Они еще пару минут обсуждают все возможные варианты завлечь меня в кабинет. При этом я расслабился и потерял бдительность, и вот уже я стою со спущенные штанами, а Вениамин Валерьевич, так зовут врача, трогает мою шишку на попе.
- Нужно сделать снимок, - сообщает он наконец.
- Фотку, что ли? - подаю я голос.
- Ну, можно и так сказать. Пройдите в двести четырнадцатый. Там Зиночка. Я ей сейчас позвоню и скажу, что вы от меня.
Зиночка оказалась тетенькой бальзаковского возраста с яркими рыжими волосами и в веснушках.
- Снимаем штанишки и подходим к аппаратику. Сейчас вылетит птичка!
- Вот зачем мне в попе птичка? - бубню я, выполняя поставленную задачу.
- Улыбочку, - говорит Зиночка, и аппарат немного двигается, - вот и все. Через пять минут можешь забрать фотографию и повесить на стену.
- На стену не повешу. Она не фотогеничная у меня, - я выхожу из кабинета и отпрашиваюсь на перекур.
Если вы думаете, что я не боюсь, то вы ошибаетесь. Меня трясло от страха так, что я выронил из рук две сигареты и прикурил с третьего раза.
- Все будет хорошо, малыш! - слышу я Женькин голос. Я оборачиваюсь и вижу моего Женьку. Он тоже нервничает и тянется к пачке сигарет.
- Ну-с… посмотрим, - Вениамин через маленькие очки смотрит снимок на свет, - мы имеем три образования, имеющие вид грозди. Это не смертельно, но всю эту красоту нужно удалить.
- Как, удалить? - переспрашиваю я и чувствую, как стул начинает медленно вращаться подо мной.
- Вырезать, - это слово я уже слышу через вату в ушах.
Мне суют под нос ватку с нашатырем и с ней же под руки переводят в операционную. Я лежу на кушетке на животе и подрагиваю своей многострадальной задницей. Вениамин долго и нудно гремит инструментами.
Не буду описывать сам процесс, потому что в основном лежал и нюхал ватку. Более-менее я пришел в себя под конец. Вениамин Валерьевич громко пыхтел и приговаривал:
- Не красиво как-то выходит. Не эстетично.
- Ой! Бли-и-ин! Ой! Вы там чо? Крестиком вышиваете? Ой! Бля! Ой! Извиняюсь!
После того, как меня заштопали, Вениамин помог мне встать, и я прошаркал обратно в кабинет, где сидел бледный Женька.
- Ну, как? - спросил он, обращаясь непонятно к кому.
- Норм, - ответили мы хором.
- Жить будет, - Вениамин уселся за свой стол, - операцию перенес хорошо, с матерком.
- Ты чего матерился-то? - удивился Женька.
- Думаешь, приятно, когда тебе в попе еще одну дырку делают? - хмурюсь я и спрашиваю у хирурга. - Швы када снимать?
- Никада! - улыбается мне Санта Валерьевич. - Сами рассосутся.
Видимо, от нервов, услышав слово «рассосутся», я стал ржать. Женька несколько раз дернул меня за рукав, но это почему-то меня рассмешило еще больше.
- Малыш, сейчас обедать будем, - Женька заходит в комнату, где я лежу на диване на животе и болтаю ногами в воздухе. На нем розовый передник и розовые резиновые перчатки, - сейчас, только ванну домою.
- Же-е-ень! Знаешь, на кого ты сейчас похож?
- На кого?
- На чокнутого проктолога!
- А знаешь, почему на хирурге был синий халат? - спрашивает Женька, нехорошо улыбаясь.
- Почему?
- Чтобы не было видно крови!
- Фу-у-уй!
- А теперь обедать!
И через пять минут…
- Ну, давай, малыш! За маму-у-у… за папу-у-у… за дядю Женю-у-у…
- Жень! Ну, чо ты как с маленьким-то?
- Малыш, просто я хочу проявить заботу. Ты мне дорог.
Ну, вот спросите меня: что я чувствую? Нет. Я не про больную попу. Я про Женьку. А я отвечу: не хочу за маму и за папу. Хочу за него. Хочу с ним. Хочу быть рядом. И тоже хочу заботиться. Просто заботиться. И для этого мне не нужен повод.
========== Пи... и день невезения ==========
У вас когда-нибудь были несчастливые дни? Это когда день начинается через жопу и заканчивается примерно через то же место. Мой неудачный день начался именно с моей несчастной задницы…
- Подъем с переворотом! Мы уже опаздываем, - Женька щелкает меня по носу, - меня ждут великие дела, а тебя манная кашка, колготки и шапочка с ушками.
