– Мадам Тюркен, позаботьтесь, пожалуйста, о моем секретаре, он прибыл сюда из Сверни. Мне это важно.
– Господин маршал, он будет чувствовать себя здесь, как дома, мне нужно лишь знать его имя.
– Паскаль, Блез Паскаль, не так ли, мой мальчик?
– Все для господина Паскаля! – завопил Тюркен.
XL. ДВА ВЫСОЧАЙШИХ УМА В 1643 ГОДУ
От будущего автора «Мыслей» можно было ожидать всего, даже того, что ему всего двадцать лет. Он воззрился на поставленный перед его носом кувшин с вином и попытался вычислить на глазок его объем.
– Нашему юному гостю следует выпить, – сказала прекрасная Мадлен, – усталость как рукой снимет.
– Я пью только воду, – ответствовал молодой человек.
– Парижская вода именуется вином, – провозгласил мэтр Тюркен. – Женщина, позаботься об этом ребенке. Я чувствую, у него есть задатки, из него можно сделать…
– Сделать – что? – живо откликнулся Блез Паскаль.
– Поторопись, женщина. Я, видите ли, сударь, вопреки внешности, человек необычный. Я знаком и с Богом, и с дьяволом.
К этому моменту Тюркен осушил уже третий кувшин шабли. Это обстоятельство давало ему ясность мысли, побуждая одновременно к доверительной беседе.
– Господь держал меня в своих объятиях, как робкого младенца, в течение тридцати лет. Затем он свел меня с дьяволом. О, эта встреча была жестокой. Я оказался легкой добычей. Подумайте сами: человек, который не имел недостатков – сплошной здравый смысл и ничего похожего на неумеренность, ничего, что сулило бы беду. Глотните вина, сударь, я тоже сделаю глоток?другой, и это поможет мне объясниться.
Паскаль выпил стакан вина и налил хозяину.
– Дьявол был со мной ласков. Лапы у него бархатные, он явился ко мне в личине женщины и под видом доброго вина. Однако Господь меня еще не забывает и одергивает при случае. Я, знаете ли, разбираюсь в людях и вижу…
– Да, я слушаю вас…
– Я вижу, что вы с дороги, – заключил благоразумно мэтр Тюркен, вставая с места.
В это мгновение появился Роже де Бюсси?Рабютен. Если д'Артаньян отличался великим сердцем, а маршал Пелиссон великим умом, то Роже был великим сеньором. Тюркен разбирался в оттенках.
– Господин д'Артаньян ушел еще на рассвете, а господин маршал скоро придет. Он оставил своего секретаря, который только что прибыл из Оверни.
Бюсси подошел к секретарю.
– Как вас зовут, господин из Оверни?
– Блез Паскаль, господин из Парижа.
– Нет ли у вас родственника, советника тамошнего высшего податного суда, если не ошибаюсь?
– Это мой отец.
– Ага, значит, все правильно. Меня зовут Роже де Бюсси?Рабютен, я из Бургундии. Мэтр Тюркен, ваше шабли превосходно.
Тюркен поклонился.
– Так вы, значит, секретарь этого великолепного пелиссардонического Пелиссона?
– Надеюсь, даже друг, несмотря на разницу в возрасте. У нас есть кое?что общее.
– Пелиссон – математический гений.
Блез Паскапь, к тому времени уже автор «Опыта теории конических сечений» и ряда других выдающихся трудов, улыбнулся в ответ.
– Господин Пелиссон набит до отказа цифрами. Стоит ему открыть рот, как низвергается каскад самых замысловатых и галантных уравнений.
– Конечно, конечно.
– Он оседлывает пространство так же, как иной объезжает лошадь.
– Разумеется.
– У материи нет от него тайн.
– Сударь, – ответил Паскаль, внезапно оживляясь, – у материи не может быть тайн. Дайте мне в достатке увеличительных стекол и тонких весов, я выражу материю на бумаге, и тайное станет явным.
Бюсси?Рабютен глядел на молодого человека с удивлением, но тот продолжал:
– Что я ищу у господина Пелиссона, так это его изречений, которые присущи лишь ему одному, их сияние распространяется по всему миру.
– Я совсем не знал моего пелиссардонического друга с этой стороны.
– А я со своей стороны считаю: в одном его смешке больше мудрости, чем во всем Аристотеле.
