Шарп подумал о спящей где-то в городе Жозефине, о ее великолепных черных волосах на белой подушке и о том, почему так неожиданно в его жизнь вошло сразу столько разных проблем, о существовании которых он всего месяц назад даже и не подозревал.
Где-то далеко раздалось несколько разрозненных мушкетных выстрелов. Солдаты прислушались, начали тихонько переговариваться, пытаясь понять, что значит нестройная стрельба, доносящаяся с французского берега.
К Шарпу подошел лейтенант Ноулз, в глазах которого читался вопрос.
Стрелок покачал головой:
— Чистят мушкеты.
Французы сменили часовых, и те, что покинули посты, избавлялись от зарядов, которые могли отсыреть в ночном воздухе. Мушкетным огнем атаку не начинают. Шарп ждал красных вспышек, которые, словно молния летом, озарят небо на западе — это будет означать, что испанская артиллерия пошла в наступление. Уже совсем скоро.
Со стороны реки послышались какие-то крики. Солдаты напряглись... нет, снова ложная тревога. На берег вышли несколько французов с ведрами в руках: они весело хохотали, гонялись друг за другом, резвились, словно дети. Один вдруг поднял ведро и заорал что-то в сторону британского берега, его приятели рассмеялись, но Шарп не понял, чему они так радуются.
— Для лошадей? — спросил Ноулз.
— Нет. — Шарп зевнул. — Ведра артиллерийские. Значит, у них есть пушки.
Плохо.
Около дюжины французских парней держали в руках ведра, в которых лежали губки — ими гасили искры после выстрела пушки; довольно быстро вода в ведрах станет черной как чернила. Если пушки находятся неподалеку, Южный Эссекский окажется под огнем французской артиллерии.
Шарп вдруг почувствовал страшную усталость. Капитан хотел, чтобы битва поскорее началась, чтобы наконец возник шанс получить Орла, о котором он так мечтал.
Появились Симмерсон и Форрест, оба пешком, и с удивлением уставились на артиллеристов. Шарп поздоровался, и Симмерсон, который так нервничал, что на время забыл о враждебности, кивнул в ответ.
— Стреляли?
— Мушкеты чистят, сэр.
Симмерсон фыркнул. Он изо всех сил пытался вести себя доброжелательно, точно понимал, что нуждается в Шарпе и его умении воевать. Полковник вытащил из кармана массивные часы, открыл крышку и покачал головой:
— Испанцы опаздывают.
Становилось все светлее, на противоположном берегу поднимался дым костров — французы готовили завтрак.
— Разрешите сменить часовых, сэр?
— Да, Шарп, да. — Симмерсон старался говорить так, чтобы его голос звучал совершенно нормально, и Шарпу пришло в голову, что, возможно, полковник пожалел об отправленном в Лондон письме.
Иногда в свете надвигающейся битвы причины смертельной вражды начинают казаться несерьезными. Симмерсон хотел еще что-то сказать, но только покачал головой и повел за собой Форреста вдоль линии деревьев.
Часовых сменили. Проходили минуты, солнце начало разгонять туман, ночной сумрак рассеялся, как дымное облако после выстрела пушек. «Черт подери испанцев!» — подумал Шарп, прислушиваясь к сигналу горна, созывающего французов на построение. На противоположном берегу появилась группа всадников и принялась рассматривать британский берег в подзорные трубы. Теперь захватить французов врасплох не удастся. Офицеры наверняка увидят орудия, оседланных лошадей и ряды пехотинцев между деревьями. Исчезли тени и предутренний холод, а вместе с ними и надежда на то, что нападение окажется для французов неожиданным. Теперь неприятель сможет точно определить, какая армия пойдет в атаку, где и как организовать оборону.
Со стороны города послышался бой часов, и Шарп снова подумал о Жозефине: может быть, ее разбудили колокола? Он представил себе стройное гибкое тело в теплых простынях, тело, которое будет принадлежать ему только после сражения... Колокола напомнили об Англии: почему-то в голову полезли мысли о деревенских церквах, где в этот ранний час собираются прихожане. Упомянет ли кто-нибудь из них армию, сражающуюся в Испании? Вряд ли. Британцы не любили свою армию. Они, конечно, радовались ее победам, только вот давненько у них не было повода для такого праздника. Военно-морскими силами гордились, имена офицеров Нельсона знали все от мала до велика, но Трафальгарская битва уже давно стала историей, а Нельсон лежал в могиле, британцы вернулись к своим делам и забыли о войне.
