21
Роуз и Джейн ушли так же незаметно, как и пришли. Они были у меня на крючке. Удалось. Джейн даже не ударила меня.
— Все должно получиться, — сказал я Пам.
— Им будет плохо?
— Мне следует об этом беспокоиться, а не вам.
— Но я буду чувствовать себя предательницей, если им будет плохо. Только благодаря мне они поверили вам.
Мы возвращались в Бостон, навстречу вытекающему из него потоку машин.
— Кто-то должен пострадать, — сказал я. — Понести наказание за охранника банка. Этим человеком будете не вы, вам следует думать только об этом.
— Черт возьми. Спенсер, я предаю их?
— Да.
— Сукин ты сын.
— Если ты лягнешь меня в пах, может произойти транспортное происшествие.
— Этого я не сделаю. Просто предупрежу их. Когда войду в квартиру.
— Во-первых, ты не знаешь, как с ними связаться, исключая объявление в газете, которым уже не воспользоваться. Во-вторых, если ты предупредишь их, ты испортишь жизнь себе и мужу, у которого не менее серьезные неприятности и спасение которого зависит от того, предашь ли ты Роуз и Джейн.
— Что случилось с Харви? С детьми все в порядке?
— В настоящий момент все в порядке со всеми. Но Харв задолжал ростовщику. Мне не хотелось рассказывать тебе обо всем, но ты перестанешь мне верить, если я скажу неправду. А ты все время спрашивала.
— Ты не имеешь права мной манипулировать. Даже ради моего же блага. У тебя нет на это права именно потому, что дело касается моего блага.
— Знаю. Именно поэтому и говорю тебе. Лучше бы было ничего не говорить, но у тебя есть право все знать, а у меня нет права решать за тебя.
— Что же, черт возьми, происходит? Я рассказал ей. К тому времени, как я закончил, мы уже ехали по Бойлстон-стрит через Коплей-сквер, а солнце отражалось от стекол пустого здания Джона Хэнкока[9] , и на площади искрился фонтан. Я умолчал лишь о том, что Хоук толкнул кого-то из детей. Материнские чувства потрясти очень легко.
— Господи, — сказала она, — в кого мы превратились.
— Вы, среди ничего, превратились в вид, которому грозит уничтожение. Единственный выход — сделать так, как я сказал. А это включает в себя и необходимость сбросить с саней Роуз и Джейн.
— Я не могу... их обмануть. Понимаю, звучит мелодраматично, но не знаю, как еще сказать.
— Значительно лучше, чем «предать». Но как бы ты ни сказала, все равно останешься неправа. Ты загнала себя в такое положение, когда любой выбор, любой поступок кажется низостью. Но имеет оправдание. У тебя есть дети, им нужна мать, у тебя есть муж, ему нужна жена. У тебя есть жизнь, чтобы прожить ее. Ты — красивая умная женщина, у тебя впереди, может быть, еще полжизни, честной и хорошей. — Я повернул налево на Беркли-стрит за Бонвитс. — Кто-то должен сесть за убийство того старого полицейского. И я не стану плакать, если это будет Роуз или Джейн. Они задули его, как свечу, когда он встал на их пути. А если удастся на тот крючок подцепить и Кинга Пауэрса, я скажу, что мы сработали неплохо.
Я свернул направо на Мальборо-стрит, и прижался к поребрику у пожарного гидранта напротив входа в мой дом. Мы молча поднялись. И молчали, когда вошли в квартиру. Молчание в квартире стало неловким, и это осознание зависло между нами так, будто Кейт Миллетт никогда и не рождалась.
— Я приготовлю что-нибудь на ужин, — сказал я. — Хочешь выпить сначала? — Мой голос был слегка сиплым, но мне не хотелось откашливаться. Выглядело бы так же неуклюже, как и в старых фильмах Леона Эррола.
— А ты будешь? — спросила она.
— Я буду пиво. — Мой голос из сиплого стал хриплым. Я закашлялся, чтобы скрыть, что пытаюсь прочистить горло.
— Тогда я тоже, — сказал она.
Я достал из холодильника две банки «Ютика Клаб»
— Стакан? — спросил я.
— Нет, сойдет из банки.
— Когда-нибудь пробовала такое? — спросил я. — После того как перестали импортировать «Амстель», я занялся экспериментами.
— Очень приятное.
— Спагетти хочешь?
— Конечно, с удовольствием.
Я достал упаковку соуса из морозилки, немного подогрел под горячей водой и, отрезав алый кусок соуса, положил его на блюдце. Зажег под сковородой самый маленький огонек, накрыл ее крышкой и глотнул «Ютика Клаб».
— Помню, когда я был еще совсем ребенком и оказался где-то в западном Массачусетсе, там рекламировали «Ютика Клаб» при помощи маленькой фигурки, составленной из букв "Ю" и "К". