Седой мужчина внезапно улыбнулся. Белову показалось, он услышал хруст, с которым разошлись морщины на суровом лице Князя.
— И впрямь — Саня Белый. А я думал — бакланит бородатый, — сказал он и стал подниматься по ступенькам. При этом Князь сделал едва уловимое движение рукой, и шестеро «горилл» обмякли, словно из них выпустили весь воздух. «Авторитет» протянул худую жилистую руку. — Ну, здравствуй. Пустишь в дом?
Белов пожал протянутую руку и отступил в сторону.
— Здравствуй. Проходи.
Князь прошел в зал. Цепкий взгляд скользнул по Витьку.
— Спрячь, сынок. Я с миром. Пусть он нюхает подмышку.
Злобин, поймав утвердительный кивок Белова, убрал пистолет в кобуру.
Князь обошел вокруг стола и замер, ожидая приглашения. Уважение к чужому дому и его хозяину у «законников» в крови. Белов подошел и сдвинул стул — всего на пару сантиметров, но этого было достаточно, чтобы «авторитет» по достоинству оценил оказанное гостеприимство.
Он учтиво кивнул и сел. Белов сел рядом.
— Прости, что не предупредил о визите, — сказал Князь. — Знаю, тебе нельзя. Ты должен быть Белым — во всех смыслах.
Белов молча поднял брови. Встреча с уголовным авторитетом вряд ли может повысить рейтинг, в этом Князь не ошибался.
— Больше мы не встретимся, — продолжал «законник». — Поэтому скажу все сразу. Сейчас. — Он по очереди посмотрел на всех, кто был в зале — Витька, Ватсона и Любочку.
— Это — мои люди, — сказал Белов, и Князь снова кивнул.
— Хорошо. Хочу, чтоб ты знал — нам с тобой делить нечего. Я из-под «папы», то есть у государства, не краду. И наркоту не уважаю, она не подо мной. Если сядешь в кресло, сам во всем разберешься. Зацепки есть, не сомневайся. «Толстых» мы шерстим, скрывать не буду. Да ты и сам за них возьмешься. Обнаглели, вконец, все под себя гребут, словно завтра — конец света. Еще немного — и пустые бутылки у бомжей воровать начнут. О тебе все знаю. Ты — правильный мужик. От тебя людям только лучше станет. В общем, масть воровская — за тебя, хотя, сам понимаешь, — политику мы не хаваем.
Белов наклонил голову в знак согласия.
— Ребята хотели спасибо тебе передать — за боксера, — в серых глазах Князя заметались веселые искорки. — Я знамени не кланяюсь, сегодня оно одно, а завтра — другое. Но за Россию сердце болит. Ты — молодец, и Серега — тоже. Побил америкоса.
Белов улыбнулся, вспоминая, как его подопечный, Сергей Степанцов, одержал заслуженную победу в Нью-Йорке и выиграл титул чемпиона мира.
— Ну вот и все. — Князь снова стал серьезным. — Меньше слов — больше ясности. Напоследок хочу предупредить — накат на тебя скоро пойдет. Пасет тебя кто-то, а кто — разобрать не могу. Ниточка далеко бежит, аж до самой столицы. Я буду у тебя за спиной. За правым плечом.
— Как ангел-хранитель? — спросил Белов.
Вместо ответа Князь повел в воздухе рукой. Между его пальцами, будто из ниоткуда, возникла простая белая карточка. «Авторитет» протянул карточку Белову: на ней был только номер телефона, и все. Ни имени, ни фамилии, ничего больше.
«Законник» поднялся и твердым уверенным шагом направился к выходу. На пороге он обернулся и сказал:
— Да! Я ведь что приезжал-то? Забери своего клоуна, а то мои ребята его чуть не порешили. Виданное ли дело — самого Князя при всем честном народе раздевать. Помяли немного, но ничего. До свадьбы заживет. Не держи зла.
Он коротко рассмеялся — будто скрипнули несмазанные дверные петли — и пошел к машине. Бойцы авторитета ввели под руки Федора. Он держался за живот, левый глаз заплыл, в бороде запеклись сгустки крови.
При виде Лукина у Белова болезненно сжалось сердце, но он понимал — могло быть и хуже. Видимо, Федор опять сделал что-то не то. Непоседливость натуры чуть было не завела его слишком далеко. Во всем этом предстояло еще разобраться, но последние слова Князя звучали, как извинения.
Бойцы «законника» усадили Федора на стул, один из них потрепал Лукина по плечу.
— Брат, не в обиду?
Федор скривился и прошептал:
— Ладно уж, сам виноват. Спасибо, что не убили.
Боец поискал глазами равного себе и безошибочно обратился к Витьку:
— Брат, у вас на дереве — кукушка. Мы ее снимем, но ты тоже не зевай.
Они вместе со Злобиным вышли на крыльцо, парень ткнул пальцем в сторону раскидистого дуба.
— Сечешь?
Между густых ветвей мелькнул солнечный зайчик. Витек сжал кулаки, но парень его успокоил.
— Не напрягайся, сделаем. Мусорить не будем. А за этим, — он показал на Федора, — присматривай. Какой-то он… блаженный.
Многолитровые двигатели ровно зарокотали. Князь и его свита сели в черные джипы и уехали.
Белов стоял и думал о новом союзнике. Но еще больше его беспокоило предупреждение Князя — о тайном и могущественном враге.
Злобин мерил шагами крыльцо, ругаясь на себя за то, что он опять — уже дважды за этот день! — лопухнулся, не заметив скрытого наблюдения за особняком.
Ватсон сбегал в соседнюю комнату за походным чемоданчиком, где хранил медикаменты, и подошел к Федору.
— Горе ты мое! Луковое-лукинское! И как это тебя угораздило?
Федор с трудом раздвинул разбитые губы:
— А долго ли нам? Умеючи-то?
Фотограф дощелкивал третью кассету. Руки приятно дрожали. Еще бы — ему удалось в первый же день снять на пленку, как Белов пожимает руку седоволосому мужчине. Кто этот мужчина, фотограф не знал, но прекрасно понимал, что не тот, с кем позволительно встречаться кандидату в губернаторы. Он нутром чуял — есть компромат! Отличный компромат!
Зная по собственному богатому опыту, что долго в укрытии задерживаться не стоит, он уже хотел слезть с дерева, как вдруг услышал еще один щелчок. Тоже — затвора, но не любимого «Никона».
Папарацци посмотрел вниз. Там, у подножия толстого ствола, стоял типичный браток и улыбался. Улыбка его как бы существовала отдельно от него, как у Чеширского кота, но вот черный глаз «Макарова», не мигая, смотрел фотографу прямо в лоб. И в одноглазом взгляде пистолета не было ни тени доброжелательности.
— Сам слезешь, пока не стал инвалидом, — нараспев спросил парень, — или тебе помочь? Корреспондент был тертый калач, он знал, что постоянное ношение оружия вызывает у людей повышенную нервозность и лишние фразы вроде: «А в чем, собственно, дело?» могут только ухудшить ситуацию. Фотограф, не вступая в пустые пререкания, повесил «Никон» на шею и стал спускаться. Когда до земли оставалось метра два, он немного задержался и бросил незаметный, как ему показалось, взгляд на окрестности. Папарацци прикидывал, успеет ли он спрыгнуть и добежать до ближайших кустов.
Парень будто прочел его мысли. Он расплылся в широкой улыбке — так, что глаза превратились в узкие щелочки.
— Хорошо бегаешь? — спросил браток ласково. — А я и не против. Беги, все равно пуля догонит.
Фотограф еще раз все хорошенько прикинул и пришел к выводу, что лучше не испытывать судьбу.
— И в мыслях не было, — мрачно сказал он, примерился и спрыгнул на землю. — Видишь, стою на месте. — Для убедительности он поднял руки вверх.
Парень одобрительно кивнул. Он весь лучился от счастья, как Мальчиш-Плохиш, только что съевший ящик печенья и бочку варенья. Браток убрал пистолет в карман и подошел к фотографу. Дальнейшее произошло настолько стремительно, что папарацци даже не успел среагировать. Ему показалось, будто нагретый солнцем воздух слегка всколыхнулся, и через мгновение он ощутил сильнейшую боль в паху, самом чувствительном месте у мужчин. Фотограф взвыл от боли, но парень лишь сильнее сжал стальные пальцы — будто закручивал тиски. Папарацци встал на цыпочки и замер, боясь пошевелиться.
— Пожалуйста, очень тебя прошу, покажи мне документы, если есть, конечно, — браток говорил так вежливо, что отказать было невозможно.
Кончиками пальцев папарацци вытащил из нагрудного кармана права и доверенность на «мазду».
— Большое спасибо, — поблагодарил парень и принялся внимательно изучать пластиковую карточку прав. — Ой! — говорил он. — Ой-ой! Ой-ой-ой! Смотри-ка, что здесь написано! Место регистрации — город Москва. А к нам-то тебя каким ветром занесло, дружок?