Воздух потеплел, солдат начало клонить в сон, многие прислонились к стволам деревьев и, держа мушкеты на коленях, задремали. Откуда-то из глубины французского лагеря пронзительно зазвенел колокольчик погонщика мулов, напомнив Шарпу о мирной жизни.
— Сэр! — Его звал сержант одной из рот, стоящих в роще. — Ротных офицеров вызывает полковник, сэр!
Шарп махнул рукой, показывая, что понял, взял штуцер, оставил за себя Ноулза и направился в рощу. Он опоздал. Командиры слушали лейтенанта из штаба Хилла. Шарп уловил только часть того, что он говорил:
— Крепко спят... никакого сражения... обычное дело.
Со всех сторон посыпались вопросы. Лейтенант, выглядевший просто великолепно в роскошной драгунской форме, казалось, скучал.
— Генерал просит, чтобы вы оставались на своих позициях. Вряд ли французы начнут первыми.
Он уехал. Шарп пробирался к Форресту, чтобы выяснить, какую информацию пропустил, но, заметив на дороге знакомую фигуру, быстро поднял руку.
Подполковник Лоуфорд был в ярости. Он увидел Шарпа, натянул поводья и выругался:
— Проклятье, Шарп! Проклятье, проклятье, проклятье! Чертовы испанцы!
— Что случилось?
— Чертовы испанцы отказываются вставать! — Лоуфорд с трудом сдерживал гнев. — Вы можете этому поверить?
Вокруг них начали собираться другие офицеры. Лоуфорд снял шляпу и вытер лоб, под глазами у него залегли темные круги.
— Мы встали в два часа утра, чтобы спасти их проклятую страну, а они не могут заставить себя вылезти из постелей! — Лоуфорд огляделся по сторонам, словно рассчитывал отыскать какого-нибудь испанца, на котором мог бы выместить свою ярость. — Мы прибыли в шесть. Куэста валяется в своей проклятой постели, на мягких перинах, и говорит, что его армия слишком устала, чтобы воевать! Представляете?! Французы были у нас в руках. Вот так! — Он сжал кулак. — Сегодня утром мы бы разбили их наголову! Стерли бы армию Виктора с лица земли! Так нет же! Эти ублюдки твердят manana да manana — завтра да завтра! Виктор не дурак, он выступит сегодня. Проклятье, проклятье, проклятье! — Вильям Лоуфорд внимательно посмотрел на Шарпа: — Знаешь, что теперь будет?
— Нет.
— Там Журдан[8] вместе с Жозефом Бонапартом. — Лоуфорд показал на восток. — Они воссоединятся с Виктором, и тогда их станет в два раза больше. В два раза! Поговаривают, что Сульт собрал армию и подходит с севера. Господи! Мы сегодня упустили такую возможность!.. Хочешь знать, что я думаю? — Шарп кивнул. — Я думаю, этот кретин не желает идти в бой, потому что се годня воскресенье. Возле его кровати на колесиках собралась целая куча священников, они бормотали свои идиотские молитвы. Гнусные католики! А провианта так и нет!
— И что нам теперь делать? — Шарп снова почувствовал, что страшно устал.
— Теперь? Ждать! Куэста говорит, что бой будет завтра. Только этого не произойдет, потому что к завтрашнему дню французы уйдут. — Плечи Лоуфорда поникли, и он тяжело вздохнул. — Ты не знаешь, где Хилл?
Лоуфорд сразу ускакал.
«Черт побери испанцев, — подумал Шарп, — черт побери все на свете!» Он был сегодня дежурным офицером, в его обязанности входило расставить посты, проинспектировать солдат, попытаться вырвать у интенданта хоть какое-нибудь продовольствие. Он не сможет повидаться с Жозефиной. Сегодня не будет битвы, не будет Орла, не удастся заполучить ни кусочка чесночной колбасы. Проклятье!
Глава восемнадцатая
— Я видела сегодня одного человека...
— Да? — Шарп посмотрел на Жозефину.
Обнаженная девушка сидела на постели и, высоко подняв колени, пыталась подровнять ногти на ногах острием сабли Шарпа. Жозефину страшно забавляло это занятие. Потом она опустила саблю на постель и посмотрела на Шарпа.