- Какие колготки? - почему-то из всего услышанного спросонья меня напугали именно они.
- Какие колготки? Ажурные, - ответил Женька.
- Жень! Что за дикие фантазии? - я недовольно кручусь в постели и поворачиваюсь к нему спиной.
- Почему дикие? - смеется он.
- Не одену, - ворчу я и в этот момент получаю шлепок по заду. - Ой! Же-е-ень!
- Что?
- Кажется, шов последний лопнул! Же-е-ень! Женька! Там дырки нет? Там шов сам на месте? Нитка не торчит? Может, скорую?
- Сейчас посмотрю, - я чувствую, как Женькины трясущиеся от страха руки стягивают с меня трусы.
- Ну, чо там, Жень? Же-е-ень! Чо там, говорю? Жень! Женька!
- М?
- Чо там с попой-то?
- Слушай, малыш! А может ну ее эту работу, эти дела важные? Давай дома останемся, - меня настораживает Женькин задумчивый голос.
- Ты чего, Жень? Я говорю: как там попа?
- Попа? Она такая мягкая и беленькая, - Женькины руки уже не дрожат, - она такая аппетитная… - я, кажется, начал улавливать хоть его грязных мыслей.
- Все! Я уже проснулся и встаю! - радостно сообщаю я, спасая свою задницу из рук сексуального маньяка.
- Ну, вот! - расстроенный Женька топает на кухню, а я в ванную.
Мы стали редко завтракать, как раньше, втроем: я, Женька и Хим. Трудовой день Женьки и Хима начинается раньше, чем мой. Поэтому завтракаю я, как правило, в гордом одиночестве. Сегодня меня подняли раньше обычного.
- Какие на сегодня планы? - спрашиваю я у Женьки. - Хим передай хлеба, - говорю я крысу и отнимаю у него кусок хлеба.
- Я сегодня весь день в офисе. Будем с бухгалтером готовить документы в налоговую. Хим, тебе кетчупа дать? - крысенок в это время обкусывает на тарелке третий кусок колбасы.
- А у меня?
- Ты едешь в торговый центр, где Борис Моисеевич тебе торжественно вручает Саньку. Твоя цель - любой ценой развлекать ребенка до моего возращения домой.
- Сане-е-ек! - от этого имени Хим вздрагивает и убегает с куском колбасы в хлебницу.
- Можете немного погулять. Суп в холодильнике. Тихий час с часу до трех. Потом прогулка. Ты все понял?
- Да, мой генерал!
- И береги попку, - это Женька говорит уже у двери, ласково целуя меня в лоб.
До торгового центра я доехал без приключений. Я припарковываю машину просто по-царски: вокруг меня полно свободного места. Через пять минут к моей машине подходит Моисеич с Санькой на руках.
- Привет, болящий! - весело приветствует меня Борис.
- Пивет, баюсий! - вторит ему Санька.
- Здорово, мужики! - я по-деловому жму обоим руки, но после рукопожатия Санька обнимает меня за шею и шепчет на ухо:
- Масима! Бона было хостик отизать?
- Чо отрезать? - уточняю я.
- Ну, хостик!
- Какой нафиг хвостик, Сань?
- Деда сказав, сто тебе хостик отезали, - грустно говорит Санька и гладит меня по голове.
- Борис Мосеич! Ну, вы чего? Какой хвостик-то?
- Обычный. Я же не буду ему говорить, что тебе кисту вырезали. Он же вопросами замучит: «А это се?»
- Разумно. Ну, что, Сань? По коням?
- По коням! - кивает тот и добавляет: - Но сисяс писить надо. О-о-осень надо!
- Я побежал! Если что, звони! - Моисеич быстро удаляется в неизвестном направлении.
Мы влетаем в торговый центр и начинаем мучительно искать туалет. На первом этаже нас обрадовала табличка «Туалет на ремонте». На втором этаже не работали кабинки, а в писсуар Санька писать отказался. Из туалета третьего этажа мы уже вышли с ревом. Прикиньте: ему не понравилась музыка, которая там играла. Пришлось на улице поискать деревце. С деревьями оказалась полная жопа. Весь периметр вокруг торгового центра был «засажен» искусственными деревьями, которые Санька «поливать» категорически отказался. Наконец, где-то на краю платной парковки мы нашли чахленькое деревце.
- Тута! - сказал мне Санька. - Симай станиски.
