Долго молчавшие слушатели неожиданно бурно возмутились, зашумели, задвигали стульями. Громко обсуждая слова Веры, они буквально сорвались с цепи: перекрикивали друг друга и негодовали по поводу услышанного.
«Как все-таки странно устроены люди! — думала Вера, глядя на этот человеческий театр. — Чужая смерть их не печалит, возможность собственной гибели обеспокоила и расстроила лишь на несколько минут, но то, что касается карьеры, настолько затронуло за живое, что сейчас они перегрызут друг другу глотки». Правда, она ведь сама этим театром управляла. И возмущение народных масс входило в обязательную программу. Но пора переходить к произвольной.
— Как все хорошо складывалось! — произнесла она только одну фразу, но мгновенно воцарилась тишина. — Кажется, они все учли. Но нет, все не слава Богу! Женя начал прозревать. Он узнал, что обожаемая Инна жила с ним за родительские деньги. Он узнал, что она его бросает. В запале он чем-то пригрозил ей. И все: его участь была решена. Он якобы повесился, но судмедэксперт заметил кое-что подозрительное. И позвонил мне. Теперь, когда проведут эксгумацию и повторную экспертизу, выяснится, что его вначале задушили, а уж потом повесили. Далее: с горя Ирина Максимовна уговорила Цымбалов написать на меня жалобу. И тут являюсь я со своим тренингом прямо к ней под нос, в компанию! Она явно решила поговорить со мной о любимом племяннике. — Вера внимательно посмотрела в глаза Степанычу.
От этого взгляда ему показалось, что воспоминания поползли наружу из черепа, словно червяки… Картина того дня была яркой, как в кино…
Ирина Максимовна Цымбал шла домой. На душе у нее было скверно, но к работе ее настроение не имело ни малейшего отношения. Наоборот, как раз с работой все обстояло хорошо. Отчет сдали своевременно, плановая проверка не выявила не только крупных нарушений, но даже мелких недочетов. Уходя, инспектор спросил, не хочет ли Ирина Максимовна оказывать консультационную помощь молодым бухгалтерам, заваливающим налоговую десятками вопросов. Оказать, так сказать, шефскую помощь. Но бухгалтер «Океанимпэкса» отказалась, тактично сославшись на то, что уже консультирует городской клуб бухгалтеров. Налоговик отстал.
Огорчало Ирину Максимовну совсем другое. Она даже не знала, с кем посоветоваться. Кому это расскажешь, кто поймет, что, когда погиб ее любимый племянник Женечка, она словно умом тронулась! Хотелось обвинить весь мир в гибели мальчика. Во всяком случае, докторшу. Виновата врачиха, у которой Женечка лечился. Ну конечно! Кто ж еще?! Ведь, если бы она добросовестно выполнила свои долг, ничего плохого с мальчиком не случилось бы! Он был просто ангел! Она не долечила ребенка, и он спустя некоторое время снова повторил попытку самоубийства. И никто уже его не спас. А теперь эта докторша имеет наглость являться в компанию тренинги проводить!!!
Ирина Максимовна вытерла влажные глаза платком и открыла позолоченную пудреницу с маленьким круглым зеркальцем. «Гусиные лапки. Это никакие не лапки, а лапы, лапищи, тракторные борозды! Что за красная рожа!» — со злостью сказала Ирина Максимовна своему отражению. Взяла ярко-красную помаду, мазнула губы, над которыми тоже гармошкой собрались морщины. Швырнула французский тюбик в глубину сумки и решила: «Все-таки кое-что у меня есть».
У нее действительно была достойная работа, причем очень хорошо оплачиваемая. Ее ценят. Янис Раймондович уважает, всегда советуется. Ну хорошо, она не замужем. Но ведь есть любимый человек! У кого в таком возрасте есть постоянный любовник? То-то! И совсем не обязательно быть замужем, и так очень даже неплохо… Ирина Максимовна приободрилась.
На улице вовсю буйствовала весна. Напротив рыбного холдинга, где самозабвенно трудилась госпожа Цымбал, зеленел небольшой сквер. В тени деревьев густо цвела сирень. Ирина Максимовна перешла улицу и решила немножко побродить. Гроздья белой и темно-лиловой сирени склонялись в ее сторону, кивали успокаивающе. Она глубоко вдыхала их аромат. На душе становилось спокойнее. Ей захотелось присесть в одной из густых ниш, образованных сиреневыми кустами, но свободного места не нашлось. Бабушки и мамы с детишками оккупировали садовые лавочки. Наконец она увидела в глубине аллеек одну старую деревянную скамью с облезшей краской. Присела на нее, блаженно оперлась спиной о теплую шершавую спинку.
