не придавить своей тяжестью.
– Ты так прекрасна. Неотразима и великолепна.
Кейт просияла и сжала лицо мужа. Он поймал ее руку и поцеловал ладонь. Кейт блаженно вздохнула. Его пальцы нашли тонкие бретельки, завязанные бантиком. Стоило потянуть за кончик, и банты развязались. Шелковистая ткань соскользнула с груди. Энтони мгновенно потерял голову и сорвал сорочку, оставив Кейт совершенно обнаженной его пылающему взору.
Прерывисто застонав, он дернул за ворот рубашки. Пуговицы разлетелись в разные стороны. Еще несколько секунд – и к рубашке присоединились брюки. И когда с одеждой было покончено, он снова накрыл ее собой, разводя ноги мускулистым бедром.
– Не могу ждать, – хрипло признался он. – Прости, на этот раз я не подарю тебе наслаждения.
Кейт, обдавая лицо Энтони горячим дыханием, схватила его за бедра и направила в себя.
– Мне хорошо с тобой. Всегда. И я не хочу, чтобы ты ждал!
После этого им было не до слов. Энтони с торжествующим, гортанным криком пронзил ее одним длинным и мощным выпадом. Глаза Кейт округлились. Тихо, удивленно охнув, она приняла его и оказалась готова к вторжению. Более чем готова.
Лихорадочный ритм движений Энтони разжег огонь страсти, пожиравший ее, пока она не возжелала его с отчаянием, лишившим ее разума.
Сейчас в них не осталось ни нежности, ни мягкости, ни утонченности. Они были потными, разгоряченными и умиравшими от желания и вцепились друг в друга с такой силой, словно могли продлить этот миг бесконечно, всего лишь усилием воли. Но настал момент, когда оба забились в экстазе, бурном и ярком. Тела одновременно выгнулись, а с губ сорвались крики освобождения.
Позже, когда они лежали в объятиях друг друга, стараясь отдышаться, Кейт закрыла глаза и отдалась всепоглощающему сну.
В отличие от Энтони.
Он смотрел на спящую жену. Видел, как глазные яблоки иногда двигаются под опущенными веками. Наблюдал, как мерно вздымается ее грудь. Прислушивался к каждому вздоху. К каждому сонному бормотанию.
Существуют на свете воспоминания, которые мужчина жаждет сохранить в своем сердце. И это – одно из них.