– Ой, мэмми! – говорит Ластер. – Ой, мэмми!
Я тяну руку туда, где был огонь.
– Не пускай его! – сказала Дилси. – Пальцы сожжет!
Моя рука отдернулась, я в рот ее. Дилси схватила меня. Когда нет моего голоса, мне и сейчас часы слышно. Дилси повернулась к Ластеру, хлоп его по голове. Мой голос опять громко и опять.
– Соду подай! – говорит Дилси. Вынула мне руку изо рта. Голос мой громко. Дилси сыплет соду на руку мне.
– Там на гвозде в кладовке тряпка, оторви полосу, – говорит она. – Тш-ш-ш. А то мама опять заболеет от твоего плача. Гляди-ка лучше на огонь. Дилси руку полечит, рука в минуту перестанет. Смотри, огонь какой! – Открыла дверцу плиты. Я смотрю в огонь, но рука не перестает, и я тоже. Руке в рот хочется, но Дилси держит.
Обвязала руку тряпкой. Мама говорит:
– Ну, что тут опять с ним? И болеть не дадут мне спокойно. Двое взрослых негров не могут за ним присмотреть, я должна вставать с постели и спускаться к нему успокаивать.
– Уже все прошло, – говорит Дилси. – Он сейчас замолчит. Просто обжег немного руку.
– Двое взрослых негров не могут погулять с ним, чтобы он не орал в доме, – говорит мама. – Вы знаете, что я больна, и нарочно его заставляете плакать. – Подошла ко мне, стоит. – Прекрати, – говорит. – Сию минуту прекрати. Ты что, потчевала его этим?
– В этом торте Джейсоновой муки нету, – говорит Дилси. – Я его на свои в лавке купила. Именины Бенджи справила.
– Ты его отравить захотела этим лавочным дешевым тортом, – говорит мама. – Не иначе. Будет ли у меня когда-нибудь хоть минута покоя?
– Вы идите обратно к себе наверх, – говорит Дилси. – Рука сейчас пройдет, он перестанет. Идемте, ляжете.
– Уйти и оставить его вам здесь на растерзание? – говорит мама. – Разве можно спокойно там лежать, когда он здесь орет? Бенджамин! Сию минуту прекрати.
– А куда с ним денешься? – говорит Дилси. – Раньше хоть на луг, бывало, уведешь, пока не весь был проданный. Не держать же его во дворе у всех соседей на виду, когда он плачет.
– Знаю, знаю, – говорит мама. – Во всем моя вина. Скоро уж меня не станет, без меня и тебе будет легче, и Джейсону. – Она заплакала.
– Ну, будет вам, – говорит Дилси, – не то опять расхвораетесь. Идемте лучше, ляжете. А его я с Ластером отправлю в кабинет, пусть там себе играют, пока я ему ужин сготовлю.
Дилси с мамой ушли из кухни.
– Тихо! – говорит Ластер. – Кончай. А то другую руку обожгу. Ведь не болит уже. Тихо!
– На вот, – говорит Дилси. – И не плачь. – Дала мне туфельку, я замолчал. – Иди с ним в кабинет. И пусть только я опять услышу его плач – своими руками тебя выпорю.
Мы пошли в кабинет. Ластер зажег свет. Окна черные стали, а на стену пришло то пятно, высокое и темное, я подошел, дотронулся. Оно как дверь, но оно не дверь.
Позади меня огонь пришел, я подошел к огню, сел на пол, держу туфельку. Огонь вырос. Дорос до подушечки в мамином кресле.
– Тихо ты, – говорит Ластер. – Хоть ненамного замолчи. Вон я тебе огонь разжег, а ты и смотреть не хочешь.
«Тебя теперь Бенджи зовут», сказала Кэдди. «Слышишь? Бенджи. Бенджи».
«Не коверкай его имя», сказала мама. «Подойди с ним ко мне».
Кэдди обхватила меня, приподняла.
«Вставай, Мо… то есть Бенджи», сказала она.
«Не смей его таскать», сказала мама. «За руку взять и к креслу подвести – на это у тебя уже не хватает соображения».
«Я его и на руках могу», сказала Кэдди. – Можно, Дилси, я его на руках снесу наверх?
– Еще чего, крохотка, – сказала Дилси. – Да тебе и блохи не поднять туда. Идите тихонько, как велел мистер Джейсон.
На лестнице наверху свет. Там папа в жилетке стоит. На лице у него: «Тихо!» Кэдди шепотом:
– Что, мама нездорова?
Верш спустил меня на пол, мы пошли в мамину комнату. Там огонь – растет и падает на стенах. А в зеркале другой огонь. Пахнет болезнью. Она у мамы на лбу – тряпкой белой. На подушке мамины волосы. До них огонь не дорастает, а на руке горит, и прыгают мамины кольца.