— Симпатичный. Голубой мундир, а тут везде белое. — Она показала рукой на грудь, — И шикарные кружева. Много.
— Он был на лошади? Жозефина кивнула.
— Там еще висела сумка...
— Ташка. И кривая сабля? — Жозефина снова кивнула, и Шарп ухмыльнулся. — Похоже на драгуна принца Уэльского. Очень богатый.
— Откуда ты знаешь?
— А все кавалеристы богатые. Глупые, но богатые.
— Глупый? — Жозефина наклонила головку набок — она часто так делала — и слегка нахмурилась.
— Все кавалерийские офицеры дураки. У них есть деньги, а у лошадей — мозги.
— Ну и что? — Жозефина пожала обнаженными плечами. — Какая разница. У меня мозгов хватит на двоих. — Потом она бросила взгляд на Шарпа и улыбнулась. — Ты ревнуешь.
— Да.
— Мне скучно, Ричард.
— Я знаю.
— Не с тобой. — Жозефина подняла голову и серьезно посмотрела на Шарпа. — Ты хорошо со мной обращаешься. Но мы пробыли здесь уже целую неделю, и ничего не происходит.
— Не беспокойся. Завтра обязательно что-нибудь произойдет. — Шарп наклонился и натянул сапоги.
— Ты уверен?
— Завтра сражение.
«Только на этот раз, — подумал он, — противник будет превосходить нас числом».
Жозефина подтянула к себе колени и положила на них подбородок.
— Ты боишься?
— Да.
— А кто победит?
— Не знаю.
— Ты сможешь захватить своего Орла?
— Не знаю.
— После сражения ты получишь подарок. — Жозефина улыбалась.
— Я не хочу никаких подарков. Я хочу тебя.
— А я и так твоя. — Жозефина прекрасно знала, о чем говорит Шарп, но специально сделала вид, что не поняла. — Тебе нужна твоя сабля?
— Да. — Шарп потуже застегнул ремень и поправил ножны.
— Иди сюда и возьми. — Жозефина рассмеялась.
Девушка положила клинок на постель, а потом улеглась поверх холодной стали.
— Отдай. — Шарп подошел поближе.
— Возьми.
Ее тело было теплым и сильным, хорошо тренированным, она плотно прижалась к Шарпу. А он отодвинулся немного и заглянул ей в глаза.
— Что будет дальше?
— Захватишь своего Орла. Ты ведь всегда получаешь то, что хочешь.
— Я хочу тебя.
Жозефина закрыла глаза, потом поцеловала его, отодвинулась и улыбнулась.
— Ричард, мы оба отстали в пути. Нас прибило друг к другу, но мы должны идти дальше.
— Я не понимаю.
— Понимаешь. У нас разные дороги. Тебе нужен дом, нужна женщина, которая любила бы тебя, нуждалась бы в тебе, могла бы снять с твоих плеч часть ноши.
— А ты?
— Мне нужны шелковые платья и музыка. — Жозефина улыбнулась. — Свечи на рассвете. — Шарп попытался что-то сказать, но она остановила его. — Я знаю, о чем ты думаешь. Глупо, конечно, но я действительно тоскую по всем этим вещам. Возможно, наступит день, и я стану тосковать о чем-нибудь нормальном.
— А я нормальный?
— Иногда, моя любовь. Ты даже слишком серьезно ко всему относишься.
— Ты хочешь сказать мне «прощай»?
— Вот видишь! — Жозефина рассмеялась. — Ты слишком серьезен. — Она быстро поцеловала его в самый кончик носа. — Поспеши ко мне после сражения. И получишь подарок.
— Подвинься, я не хочу тебя поранить. — Шарп протянул руку к сабле.
— Многих ты убил этим? — Жозефина коснулась пальцем лезвия.
— Не знаю.
Клинок скользнул в ножны, и Шарп сразу почувствовал его тяжесть у себя на бедре. Потом он наклонился, обнял Жозефину и посмотрел на нее, словно пытался запомнить ее тело, прекрасное и непостижимое, тайну которого никогда не сможет разгадать.
Она коснулась его лица.
— Иди и сражайся.
— Я вернусь.
— Знаю.