Рядом с ней на скамейке раздалось покашливание, она вздрогнула. Увидев мужчину, облегченно вздохнула:
— Фу! Ты меня напугал! Я уже решила, что какой-то пьяный подсел.
— А чем тебе пьяные не угодили? — шутливо поднял брови ее друг.
— Боря, — погрозила она ему пальцем, — с каких пор ты пьяных защищаешь? Ты ведь не пьешь совсем.
Борис Степанович Зуев, Степаныч, как его все звали в «Океанимпэксе», неопределенно пожал плечом. Оглянулся вокруг, прищурившись, отчего морщины у глаз прорисовались еще резче. Никого знакомых, это хорошо. Свой служебный роман Ирина Максимовна и Степаныч тщательно скрывали. Штирлиц мог бы поучиться у них: никто на работе не подозревал о романтических отношениях между бухгалтершей и водителем. Ведь корпоративные правила предписывали строго хранить чистоту морального облика, да и на острый язычок к этой наглой молодежи попадать не хотелось.
— Хорошо, что мы встретились здесь, а не дома, — нахмурилась Ирина Максимовна.
— Чем же здесь лучше? Дома телевизор, тапочки, ужин. Устал я что-то сегодня. А тут только сирень да зелень. И парочки влюбленные кругом…
— Послушай, я давно уже хотела поговорить.
— О чем?
— После смерти Женечки я чувствовала себя несчастной. Это была непоправимая утрата для меня и моей семьи. Ты поддержал меня тогда, я тебе благодарна. А главное, ты подсказал мысль— очень правильную, справедливую — отомстить докторше за смерть моего племянника! Мы с братом написали жалобу, через влиятельных людей ей дали нужный ход. Эту мерзавку Лученко отстранили от работы и должны вообще уволить. Справедливость восторжествовала. Но тут выясняется, что она проводит у нас тренинги! И совсем не выглядит наказанной! От этого у меня снова сердце разрывается. Ну, что ты молчишь?
Зуев, слушая, вертел в руках ключи от машины. Потом сунул брелок в карман, закурил. Едкий дым «Примы» заглушил аромат цветущей сирени.
— Эта Лученко — ведьма, — сказал он глухо. — Я тебе не мстить советовал, ты, как всегда, преувеличиваешь. Ну дал мимоходом совет: тисни жалобу. Думал, тебе же, дуре, легче будет. Если б знал тогда, на кого жалоба, в жизни не давал бы такого совета! Воевать надо, только если есть хоть какой-нибудь шанс победить. А против этой докторши так просто переть нельзя.
— Что-о?! — изумилась Ирина Максимовна. — Что я слышу? Так ты не на моей стороне? Ты на стороне этой гадины! Ладно. Я сама, если ты ее так боишься! Пусть мне будет хуже. Но я завтра же устрою ей скандал! Вот она придет проводить свой идиотский бизнес-тренинг, и я при всех заставлю ее ответить: почему она бросила нашего Женечку на произвол судьбы?! Спрошу, по какому праву она перестала наблюдать пациента Цымбала. Ей нечего будет ответить, и Янис ее выгонит.
— Ира, — нахмурился Степаныч, — зачем тебе это нужно? Ведь племянника все равно не вернешь.
— Мне нужно. Я все глаза выплакала! Мы так старались, чтобы все было хорошо… Если б не эта докторша, он жил бы и жил! Молодой, красивый! Сережа с Ингой, как любящие родители, даже личную жизнь его устроили!
— Не истязай себя. Тебе незачем говорить с этой докторшей. Что она может сказать? Начнет оправдываться, говорить дежурные слова. А то и обидит тебя, напомнит, что Женя был не вполне… здоров. Что уже раньше пытался… ну, того… умереть, и тогда она его вылечила. Ты еще больше расстроишься, вот увидишь!
— Ну уж нет! — В голосе Ирины Максимовны звучало непреклонное желание высказаться. Она не заметила, как лицо мужчины стало жестким. — Я завтра же поговорю с ней! И покажу ей и всему коллективу наши семейные фото! Пусть увидит всю нашу семью — и будущую невестку, и счастливого мальчика! Пусть увидит собственными глазами…
— Что ты говоришь? — переспросил Зуев, до которого только сейчас начал доходить смысл сказанного. — Ты покажешь всем фотографии?