Еще одно легкое движение пальцев — словно бы он катал в ладони медные шарики — и фотографу захотелось рассказать этому человеку все, поведать самую подробную историю своей жизни, не упустив ни одной мелочи.
— Я… оу-у-у… я… — Но рассказ почему-то не получался. Выходило сбивчиво и путано.
— Ты полез на дерево подглядывать за бабами! — Сделал вид, что догадался, браток. — Ты — извращенец? Любишь мастурбировать на ветке? По-моему, это нехорошо. Как думаешь?
Фотограф кивнул. Из левого глаза выкатилась крупная непрошеная слеза — будто в знак сожаления о нелегкой судьбе извращенца.
— Но ты не бойся, — издевался парень, — я никому об этом не скажу. Мы вообще люди вежливые и радушные. Любим гостей. Особенно — из Москвы… — Он вдруг резко сменил тему — Смотри-ка, какой у тебя красивый фотоаппарат. Наверное, получаются классные снимки?
Папарацци снова кивнул. Да и что ему оставалось делать? Снимки и впрямь получались классные.
— Прошу тебя… — умоляюще сказал парень. — Можно я проявлю твои пленки? Ладно? За свои деньги, ты не беспокойся… — Интонация была такой, что ему впору было молитвенно сложить ладони, но… Но в правой руке братка по-прежнему был «Макаров».
Пленки… Снимки, на которых Белов пожимал руку седоволосому, наверняка стоили немало. Но едва ли дороже, чем причинное место, которое дается раз в жизни.
«Пропади все пропадом», — подумал незадачливый папарацци.
Он вынул кассету из «Никона», бросил в пакет и протянул его братку. Парень для верности похлопал фотографа по карманам — убедился, что пленок больше не осталось. Стальной захват ослаб, «извращенец» смог наконец перевести дух.
— В 20.45 — рейс на Москву, — сказал парень. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты летел этим рейсом. Я проверю твою фамилию в списке пассажиров, и если ее вдруг не окажется… Я расстроюсь. Не подводи меня, ладно?
— Да, — выдавил фотограф. — Я улечу…
— Вот видишь. Все вопросы можно решить по-хорошему, правда? — Браток повернулся на пятках и зашагал прочь.
Он обернулся всего один раз и погрозил «извращенцу» пальцем. На лице парня сияла широкая улыбка, но папарацци не обольщался: с той же самой улыбкой он мог разрезать его на куски… или бросить в море, привязав к ногам чугунную батарею. Одним словом, не стоило испытывать судьбу.
Корреспондент бросился к серой «мазде», завел двигатель и помчался в аэропорт, дав себе зарок впредь не появляться на Камчатке без особой нужды.
— Я все видела из окна, — с порога заявила Лайза. — Кто это был? Что это за человек? — Тут ее взгляд остановился на истерзанном Федоре. Лайза всплеснула руками и воскликнула: — Боже мой! Что он с тобой сделал?!
Лукин кряхтел и морщился, пока Ватсон обрабатывал ему синяки и ссадины. Заметив Лайзу, он приосанился и попытался убрать руку доктора от лица, но Вонсовский строго прикрикнул:
— Сиди тихо, юрод! — и Федор подчинился.
— Похоже, наш Фидель умудрился поссориться с местным уголовным авторитетом, — ответил за него Белов.
— Еще неизвестно, что бы с ним было, если бы Князь не узнал, что он — наш человек, — поддакнул Витек.
Лайза решительным шагом подошла к столу.
— Так. Я должна знать, что здесь происходит, — заявила она.
— Да, собственно говоря, мы все очень хотели бы это знать, — вставил Белов.
Взгляды присутствующих обратились к Лукину. Ватсон смочил в перекиси большой ватный тампон и смыл кровь с лица Федора.
— Рассказывай, — велел он. — Говорить-то ты можешь. Это у тебя всегда здорово получалось.
Федор поднял взор к потолку и перекрестился. Несколько секунд он беззвучно шевелил опухшими губами, потом опустил голову и огляделся: Белов, Витек, Лайза и Любочка не сводили с него глаз. Заинтересованность аудитории придала ему сил. Федор зачем-то потрогал свой мясистый нос, будто хотел убедиться в том, что он по-прежнему на месте, и начал свое повествование.
— Так вот, странники мои… — сказал он, — хочу поведать вам страшную тайну, к которой я пришел путем долгих умственных изысканий.