Шарпу все казалось каким-то нереальным. Солдаты на улицах Талаверы, люди, которые спешили убраться с его дороги, сам вечер... Завтра будет сражение. Завтра сотни живых существ погибнут, их разорвут на части пушечные ядра, располосуют сабли кавалерии, пронзят мушкетные пули — город же продолжал жить своей привычной жизнью. Люди любили и расставались, покупали еду, шутили — а завтра будет сражение!
Шарп хотел Жозефину. Он почти не мог думать о предстоящей битве, об Орле — перед глазами стояло ее насмешливое лицо. Шарп знал, что рано или поздно она его покинет, но никак не мог с этим смириться. Желание обладать Жозефиной, сделать ее своей навсегда было таким сильным, что на мгновение он забыл о войне, о французах, об Орле — обо всем на свете. «Впрочем, — сказал он сам себе, — ты же знаешь, что это невозможно».
Шарп подошел к городским воротам, которые выходили на долину с запада, кивнул Харперу и взобрался по крутым ступеням на парапет. Хоган рассматривал оливковые рощи и лес, где испанские солдаты занимали позиции, тщательно выбранные для них Уэлсли. Куэста, который отказался воевать в прошлое воскресенье, нахально принялся преследовать отступающих французов. Сегодня, четыре дня спустя, его армия, поджав хвост, вернулась и привела за собой французскую, которая более чем в два раза превосходила их числом.
«Завтра, — подумал Шарп, — испанцам придется воевать — их разбудят французы. Армия союзников, которая могла одержать легкую победу в прошлое воскресенье, теперь вынуждена будет защищаться против объединенных сил Виктора, Журдана и Жозефа Бонапарта. Однако испанцы вряд ли примут уж очень активное участие в битве».
Уэлсли отвел свои войска, чтобы создать защитный рубеж возле Талаверы. Справа высились городские стены, оливковые рощи, леса и поля — все это благодаря стараниям Хогана стало непроходимым для врага. По его приказу солдаты срубили часть деревьев, укрепили стены, набросали огромные кучи земли, а среди баррикад и самых разнообразных препятствий засели испанцы. Французская пехота не могла рассчитывать на то, что хотя бы один солдат сумеет пробраться сквозь заграждения Хогана — до тех пор, конечно, пока защитники будут находиться на своих местах. Французская армия развернется на север, к поджидающим британским воинам.
Шарп внимательно разглядывал северную часть долины. Там не было ничего, что инженер мог бы использовать с целью приостановить продвижение противника, — только речушка под названием Портина, через которую можно перебраться, даже не замочив как следует сапог, и поросшее травой поле, словно приглашавшее французскую кавалерию прогуляться. Вдалеке виднелся невысокий Меделинский холм. Шарп успел прекрасно изучить местность и хорошо понимал, что произойдет завтра. Французы переберутся через ручей и возьмут штурмом пологие склоны холма. Здесь погибнут многие. А тридцатитысячная испанская армия будет спокойно сидеть за заграждениями, построенными Хоганом, и наблюдать за тем, как Орлы пойдут в атаку на британцев по открытой равнине в сторону окутанного клубами дыма Меделина.
— Ну, как вы? — спросил Хоган.
— Отлично, — ухмыльнулся Шарп.
Инженер смотрел, как испанцы занимают приготовленную для них позицию. Дальше, за деревьями, пряталась речка Альберче, которая несла свои воды в Тежу, оттуда доносилась мушкетная пальба. Она продолжалась вот уже целый день, словно далекий лесной пожар, и Шарп видел несколько дюжин раненых британских солдат, которых внесли в городские ворота. Британцы прикрывали последнюю милю отступления испанцев — по словам раненых, французский авангард сегодня одержал победу. Два британских батальона сильно пострадали, поговаривали даже, что сам Уэлсли чудом избежал плена. Испанцы нервничали.
«Интересно, — думал Шарп, — какую армию бросят французы против армии союзников». Он посмотрел на Харпера. Сержант вместе с дюжиной солдат охранял ворота в город — не от врага, а на случай, если кому-нибудь из испанских или британских солдат придет в голову затеряться на время сражения в темных аллеях Талаверы. Основные силы батальона находились возле холма, и Шарп ждал приказа, который отправит его роту на другой берег мелкой речушки в поисках куска поросшей травой земли, которую они должны будут защищать утром.