– Идем, спокойной ночи скажешь маме, – сказала Кэдди. Мы идем к кровати. Огонь ушел из зеркала. Папа встал с кровати, поднял меня к маме, она положила руку мне на голову.
– Который час? – сказала мама. Глаза ее закрыты.
– Без десяти семь, – сказал папа.
– Его еще рано укладывать, – сказала мама. – Опять он проснется чуть свет, и повторится как сегодня, и это меня доконает.
– Полно тебе, – сказал папа. Дотронулся до маминого лица.
– Я знаю, что я только в тягость тебе, – сказала мама. – Но скоро уж меня не станет, и ты вздохнешь свободно.
– Ну перестань, – сказал папа. – Я сойду с ним вниз. – Взял меня на руки. – Пошли, старина, посидим пока внизу. Только не шуметь: Квентин готовит уроки.
Кэдди подошла, наклонилась лицом над кроватью, и мамина рука пришла, где огонь. Играют ее кольца на спине у Кэдди.
«Мама нездорова», сказал папа. «Дилси вас уложит. А где Квентин?»
«Верш пошел за ним», сказала Дилси.
Папа стоит и смотрит, как мы проходим. Слышно маму там, в маминой комнате. «Тс-с», говорит Кэдди. Джейсон еще идет по лестнице. Руки в карманах.
– Ведите себя хорошо, – сказал папа. – Не шумите, не тревожьте маму.
– Мы не будем шуметь, – сказала Кэдди. – Нельзя шуметь, Джейсон, – сказала она. Мы идем на цыпочках.
Слышно крышу. Огонь видно и в зеркале. Кэдди опять подняла меня.
– Идем, поднесу тебя к маме, – сказала. – А после вернемся к огню. Не плачь.
– Кэндейси, – сказала мама.
– Не плачь, Бенджи, – сказала Кэдди. – Мама зовет на минутку. Ты же хороший мальчик. А потом вернемся.
Опустила меня, я перестал.
– Пусть он посидит тут, мама, – сказала Кэдди. – Насмотрится на огонь, а уж после можно будет вам и учить его.
– Кэндейси, – сказала мама. Кэдди нагнулась, подняла меня. Мы шатнулись. – Кэндейси, – сказала мама.
– Не плачь, – сказала Кэдди. – Тебе и сейчас огонь видно. Не плачь.
– Веди его сюда, – сказала мама. – И не смей брать на руки. Он слишком тяжел. Еще позвоночник себе повредишь. Женщины в нашем роду всегда гордились своей осанкой. Хочешь сутулой быть, как прачка.
– Он не тяжелый, – сказала Кэдди. – Я его и на руках могу носить.
– А я запрещаю тебе, – сказала мама. – Пятилетнего ребенка на руках таскать. Нет, нет. Только не на колени мне. Поставь его на пол.
– На колени к маме, тогда он замолчал бы, – сказала Кэдди. – Тс-с, – сказала она. – Сейчас вернемся к огню. Погляди-ка. Вот подушечка твоя на кресле. Видишь?
– Прекрати, Кэндейси, – сказала мама.
– Пусть смотрит – плакать перестанет, – сказала Кэдди. – Приподымитесь чуточку, я вытяну ее. Вот она, Бенджи, смотри!
Я на подушечку смотрю, не плачу.
– Вы ему чересчур потакаете, – сказала мама. – Ты и отец твой. Вы не хотите сознавать, что последствия лягут всей тяжестью на меня. Вот так же бабушка избаловала Джейсона, и пришлось его целых два года отучать. А для Бенджамина у меня уже нет сил.
– Да вы не бойтесь, – сказала Кэдди. – Я люблю с ним нянчиться. Правда, Бенджи?
– Кэндейси, – сказала мама. – Я ведь запретила тебе коверкать его имя. С меня достаточно того, что отец упорно называет тебя этой твоей глупой кличкой, а Бенджамина не позволю. Уменьшительные имена вульгарны. Они в ходу лишь у простонародья. Бенджамин, – сказала мама.
– На меня смотри, – сказала мама.
– Бенджамин, – сказала мама. Взяла мое лицо руками, повернула к себе.
– Бенджамин, – сказала мама. – Убери эту подушку Кэндейси.
– Он плакать будет, – сказала Кэдди.
– Я сказала: убери подушку, – сказала мама. – Его надо научить слушаться.
Подушечка ушла.
– Тс-с, Бенджи, – сказала Кэдди.
– Отойди от него, сядь вон там, – сказала мама. – Бенджамин. – Держит мое лицо близко к своему. – Прекрати, – сказала. – Замолчи.