— Оно и видно, Сократ хренов, — пробурчал Витек, но Федор это не услышал.
— Дом сей — вертеп призраков. Пристанище темных сил, восставших из ада… — провозгласил Лукин.
— Восставших из зада? — задумчиво спросил Ватсон. — Ну-ну, это уже что-то из области проктологии.
Белов с Лайзой, несмотря на весь драматизм ситуации, с трудом сдерживали смех. Лукин всегда был не от мира сего, но никто даже представить себе не мог, что он ввяжется в серьезную потасовку.
— Когда я первый раз переступил порог особняка, сердце у меня было не на месте, — пробасил Федор и вдруг крикнул Ватсону тоненьким фальцетом: — Полегче, коновал! — Ватсон лишь пожал плечами. — Бедное сердце мое томилось и рвалось, оно словно говорило: «Зря ты оставил прибежище странников, осененное благодатью Нила Сорского, и прилетел сюда, в забытый Богом край, где огненные языки преисподней; рвутся из-под земли». Но я знал, что так; нужно для дела. В первую ночь я не сомкнул глаз ни на минуту…
— Наверное, поэтому ты так громко храпел, — невозмутимо произнес Ватсон.
— Цыц, басурманин! — прикрикнул на него Федор. — Если говорю, что глаз не сомкнул, значит, так оно и было. Не найдя успокоения телесного — а душа моя давно уже была неспокойна — я спустился вниз, на крыльцо. Вдохнуть полной грудью ночную прохладу. И что же я там нашел, братья? Вместо прохлады? — Лукин понизил голос до свистящего шепота. Он погрозил пальцем кому-то невидимому и молвил: — Демона! Вот кого я нашел. Демона в человечьем обличье.
— Так, может, это и был человек? — Рационально мыслящая Лайза попыталась свернуть со скользкой мистической темы.
Но Федор лишь пренебрежительно усмехнулся.
— Мне ли не знать демонов? О нет, видел я его хорошо — как сейчас вижу вас. Был он ликом бледен, телом скуден, ростом велик и волосами сед и зело обилен.
Белов кивнул — портрет Князя был описан в несколько метафоричной форме, но довольно точно.
— Прятался он в кустах за оградой, — вещал Федор, — и глазья у него горели огнем алчным. Я, твердо веруя в силу святого креста, осенил его Божественным знаком. Мол, изыди, нечистый. Изыди сейчас же и раз-навсегда-совсем. Демон скорбно потупился и побежал прочь.
— Это все? — спросил Витек. — А почему ты мне об этом не сказал?
— Потому что неподготовленное сердце бессильно против чар бесовских, — нашелся Лукин. — Что ты мог сделать?
— Ну-ну, — покачал головой Витек. — Ну-ну…
— А вот не нукай! — напустился на него Федор. — Выслушайте меня до конца и увидите, что я во всем прав. На следующую ночь- демон не объявился, и я спал спокойно. Кстати, может, и храпел, — примирительным тоном обратился он к Ватсону. — Немного. Но храп не мешает мне чувствовать нечистую силу за версту, независимо от стояний атмосферы. А вот третьеводни ночью, если вы помните, разразилась страшная гроза.
— Действительно, был дождь, — заметил | Витек. — И даже пару раз гром гремел.
— Вот! — Федор торжествующе воздел! к потолку заскорузлый палец с грязным ногтем. — Гром-то, поди, слышали все. А голоса демонов могу слышать только я!
— Ты слышал голоса демонов? — насторожился Ватсон.
— Разумеется, — тоном, не допускающим никаких сомнений, ответил Лукин.
Ватсон повернулся к Белову
— Саша, боюсь, дело совсем плохо. Нам надо подумать о срочной госпитализации, — на этот раз доктор был серьезен.
— Да помолчи ты, нехристь! — взвился Федор. — Говорю тебе, были голоса. Один — особенно четкий и громкий. Он все время выл, вот так. — Настоятель приюта Нила Сорского запрокинул голову и тихонько завел: — О-у-у-у! А-у-у-у! О-у-у-у! Выл, словно хотел мне что-то поведать! Но самое главное, — Лукин обвел взглядом друзей, — я снова его видел. Демон стоял в тех же кустах, под широким черным зонтом…
— Зонт ему тоже выдали в преисподней? — перебил Белов. — Однако я чувствую, сервис там налажен неплохо. Может, ад этот не так страшен, как его малюют? Если вообще он существует.