Задав столь доброжелательный, наводящий на приятные размышления вопрос, Итобал замолчал и посмотрел на дверь шатра, как бы собираясь позвать стражников.
Метем весь похолодел, ибо знал, что этот дикий царь не из тех, кто бросает угрозы на ветер. Но хладнокровие и находчивость не изменили ему и на этот раз.
— Да, я слышал, у твоих племен есть довольно странные обычаи, — сказал он со смешком. — Но я не думаю, чтобы моя сморщенная шкура могла украсить древко копья, снадобье же из моего тела может внушить лишь торговую смекалку, а никак не отвагу, необходимую для воина. Но шутки в сторону, слушай же меня, царь. Когда я вынашивал свой замысел, признаюсь, я даже не допускал возможности, что тебя могут остановить подобного рода соображения. Ты веришь, будто теперь она богиня? Даже если и так, — не мне подвергать это сомнению — кто может быть более достойным супругом для богини, чем величайший на земле царь. Бери же ее, царь Итобал, бери ее; когда твои армии осадят город, поверь мне, жрецы Эла охотно отпустят тебе такой грех, как желание поцеловать прелестные губы Баалтис.
— Губы Баалтис! — взорвался Итобал. — Ты полагаешь, будто они стали только слаще от того, что их целовал другой мужчина? Во дворце богов есть много тайных покоев, и несомненно принц уже нашел туда путь.
— Нет, царь, между этими двоими я и в самом деле возвел непроходимый барьер. Тот, кто почитает Бога Израиля, не может встречаться с верховной жрицей Ашторет. К тому же я устрою так, что в скором времени принц Азиэль вернется в свою родную землю.
— Устрой так, и я поверю тебе, купец, хотя было бы лучше, если бы принц упокоился в здешней земле. Ладно, на этот раз я пощажу тебя, но запомни: если все сорвется, я с тобой непременно посчитаюсь, ты уже знаешь, каким образом. А теперь я пойду поговорю с этими купчишками, незваными пришельцами. Чего ты ждешь? Я отпустил тебя — и ты жив.
Метем устремил взгляд на таблички, которые все еще держал в руке.
— Я слышал, — смиренно сказал он, — что великий царь Итобал всегда платит свои долги, и так как я, незваный пришелец, пользуясь его пропуском, вскоре покину Зимбое, я хотел бы получить по этому небольшому счету.
Итобал подошел к двери и велел позвать казначея с деньгами. Тот немедленно явился и по приказу своего повелителя отвесил сто унций золота.
— Ты прав, финикиец, — сказал Итобал, — я всегда плачу свои долги — когда золотом, когда железом. Смотри же, чтобы за мной не завелось новых долгов: сегодня я заплатил тебе золотом, а завтра могу заплатить и железом; ты знаешь, что я с тобой сделаю. А теперь проваливай!
Метем собрал все врученное ему золото, спрятал его под своей просторной одеждой, непрерывно кланяясь, попятился назад и быстро оказался за пределами огороженного терновником лагеря.
«Моя жизнь была в большой опасности! — вздохнул он, вытирая лоб. — Этот черный зверь, не считаясь с неприкосновенностью особы посла, хотел было подвергнуть меня пытками и убить. Так, так, царь Итобал, финикиец Метем — честный купец и тоже «всегда платит свои долги», спроси на рынках Иерусалима, Сидона и Зимбое, и я должен с лихвой заплатить тебе за страх, испытанный мной сегодня. Во всяком случае Элиссы ты не получишь, уж я об этом позабочусь; она слишком хороша для дикого мулата; а если, перед тем, как я покину эти варварские земли, мне удастся капнуть тебе яда в вино или всадить стрелу в глотку, честное купеческое слово, я не премину это сделать, царь Итобал».
* * *
Когда Метем добрался до Сакона и его свиты, он узнал, что царь Итобал уже известил их о том, что встретится с ними на равнине, недалеко от лагеря. Однако он долго не показывался, и Сакон был вынужден отправить еще одного гонца, чтобы предупредить, что он возвращается в город; только тогда наконец изволил появиться Итобал во главе отряда своих черных телохранителей. Выстроив их в шеренгу перед лагерем, он зашагал вперед, вместе с двенадцатью-четырнадцатью советниками и военачальниками, без всякого оружия. На полпути между своими воинами и финикийцами, на расстоянии, превышающем полет стрелы с той и другой стороны, он остановился.