Но я не замолчал, мама обняла меня, заплакала, и я плачу. Вернулась подушечка, Кэдди подняла ее над маминой головой, подложила, притянула маму за плечо, и мама легла в кресло, плачет на красной и желтой подушечке.
– Не плачьте, мама, – сказала Кэдди. – Идите лягте в постель и болейте себе там спокойно. Я пойду Дилси позову. – Подвела меня к огню. Смотрю, как гладко плывут яркие. Огонь слышно и крышу.
Папа взял меня на руки. От него пахло дождем.
– Ну как, Бенджи? – сказал папа. – Хорошим был сегодня мальчиком?
Кэдди и Джейсон в зеркале дерутся.
– Кэдди! – сказал папа.
Они дерутся. Джейсон заплакал.
– Кэдди! – сказал папа. Джейсон плачет. Он больше не дерется, а Кэдди в зеркале дерется, и папа спустил меня с рук, вошел в зеркало и тоже начал. Поднял Кэдди с пола. Она вырывается. Джейсон на полу лежит и плачет. У него в руке ножницы. Папа держит Кэдди.
– Он все Бенджины куклы изрезал, – сказала Кэдди. – Я его самого сейчас изрежу.
– Кэндейси! – сказал папа.
– Вот увидите, – сказала Кэдди. – Вот увидите. – Вырывается. Папа ее держит. Кэдди ногами достать хочет Джейсона. Он откатился в угол, вон из зеркала. Пана к огню пошел с Кэдди. Теперь в зеркале никого, только огонь. Как будто дверь, и огонь за порогом.
– Нельзя драться, – сказал папа. – Вы ведь не хотите, чтобы мама заболела.
Кэдди перестала.
– Он все куклы на кусочки – все, что мы с Мо… с Бенджи из бумаги понаделали. Он это назло.
– Я не назло, – сказал Джейсон. Уже не лежит, сидит на полу, плачет. – Я не знал, что это его куклы. Я думал, просто старые бумажки.
– Еще как знал, – сказала Кэдди. – Ты назло, назло.
– Тише, – сказал папа. – Джейсон, – сказал папа.
– Я тебе другие завтра сделаю, – сказала Кэдди. – Много сделаю кукол. Гляди, вот и подушечка твоя.
Джейсон вошел.
«Сколько раз говорено тебе, кончай!» говорит Ластер.
«Почему шум?» говорит Джейсон.
– Это он просто так, – говорит Ластер. – Он весь день сегодня плачет.
– А ты поменьше лезь к нему, – говорит Джейсон. – Не умеешь успокоить, так ступайте в кухню. Мы не можем все, как матушка, запереться от него по комнатам.
– Мэмми не велела водить его в кухню, пока не кончит ужин стряпать, – говорит Ластер.
– Тогда играй с ним, и пусть будет тихо, – говорит Джейсон. – Целый день гнешь горб, придешь с работы – и тебя встречает сумасшедший дом. – Раскрыл газету, читает.
«Смотри себе в огонь, и в зеркало, и на подушечку тоже», сказала Кэдди. «Не нужно даже ждать до ужина – вот она, твоя подушечка». Слышно крышу. И как Джейсон громко плачет за стеной.
Дилси говорит:
– Садитесь, Джейсон, ужинать. Ты что, обижал тут Бенджи?
– Что вы, мэм! – говорит Ластер.
– А где Квентина? – говорит Дилси. – Я сейчас подам на стол.
– Не знаю, мэм, – говорит Ластер. – Ее здесь не было.
Дилси ушла.
– Квентина! – сказала она в коридоре. – Квентина! Ужинать иди.
Нам слышно крышу. От Квентина тоже пахнет дождем. "А что Джейсон сделал? ", сказал Квентин.
«Все куклы Бенджины изрезал», сказала Кэдди.
«Мама велела говорить – Бенджамин», сказал Квентин. Сидит на ковре с нами. «Скорей бы дождь кончился», сказал Квентин. «А то сиди в комнате без дела».
«Ты дрался с кем-то», сказала Кэдди. «Скажешь, нет?»
«Да нет, слегка только» – сказал Квентин.
«Так тебе и поверили», сказала Кэдди. «Папа все равно увидит».
«Ну и пусть», сказал Квентин. «И когда этот дождь кончится».
– Дилси звала меня ужинать? – говорит в дверях Квентина.
– Да, мэм, – говорит Ластер. Джейсон посмотрел на Квентину. Опять газету читает. Квентина вошла. – Мэмми сказала, сейчас на стол подаст, – сказал Ластер. Квентина села с размаху в мамино кресло. Ластер сказал:
– Мистер Джейсон.
– Что тебе? – говорит Джейсон.
– Вы мне двадцать пять центов не дадите? – говорит Ластер.
– Зачем тебе? – говорит Джейсон.