– Я вижу, вы заимствуете все лучшее у Парижа. Паскаль мгновение помолчал, затем, погрузив взгляд своих карих глаз в насмешливые зеленые глаза Роже, ответил:
– Нет, сударь, это Париж позаимствует все лучшее у меня.
– Прелестный ответ. И что вы будете здесь делать?
– Ставить физические опыты, в том числе на самом себе.
– В таком случае подарите мне одно утро и я сведу вас с человеком, который является королем Парижа, ибо вы должны знать: существует два рода королевской власти во Франции – одна управляет королевством, другая – Парижем.
И полчаса спустя обоих молодых людей, Бюсси и Паскаля, ввели к Полю де Гонди.
– Этот юноша только что прибыл из Оверни, – заявил Роже. – Одной рукой он взвешивает миры…
– А другой? – осведомился будущий кардинал де Рец.
– А другой человеческие жизни.
– Человеческие жизни! – отозвался Поль де Гонди. – Что означает жизнь? Человека хватают и волокут на костер, если он хоть немного колдун, как это делает Урбан Великий. Или же его маринуют в тюрьме. Так случилось с Бассомпьером. Покинув Бастилию, он не узнал ни людей, ни лошадей, потому что у людей нет больше бород, а у лошадей грив и хвостов. Однако, если отбросить костры и тюрьмы…
И Поль де Гонди сделал рукой движение – нечто среднее между благословением и жестом человека, желающего взять с блюда мускатный орех.
– Мне почему?то кажется, – заметил Паскаль, – что человек состоит из отдельных существ, как бы вставленных друг в друга: старик в ребенке, святой в преступнике, мудрец в глупце. Вся эта коллекция изображена на одной картине. Но Господа не проведешь.
– Необходимость общаться с Господом, – заметил де Гонди, – ведет к молитве. Мы осознает в этот миг, что мы не более чем скромные его творения. Тем не менее, нам самим хочется выразить свой творческий порыв. И это приближает нас к безднам, которые упрощенно названы женщинами.
– Женщины… – подхватил Паскаль. – Женщина – не более чем цифра в математическом ряде, где все начинается с мужчины.
– Что ж тогда является завершением?
– Ничто.
– Господа, – обратился к присутствующим Поль де Гонди, – я прошу вас разделить со мной обед. Метафизические проблемы рождают дыры в желудке и пустоты, которые мы порой в себе ощущаем, – это вовсе не томленье духа, а признаки аппетита. Я призываю вас, господин Паскаль, поступать осмотрительнее, чем вы делали прежде.
Блез Паскаль зарумянился.
– Вам кто?то говорил про меня?
– Я получаю множество писем, сударь. Из Оверни и из других мест. Господин Ферма удостаивает меня своим доверием.
– И что же вам сообщили?
– Именно то, что я вижу. Париж долго вас не позабавит, вы пройдете сквозь него, как сквозь кружево. Затем…
– Затем?
– Предоставим детальное рассмотрение предмета грядущим дням, – заключил будущий кардинал де Рец. –Как вы расцениваете гастрономические особенности утки?
XLI. ГДЕ ДОГОВОР О ВСЕОБЩЕМ МИРЕ НАХОДЯТ…
Что делал Планше весь апрель, никто не знает. Известно только, что он много разъезжал, всегда в нарядном суконном платье, всегда с пистолетами и кинжалом и останавливался в лучших гостиницах, где расплачивался наличными.
В то время как Планше путешествовал вполне материально, д'Артаньян путешествовал в мечтах.
Четырежды он умолял Бюсси сдержать свое слово и биться с ним на дуэли. И четырежды Бюсси качал головой слева направо и справа налево.
– Раз причины не существует, значит, нет и ссоры. Поищите чего другого.
Д'Артаньян надеялся, что Колино дю Валь подстроит его убийство. В самом деле, несколько камней упало на него с крыши, были перерезаны ремни, которыми крепилось седло его лошади. Когда он возвращался ночью из Сен?Жермена, поперек его дороги была натянута веревка. Но все это ни к чему не привело. Камни просвистели мимо этой достойной головы, седло только соскользнуло, и всадник удержал его между своими стальными ногами. Веревка лопнула секундой ранее при проезде повозки.
Бросая вызов судьбе, д'Артаньян принял настойчивые приглашения одного итальянского дворянина, который выдавал себя за аркольского принца, но был скорее сыном суконщика. Этот достойный человек славился своими сдобренными ядом супами и отравленными винами.