Навстречу им двинулся Сакон примерно с таким же количеством жрецов и вельмож, тут же находились Азиэль и Метем; все они также были без оружия, если не считать кинжалов на поясах. Свой эскорт они оставили на склоне холма.
— Перейдем к делу, — предложил Сакон, как только закончился обмен приветствиями. — Мы так долго ждали, пока вы соблаговолите показаться перед нами, что из города уже выходят войска, обеспокоенные нашим долгим отсутствием.
— Уж не опасаются ли они, что я устрою засаду на послов? — запальчиво спросил Итобал. — И разве слугам не подобает смиренно стоять у дверей царских покоев, ожидая, когда изволит показаться их повелитель?
— Не знаю, чего опасаются они, — ответил Сакон. — Мы, во всяком случае, ничего не боимся, ибо нас тут достаточно много. — Он оглянулся на тысячный отряд своих воинов, выстроившихся на склоне холма. — И если мы, горожане Зимбое, чьи-либо слуги, то только царя Тира.
— Это мы еще увидим, Сакон, — сказал Итобал, — но объясни мне, что делает среди вас этот еврей? — И он указал на Азиэля. — Он что, тоже посол?
— Нет, царь, — смеясь, ответил принц, — но мой дед, могущественный властитель Израиля, поручил мне изучить мирные и военные обычаи дикарей, чтобы я знал, как с ними обходиться. Потому я и попросил у Сакона разрешения сопровождать посольство.
— Прошу вас, не продолжайте, — перебил его Сакон. — Сейчас неподходящее время для подобных разговоров… Царь Итобал, поскольку вы не решились сами прийти в наш город, мы явились сюда, чтобы ответить на ваши требования. Вы требуете, чтобы мы снесли все свои укрепления; это требование мы отвергаем, ничего разрушать мы не будем. Вы требуете, чтобы мы не обращали в рабство ваших людей, дабы они трудились в наших копях; в ответ на это требование мы обязуемся платить соответствующую сумму их законному властелину или же вам, царь. Вы требуете, чтобы старинная дань была удвоена. На это — из чувства любви и дружбы, а не из страха — мы соглашаемся, если вы заключите с нами договор о мире, ибо мы хотим мира, а не войны. Вот наш ответ, о царь.
— Ты ответил не на все мои требования, Сакон. Первым моим условием было, чтобы прекрасная госпожа Элисса, твоя дочь, стала моей женой.
— Это невозможно, царь, ее судьба не в наших руках. Небесные боги избрали ее своей верховной жрицей, а их воля нерушима.
— Клянусь жизнью, — в бешенстве выпалил Итобал, — я отберу твою дочь у богов и сделаю ее своей плясуньей. Уж не вздумали ли вы издеваться надо мной, люди Зимбое, которым я оказал столь большую честь, пожелав жениться на одной из ваших дочерей? С помощью жрецов вы хотите одурачить меня своими хитростями, сделав так, чтобы ей мог тешиться этот выскочка-принц. Предупреждаю вас: я разрушу этот город и затоплю его развалины вашей кровью. Да, ваши молодые люди будут трудиться в моих копях, а ваши знатные девушки будут прислуживать моим Царицам… Слушайте! — Он повернулся к своим военачальникам. — Гонцы уже ждут, велите им немедленно отправляться на восток и запад, север и юг, пусть передадут вождям, чьи имена вы знаете, чтобы те вместе со своими племенами собрались в условленное время и в условленном месте. В следующий раз я буду говорить с вами, старейшины Зимбое, во главе стотысячной армии.
— Стало быть, ты обрекаешь, царь, тысячи невинных людей на смерть. Да падет вся вина на твою голову! Да разразят тебя боги! — Сакон отвечал хоть и гордо, но бледными губами; как ни старались его сопровождающие, они не могли скрыть страха перед предстоящей войной с более чем сомнительным исходом.
Не снисходя до ответа, Итобал круто повернулся, но перед тем как уйти, он шепнул несколько слов на ухо двоим военачальникам, могучим воинам, которые начали что-то искать на земле. Сакон и его советники также повернулись и направились к своему эскорту, но принц Азиэль замешкался; никакой ловушки он не опасался, и ему хотелось знать, что они там потеряли.