— Покажу!
— А как же невеста твоего покойного ангелочка? — сделал последнюю попытку Зуев. — Ее-то за что наказывать? Если узнают, что вы с ней почти что родственники, что это ты ее втихаря пристроила в компанию… Помнишь корпоративные правила? Вам обеим не поздоровится.
Ирина Максимовна замолчала, промокнула слезы платком.
— Да, — шмыгнув носом, проговорила она упрямо. — Правила… Но Женечка должен быть отомщен, и девочка меня поймет. Ничего с ней не случится, в ее возрасте работу потерять не страшно. Ну, в крайнем случае я ей помогу, устрою еще куда-нибудь через знакомых. Ты вот не хочешь мне помогать!
— Я не хочу?! — деланно возмутился водитель. — Очень даже хочу. Вместе устроим веселую жизнь убийце в белом халате. Как же ты без меня, одна? Ты устаешь, у тебя трудная работа. Отчеты там всякие, налоговая. Как только такую нагрузку выдерживаешь? Пошли к тебе. Сегодня я беру на себя все домашние дела, а ты будешь только отдыхать.
— Какой ты заботливый! Это так приятно, — вздохнула Ирина Максимовна, ее морщинки разгладились. — Но ты ведь тоже не гуляешь весь день.
— Не сравнивай, дорогая. Я мужчина, мне положено пахать! А женщина иногда должна быть слабой. — Поддерживая свою подругу под локоть, он отправился вместе с ней по аллее сквера. Открыл перед ней дверь «лендровера», подсадил и, усевшись на водительское место, вырулил на дорогу.
Дома он быстро начистил картошки, поджарил ее на широкой сковороде, сварил сосиски, открыл банку с консервированными огурцами, достал из холодильника бутылку холодного пива и ловко сервировал стол. Все было ясно и просто, думать совершенно не о чем, и он размышлял только об одном: неужели и сегодня она наденет этот ядовито-розовый, с наждачными кружевами пеньюар? Воображает, будто он молодит ее увядающее тело. На самом деле старая вещь выглядит жалко, кружева похожи на засохшие букеты. Единственное, что в пеньюаре не изменилось за много лет, — он постоянно шибает электрическим разрядом.
Ирина Максимовна вышла из спальни в розовом пеньюаре, они отужинали. Женщина ласково смотрела на своего любовника, ожидая продолжения. И он не обманул ее ожиданий. Сам предложил: «Давай ляжем сегодня пораньше!» Трепетная, как девочка, она помчалась принимать душ. Потом они недолго, но со знанием дела занимались сексом. Сегодня он был в ударе. Его будоражило сознание того, что эта жизнь продлится лишь до утра. Женщина млела, стонала, рвала зубами пододеяльник и содрогалась от его умелых ласк. Доведя ее до полного изнеможения, он тихо сказал: «Спи. Я полежу немного и пойду домой. Завтра увидимся». Ирина заснула совершенно счастливая, душа и тело обрели долгожданный покой.
Утром она проснулась от электрической трели будильника. Как всегда, в семь утра. Каждый день ее жизни напоминал инструкцию по бухучету, заведенный порядок никогда не нарушался. Обычное и обыденное, привычное и понятное возводилось в закон, у Ирины Максимовны все было на своем месте и делалось в свое время. Жизнь отмерена, помечена, разложена по полочкам. Чем проще, тем лучше и спокойнее. Она совершенно терялась, если что-то нарушало привычный ход вещей. А напрасно! Иногда очень полезно выходить за рамки привычного. Знай Ирина Цымбал, какой узор сложился сегодня утром из стеклышек калейдоскопа, она бы все-все переменила! Встала бы позже, на работу не пошла бы или пошла другой дорогой, не покупала бы в этом киоске четверговую газету с телепрограммой на неделю, а купила бы в другом киоске, другую газету или вообще — глянцевый журнал с гламурными красавицами! Но, увы, она не умела видеть узоры в картонной трубе, не умела меняться, становиться на время другим человеком и примерять на себя другой стиль, методом проб и ошибок обнаруживать в себе какие-то неиспользованные резервы, нащупывать некие люфты чувств и границы привычных застывших ролей. Не умела заставить госпожу Фортуну обратить на себя внимание: вот, мол, я не застегиваюсь на все пуговицы и не прячу голову в песок, я пробую то и это, так дай и ты мне от щедрот своих…
Она не спеша позавтракала, не спеша оделась, просидела у зеркала положенное для женщины время, чтобы «набросать лицо». Вышла из дома, как всегда, ровно в восемь, чтобы газетный киоск на той стороне дороги успел открыться. В этот ранний час редкие прохожие спешили на работу, транспорт по тихой улице почти не проезжал. Она не любила пользоваться подземным переходом, и этим утром, как обычно, спокойно направилась через дорогу за своей газетой.