Тем не менее д'Артаньян трижды пообедал без последствий у любезного итальянца. Его принимали, как приближенного к королю человека, иначе говоря, как истинного вельможу. Его обильно потчевали ливерным паштетом из требухи, неповторимым рагу из лошадиных бабок и кроличьих ушей, жарким из мясистого хорька, прогорклым и прокисшим десертом. Ему предлагали в невероятных количествах забродившее вино с пеной и водорослями на поверхности. И потом для освежения – стаканчик белого вина с запахом порченого сидра. Рекомендовали в качестве прохладительного напитка слабительную микстуру.
Трезвенник в годину войны и веселый собутыльник при дворе, д'Артаньян был человеком с луженым оружейниками желудком.
И потому кушанья синьора Арколи не нанесли ему никакого вреда. Лишь однажды он попросил вечером у Мадлен стаканчик шабли для прояснения мозгов.
Наблюдая за тем, как он ищет смерти в самых недостойных местах, огорчаясь, что Планше с обещанными лекарствами так и не появился, Пелиссон де Пелиссар решил, наконец, вмешаться:
– Дорогой друг,– заметил он,– не считаете ли вы, что небольшой моцион пойдет вам на пользу?
– Почему вы хотите, чтоб что?то шло мне на пользу?
– Потому что, черт возьми, так принято у людей. Но если вы желаете во что бы то ни стало наносить себе вред, то это ваше дело.
– Я ничего не желаю,– угрюмо буркнул д'Артаньян.
– Есть смысл отправиться во Фландрию. Король как раз собирается дать там два?три сражения. Он несколько утомлен и потому доверил командовать армией герцогу Энгиенскому.
– Сыну принца Конде?
– А вы его знаете?
– Мне говорили о нем как о храбрейшем дворянине во всей Франции.
– Да, превосходный молодой человек, надеюсь, он не обманет наших ожиданий.
– Наших?
– Потому что пока он командует армией, я буду при нем.
– Каким же образом?
– Король, понимаете ли, не может доверить судьбу всей армии юнцу. Он просил меня присмотреть.
– Каким вы нашли его величество?
– Я ж вам сказал. Утомленный. Но это не помешало ему явить мне все ту же доброту. Он поручил мне присмотреть за его племянником герцогом и дать соответствующие распоряжения, чтоб обеспечить полную победу.
– Так, так…
– Поражение омрачило бы первые шаги этого молодого человека, он может потерять веру в себя.
– Разумеется.
– Я помогу ему сокрушить врага.
–Зная ваши способности в военном деле… Не сомневаюсь.
– Большое значение имеет здесь погода. Но, в конце концов, я уже изучил моих испанцев и буду очень удивлен, если им не достанется на орехи. Стоит поехать со мной, чтоб посмотреть на это.
– Мне?
– Да, вам. Поскольку вы еще в отпуске. Раз вы не доставили пока договора, вы можете меня сопровождать.
– Я подумаю, дорогой Пелиссон, дайте мне несколько дней на размышления.
– Как вам будет угодно. Вы присоединитесь ко мне во Фландрии.
– А ваш механизм по уничтожению Ла Фона?
– С этой стороны возникли кое?какие затруднения. Вы видели моего секретаря из Оверни?
– Если он так же владеет шпагой, как логикой, я отправил бы его на войну.
– Он делает вычисления с неимоверной быстротой, я надеюсь, он поможет мне установить машины, необходимые для моей системы. К сожалению…
– К сожалению?..
– Париж берет его за глотку.
– Что вы хотите этим сказать?
– А то, что он с головой окунулся в светскую жизнь, он флиртует с дамами и дает советы игрокам, ибо в расчетах он дьявол.
– Ну, а дамы?
– Он набросает чертеж души с той же легкостью, с какой иной раз опишет свойства равнобедренного треугольника.
– Но о Ла Фоне пока ничего?
– Пока ничего.
– И о договоре тоже?
– И о договоре.
– Увы! Проклятый взрыв!
– Вдвойне проклятый для меня,– подхватил д'Артаньян.– Я не осмелился еще вам все сказать.
– Скажите! Сейчас самое время.
– Речь идет о папке, где были собраны письма, которые мне дороги.
– Минуточку, д'Артаньян, кажется, я начинаю догадываться…
– Папка пропала вместе со всеми вещами в момент взрыва.