— Что вы ищите, о вожди? — учтиво осведомился он.
— Один из нас уронил золотой браслет, — ответили они.
Азиэль присмотрелся и недалеко от себя заметил украшение, поблескивающее в пучке сухой травы.
— Этот браслет? — спросил он, поднимая и протягивая его им.
— Он самый, спасибо, — ответили они, подходя.
В следующий миг, прежде чем Азиэль успел угадать их намерение, военачальники схватили его за обе руки и быстро потащили к лагерю. Сознавая, что ему грозит большая опасность, принц громко позвал на помощь. Затем бросился наземь, уперся в большой камень, который оказался у него под ногами, и резким движением вырвал свою правую руку. Выхватил кинжал и, все еще лежа на спине, вонзил его в плечо второму похитителю; застонав от боли, тот выпустил и другую его руку. Азиэль вскочил на ноги, метнулся в сторону, чтобы обмануть своих врагов, и с быстротой оленя понесся к Сакону и другим послам, которые, заслышав его крик, обернулись.
Итобал и его телохранители кинулись было в погоню, но на небольшом расстоянии остановились, и царь громко прокричал:
— Я хотел взять в заложники этого чужеземца, виновника войны между нами, Сакон, но на этот раз он ускользнул. Ну, ничего, все в свое время. Если оба вы люди благоразумные, договоритесь, пусть он отправится обратно к морю, — я даже выдам для него пропуск, чтобы он мог без помех возвратиться к себе на родину.
И, не говоря больше ни слова, он зашагал к лагерю и скрылся за его воротами.
* * *
— Принц Азиэль, — сказал Сакон, когда они подошли к городским стенам, — хоть и не подобает мне говорить подобные слова столь высокому гостю, но трудно отрицать, что вы причина многих наших неприятностей. Вот уже дважды вы едва не погибли от рук Итобала; случись такое, мне, без сомнения, пришлось бы держать ответ перед справедливо разгневанным Израилем. Из-за вас, принц, город Зимбое вовлечен в войну, которая может оказаться последней в его истории; к тому же вы так очаровали мою дочь, что она и слышать не хочет об Итобале; гордость царя уязвлена ее отказом, и он поднимает на нас все свои племена. Пока вы остаетесь в этом городе, принц, нет никаких надежд на примирение. Не обижайтесь же на вашего покорного слугу, если я попрошу вас оставить город, пока еще есть время.
— Сакон, — ответил Азиэль, — благодарю вас за откровенность и отплачу вам за нее столь же полной откровенностью. Охотно покинул бы я этот город, где не знал ничего, кроме огорчений, если бы не одно обстоятельство, которое вы, возможно, сочтете несущественным, но которое для меня — а, возможно, и еще для одного человека — важнее всего на свете. Я люблю вашу дочь, как не любил прежде ни одну женщину, и наши сердца — одно целое. Как же я могу покинуть город, если это обречет нас на вечную разлуку?
— А как вы можете оставаться здесь, принц, если это обречет ее, да и вас тоже, на позор и смерть? Скажите, готовы ли вы ради моей дочери отречься от веры отцов и стать служителем Эла и Баалтис?
— Вы хорошо знаете, что нет, Сакон. Ничто из того, что может дать мир, не заставит меня совершить столь великий грех!
— Тогда, принц, лучше всего уезжайте, ибо именно такова цена, которую вы должны были бы уплатить, захоти вы стать супругом моей дочери Элиссы. Если же вы попробуете добиться этого каким-нибудь обходным путем, предупреждаю вас, что ни ваш высокий сан, ни моя власть и дружеское к вам расположение, ни сострадание к вашей и ее молодости не спасут вас обоих от гибели: пощади мы вас, весь гнев богов обрушится на Зимбое. О принц, ради себя самого и ради той, которую мы оба с вами так горячо любим, не поддавайтесь искушению остаться, а поступите, как подобает человеку отважному и решительному, поборите соблазн и уезжайте, и тогда до самой могилы вас будет осенять мое благословение, и ничто не умалит вашей чести и достоинства.
Азиэль прикрыл глаза рукой и ненадолго задумался, затем сказал:
— Повинуюсь, друг. Я оставляю этот город, хотя и с разбитым сердцем.