– На артистов сегодня, – говорит Ластер.
– Я слышал, Дилси собиралась взять у Фрони тебе на билет, – говорит Джейсон.
– Да она взяла, – говорит Ластер. – Только я потерял монету. Мы с Бенджи целый день проискали. Хоть у Бенджи спросите.
– Вот у него и займи, – говорит Джейсон. – Мне деньги даром не даются. – Читает газету. Квентина смотрит в огонь. Огонь в ее глазах и на губах. Губы красные.
– Это он сам пошел к гамаку, я не пускал, – говорит Ластер.
– Заткнись, – говорит Квентина. Джейсон смотрит на нее.
– Ты забыла, что я обещал сделать, если опять тебя увижу с этим типом из балагана? – говорит Джейсон. Квентина смотрит в огонь. – Может быть, ты не расслышала?
– Расслышала, – говорит Квентина. – Что же вы не делаете?
– Не беспокойся, – говорит Джейсон.
– И не думаю, – говорит Квентина. Джейсон опять читает газету.
Слышно крышу. Папа нагнулся, смотрит на Квентина.
«Поздравляю», сказал папа. «И кто же победил?»
– Никто, – сказал Квентин. – Нас разняли. Учителя.
– А кто он? – сказал папа. – Если не секрет.
– Все было по-честному, – сказал Квентин. – Он как я ростом.
– Рад слышать, – сказал папа. – А из-за чего у вас, можно узнать?
– Да так, – сказал Квентин. – Он сказал, что положит ей лягушку в стол, а она не высечет его, побоится.
– Вот как, – сказал папа. – Она. И потом, значит…
– Да, сэр, – сказал Квентин. – Потом я его двинул.
Слышно крышу, и огонь, и за дверью сопенье.
– А где бы он в ноябре достал лягушку? – сказал папа.
– Не знаю, сэр, – сказал Квентин.
Опять слышно.
– Джейсон, – сказал папа. Нам слышно Джейсона.
– Джейсон, – сказал папа. – Входи и не сопи там. Нам слышно крышу, и огонь, и Джейсона.
– Перестань, – сказал папа. – Не то опять накажу.
Поднял Джейсона, посадил в кресло рядом. Джейсон всхлипнул. Огонь слышно и крышу. Джейсон всхлипнул погромче.
– Еще только разок посмей, – сказал папа. Слышно огонь и крышу.
«Ну вот», сказала Дилси. «А теперь входите ужинать».
От Верша пахло дождем. И собаками тоже. Слышно огонь и крышу.
Слышно, как Кэдди идет быстро. Папа и мама смотрят на открытую дверь. Кэдди мимо идет быстро. Не смотрит. Быстро идет.
– Кэндейси, – сказала мама. Кэдди перестала идти.
– Да, мама, – сказала.
– Не надо, Кэролайн, – сказал папа.
– Поди-ка сюда, – сказала мама.
– Не надо, Кэролайн, – сказал папа. – Оставь ее в покое.
Кэдди подошла, стала в дверях, смотрит на папу и маму. Потом глаза Кэддины на меня и сразу от меня. Я заплакал. Громко заплакал и встал. Кэдди вошла, стала у стены, смотрит на меня. Я к ней, плача, она прижалась спиной к стене, я увидел ее глаза, заплакал еще громче, тяну за платье. Она упирается руками, а я тяну. Глаза ее бегут от меня.
Верш сказал: "Тебя теперь Бенджамин звать. А зачем это, можешь ты, мне сказать? Из тебя хотят синедёсного сделать.7 Мэмми говорит, в старину дед твой одному негру тоже переменил имя, и тот проповедником сделался, а после смотрят – у него и десны синие. Хотя раньше были как у всех. А стоит только чтоб беременная какая синедёсному в глаза поглядела в полнолунье – и ее ребенок тоже будет синедёсный. И когда тут по усадьбе уже с дюжину синедёсных ребятишек бегало, как-то вечером тот проповедник не вернулся домой. Рожки да ножки от него охотники в лесу нашли. А кто его слопал, угадай. Те ребятишки синедёсные".
Мы в коридоре. Кэдди все смотрит на меня. Руку держит у рта, а глаза мне видно, и я плачу. Идем по лестнице наверх. Опять стала к стене, смотрит, я плачу, пошла дальше, я за ней, плачу, она к стене прижалась, смотрит на меня. Открыла дверь в комнату к себе, но я тяну ее за платье, и мы идем к ванной, она у двери стала, смотрит на меня. Потом лицо рукой закрыла, а я толкаю ее плача к умывальнику.
«Опять он у тебя плачет», говорит Джейсон. «Зачем ты к нему лезешь?»
«Да я не лезу», говорит Ластер. «Он сегодня весь день так. Ему порку хорошую надо».