– Какого цвета была папка?
– Красного.
– Мне кажется, делу можно помочь.
– Боже мой, Пелиссон, вы возвращаете мне жизнь. И д'Артаньян встал, сияя от счастья.
– Но я должен открыть вам одну вещь,– заметил он.
– Говорите, я слушаю,– отозвался знаменитый ученый.
– Речь идет о письмах, – и тут у д'Артаньяна перехватило дыхание. – Эти письма я хранил в своей подушке. И вот как?то утром, заметив, что шуршание мешает вам спать, я решил подыскать иной тайник.
– Оно ничуть даже мне не мешало.
– Опираясь на костыли, я подошел к ящику, где мы спрятали договор…
– О, я вас слушаю.
– Я сунул мои письма в зеленую папку.
– Но договор, д'Артаньян, договор?
– Как раз в этот момент вы начали просыпаться. Чувствуя, что времени у меня в обрез, я переложил договор в другую папку, в красную, которая была на дне одного из ваших чемоданов.
– Отлично помню, вы попросили меня тогда дать вам платков.
– Именно там проклятый Ла Фон и обнаружил договор. На следующий день. Вовеки себе не прощу!
– Д'Артаньян, вам абсолютно не в чем себя упрекать. Ла Фон исчез вместе с папкой, положенной в наш секретный ящик.
– Но как же он разнюхал о тайнике?
– А очень просто. У меня была сильнейшая лихорадка, и я бредил во сне.
– Таким образом, Ла Фон взял мои письма вместо договора.
– Да, так мне представляется дело.
– Выходит, договор все еще в ваших вещах?
– О, я полагаю, чуть помятый, немного опаленный… Но я немедленно распоряжусь, чтоб собрали воедино все, что осталось от летательного аппарата и от багажа.
– Куда ж вы велели отнести все это?
– На чердак.
– Скорее на чердак!
– Позвольте только мне встать на ноги. И Пелиссон крикнул свои ноги.
XLII. …С ТЕМ, ЧТОБ ТОТЧАС ЕГО УТРАТИТЬ
Но появилась всего одна нога.
Левая или правая – безразлично, важно, что она была одна. На вопрос о недостающей конечности нога указала пальцем в пол, сообщив, что внизу его сотоварищ утешает женщину, делая это с заботливостью, столь свойственной африканцам, в особенности принцам.
Этой женщиной была прекрасная Мадлен.
Поддерживаемая этой ногою, которая стала для нее и плечом, и рукой, Мадлен преодолела ступеньки лестницы, отделяющие ее от лейтенанта мушкетеров и маршала Франции.
– Что с вами, мадмуазель? – осведомился д'Артаньян,которого жалобы госпожа Тюркен донимали все больше.
– Мой муж… ?Ну?
– Уехал…
– По?моему, превосходная новость. Вы сожалеете об этом человеке?
– О нет!
Но стенания хозяйки становились, однако, все громче.
– Объяснитесь, мадмуазель, – сухо заметил д'Артаньян. – Вы орошаете пол той самой водицей, которую господин Тюркен не терпел, в чем, собственно, был прав.
– Но ведь он уехал не один.
– Как? Этот малый вам изменил?
– Нет. Но…
– Но?
– Взял с собой все мои сбережения… ваш багаж…
– Мадам Тюркен, – вступил в разговор Пелиссон де Пелиссар. – Нам нужна точность. Нам не обойтись одними только рыданиями и междометиями. Вы сказали, что Тюркен исчез.
– Это значит, что…
– Отвечайте только «да» или «нет». Нога № 1, отпустите госпожу Тюркен, она и без вашей помощи устоит на месте. Итак, Тюркен уехал?
?Да.
– Он известил вас об этом письмом? ?Да.
– Письмо было коротким? ?Да.
– Что там было? Мадлен Тюркен молчала.
– Извините. Он утверждал, что ваша совместная жизнь был адом, что вы отравляли друг другу существование, что ваше супружеское ложе походило более на решетку, на которой поджаривают грешников и что…
– Нет.
– Тогда я разрешаю вам прочитать письмо. Что там было?
– «Я уезжаю».
– У этого скота образцовый по краткости слог.
– Поторопитесь, друг мой, – вмешался д'Артаньян. – Вы даете ему преимущество во времени.
– Он унес с собой весь наш багаж? ?Да.