- Погодь! Я не хочу писать - это во-первых, и я не хочу писать на людях - это во-вторых.
- Мне одному скусна!
- Сань! Не, ну будь мужиком! Писай один!
Короче, пять минут уговоров и настойчиво «Пись, пись, пись» сделали свое дело. Каково же было мое удивление, когда, подойдя к месту парковки, я не обнаружил машины. Я долго ходил вокруг куска резины, рядом с которым припарковал машину, прищуривался и приглядывался, пытаясь рассмотреть на пустом асфальте моего «Сандерика». Через пять минут до меня таки дошло, что машины там точно нет.
- Чо за х… фигня, Сань? Ты видишь машину? - я, видимо, не терял надежды на то, что машину не вижу только я.
- Неа! - замотал головой Санька, убив тем самым мою последнюю надежду.
Еще через пять минут и шесть сигарет, я, наконец, додумался подойти к охраннику, который издали мирно наблюдал за моими метаниями.
- Слушай, друг! Тут машина стояла. Серебристый «Сандерик». Не видел его?
- Видел, - махнул головой охранник.
- Где?
- Во-о-он там, - он ткнул пальцем в сторону тротуара.
- Я сам знаю, где оставил. Машина где?
- Уехала твоя машина.
- Угнали? - у меня упало сердце.
- Не. Эвакуатор увез. Вон там знак видишь?
- Еб твою ма… Ой! Сань, в смысле мед твоя мама любит, - я искоса глянул на Санька.
Мне дали телефон справочной, и я трясущимися руками набрал номер. Мне попался тупой диспетчер. Ей понадобился номер. Самое ужасное, что все документы на машину остались в салоне. Вот у кого есть машина, быстро вспомните ее номер. Ну, как? Во-о-от… а у меня вообще никак. Я помнил только три буквы от номера, и то, потому что они запоминающиеся: «МТВ». Я описывал девушке цвет машины, говорил, что там небольшая царапина на переднем бампере и повторял эти три буквы «МТВ», но… она тупо твердила, что ей нужен весь номер с цифрами. Пришлось звонить Женьке. После пятиминутного мата, смысл которого был в основном эротического характера с примесью БДСМ, Женька впал в ступор. Оказалось, что номера машины он тоже не помнит. Он мягко предположил, что там точно были две повторяющиеся цифры, но, сами понимаете, вариантов было целых десять. Его предположение, что кто-нибудь из его сотрудников помнит номер, тоже не увенчались успехом. Некоторые особенно невнимательные работники даже цвета машины не помнили. Я позвонил на склад Илюхе и Ваньке. Ванька только нечленораздельно помычал, а Илюха, назвав меня Петей, вспомнил только про царапину на бампере, которую сам и прочертил, неудачно развернувшись погрузчиком. Последним я позвонил Моисеичу.
- Макс! Помнишь, ты мне показывал фотографию машины? На телефоне. Там точно видно номер.
- Еб твою… в смысле, мед твоя мама любит! Во, я му… мужик! - я отрыл нужную фотографию и вздохнул с облегчением.
Не буду описывать вызов такси и наше путешествие до штрафстоянки. Начну с того места, когда мы заняли очередь. Перед нами были тетечка неопределенного возраста с букетом, пожилой дядька с сыном и армянин с кепкой. Примерно через час позади нас образовалась немаленькая очередь человек в десять. Самое забавное, что все подходили к железной двери, стучали в окошечко и уверяли охранника пропустить их без очереди. Причина у всех была одна: грудной ребенок, оставленный на попечение кошке. Причем порывались его кормить грудью не только женщины, но и мужчины.
- Совесть имейте, - не выдержал охранник, - вон папочка с ребенком стоит и не лезет без очереди.
- А я мать-героиня, - вдруг пискнула девушка лет двадцати пяти, только подошедшая к нашей «веселой» компании, - у меня четверо детей, и один из них грудничок.
- Мы все матери-героини, - вздохнул усатый дядька, - и все кормящие. Не прокатывает!
- Ой, какой милый мальчик! - вдруг возбудилась тетенька позади меня. - И как нас зовут?
- Санька его зовут, - ответил я и поднял мелкого на руки, отстраняясь от теткиной ладони с несвежим маникюром.
- Сашенька! Какой у Сешеньки папа молодой!
- Он мине не папка. Это з Масима. Он мине тюзой мальсик. Он миня забал у дедуски.
- Сань! Ты чего несешь-то? - выдохнул я.
- Он миня забал у дедуски и увез на масинки, - тетка как-то недобро посмотрела на меня.