Внезапно выскочивший на пустую улицу грузовик со всей мощью ударил женщину. Звук был такой, словно лопнула большая стеклянная бутыль. На него обернулись все, кто был в это время неподалеку, высунула голову из киоска продавщица газет, выглянули из окон многоэтажек потревоженные во время завтрака люди. Грузовик, не притормозив, умчался. Киоскерша дико заверещала. На мостовой под кучей тряпок лежало что-то бесформенное. Из-под кучи медленно растекалась черная лужа.
…Голос докторши вновь впился в мозг Голосова-Зуева, как сверло.
— И вы забеспокоились, верно, Зуев? Она ведь могла вам все карты спутать. Вдруг бы мне что-то ляпнула? Нельзя было этого допускать. И вы ее убили. Да еще и выкрали из квартиры Цымбалов все фотографии, где была запечатлена ваша дочь.
Прудников веско заметил:
— Есть показания свидетелей, что Зуев подъезжал на джипе к дому Цымбалов в тот день. Найден грузовик, сбивший Ирину Цымбал. Так что лучше не молчите.
Все смотрели на Степаныча, но он не проронил ни слова.
— А потом произошло и вовсе неожиданное, — сказала Вера. — То, что не укладывалось ни в какие схемы. Просто насмешка судьбы! Артем получает от покойного Карапетяна наследство. Его не просто выпускают из-под ареста — он становится совладельцем ресторанной империи. Невыносимо! Верно, Кристина? Именно поэтому вы решили устроить взрыв и убить его. Вместе со всеми нами. Когда все собрались в «Кухне холостяка», Голосов установил взрывное устройство в жарочный шкаф. Оставалось только вовремя уехать вместе с Кристиной.
— Но ведь меня тоже вызвали звонком, — вспомнил президент рыбной фирмы.
— Это я вам позвонил, — решился все же открыть рот водитель.
— Как благородно, — сыронизировала Вера. — На самом деле вы, Янис, еще могли пригодиться этой «сладкой парочке»! Ведь все остальные погибли бы якобы в результате теракта.
— Какой ужас! — закрыла лицо руками беременная Зозуля.
В наступившей тишине прозвучал нежный голосок Кристины:
— Янис, — прощебетала она, — ты ведь не веришь во все эти сказки? Вспомни, как нам было хорошо! Забери меня отсюда, убери этих сумасшедших. Им лишь бы обвинить кого-нибудь. Ну?
Пылдмаа, как в трансе, двинулся к ней. Вера Лученко щелкнула пальцами перед его носом, он вздрогнул и остановился. Лицо эстонца мучительно исказилось, он схватился за виски, отвернулся и отошел в сторону.
Все было ясно.
— Что вылупились? Бляди офисные, щекочет нервишки?! — внезапно обрушилась на сотрудников Кристина. — Ах ты ж как глазки загорелись! Теперь ночи спать не будете! Все будете думать-гадать, трахалась я с родным папкой или нет!
Никто не ожидал такой агрессивной атаки со стороны всегда правильной и корректной Кристины. Она лишь презрительно вздернула подбородок. Дескать, любуйтесь, сволочи, все равно я вас всех презираю! Ей до смерти хотелось выдать всем им вместе и каждому в отдельности порцию ненависти.
— Вы жалкие марионетки в моих руках! Ты, Костик, думал, что очень крутой! Круче вареных яиц, блин! А ты букашка, жалкий червяк, которого я как захочу, так и подставлю! Пару слов этой дуре Майке, пару слов тебе — и вы уже полезли друг на друга, как гамадрилы! И ты, старый козел, ничего не понял. — Кристина посмотрела на Хрущинского как на что-то омерзительное, дурно пахнущее. — Когда мой папенька тебя, тварь безмозглую, напоил и ты дал просраться дуре Щербаковой насчет прайса, ты думал, что сам больно умный? Да ты просто тряпка гнилая, вот ты кто!.. А Темочка? Кто он такой, этот Сирик? Нищета голозадая! Почему все ему? За что? Что он сделал этому старикашке Карапетяну? Слышь, Тема, может, ты голубой? А?