Глава XI
Метем продает статуэтки
По прибытии во дворец Азиэль тотчас отправился в покои Иссахара. Слуги у дверей не было, и принц, не останавливаясь, прошел в комнату. Старый пророк стоял, молясь, на коленях у окна, обращенного в сторону Иерусалима. Так поглощен он был своей молитвой, что, только окончив ее и поднявшись, заметил своего воспитанника.
— А вот и ответ на мою молитву, — сказал он. — Сын мой, мне сказали, что тебе опять угрожала большая опасность, хотя никто не знал, что с тобой стало. Я молился о твоем спасении, — и, хвала Богу, ты здесь, целый и невредимый. — И он крепко обнял принца.
— Да, мне и в самом деле угрожала опасность, — ответил Азиэль и рассказал обо всем случившемся.
— Я же просил тебя не сопровождать посольство.
— Да, отец, но ведь я все же благополучно вернулся. Послушай, у меня есть новость, которая, возможно, тебя обрадует. Час назад я обещал Сакону покинуть Зимбое, он убежден, что мое здесь присутствие — источник многочисленных бед для их города.
— Воистину радостная новость! — воскликнул Иссахар. — Я не буду знать ни часа покоя, пока мы не уедем далеко от башен этого обреченного города и проклятых дьяволопоклонников.
— Ты радуешься, отец, а для меня это великое горе: здесь я оставлю и свою молодость, и счастье. Я знаю, ты думаешь, это случайная прихоть, наваждение, порожденное красотой женщины, но ты ошибаешься. С первого же мгновения нашей встречи с госпожой Элиссой она стала жизнью моей жизни, душой моей души; я покидаю этот город, навсегда утратив всякую радость и надежду, унося с собой нестерпимо тягостные воспоминания, которые источат мое сердце. Ты считаешь ее колдуньей, веришь, будто Баалтис наделила ее способностью очаровывать и губить души мужчин, но я говорю, что у нее нет других чар, кроме чар ее любви ко мне, и еще я говорю, что та, о ком ты отзываешься так несправедливо, уже не служительница Баалтис.
— Элисса не служительница Баалтис? Но ведь она ее верховная жрица! Ты ослеплен своей безумной страстью, Азиэль!
— Верховной жрицей она стала вопреки своей воле, ее избрания добился Метем; за его спиной стоит еще кто-то — кто, я не знаю. — Он в упор посмотрел на Иссахара, и тот отвернулся. — Но, в конце концов, какое значение, на чьей совести это злое дело. Ясно только, что мое присутствие и в самом деле плодит беды и может привести к кровопролитию; я должен, как и обещал, оставить Зимбое.
— Когда же мы выезжаем, принц? — спросил Иссахар.
— Не знаю, мне все равно. Вот идет Метем, спроси у него.
— Метем, — сказал левит, — принц намеревается вернуться к морскому побережью, с тем чтобы отплыть оттуда на корабле в Тир. Когда сборы будут закончены?
— Я уже слышал, Иссахар, от Сакона, что он Договорился с принцем. Я рад, ибо тучи здесь сгущаются; ваше пророчество, по всей видимости, скоро оправдается — и на город Зимбое, где каждый заботится лишь о себе и готов с потрохами продать своего ближнего, падут поистине неслыханные бедствия. Итак, мы выезжаем послезавтра вечером, но готовиться я начну уже сегодня. Завтра, после захода солнца, я буду посылать верблюдов по одному и по два, с навьюченным на них багажом и сокровищами в одно тайное укрытие в горах, куда мы все вместе с охраной принца можем поехать потом на мулах. Я заручился пропуском самого Итобала. Но я не хочу вводить его войска в искушение, проводя мимо них двадцать тяжело груженых золотом верблюдов. К тому же, узнав о нашем отъезде, к нам захочет присоединиться полгорода, ибо здесь живут люди торговые, отнюдь не воинственные, и они не уверены в благополучном исходе войны с Итобалом.
— Это твое дело, — сказал Иссахар, — ты начальник всего каравана и отвечаешь за безопасность принца в этом путешествии. В назначенный час я буду готов, и чем скорее будет назначен этот час, тем боле доволен я буду тобой.
— Пойдем ко мне, я хочу поговорить с тобой, сказал Азиэль финикийцу, когда они вышли из комнаты Иссахара. — Послушай, — продолжал он уже у себя в комнате, — мы скоро оставим этот город и я должен проститься…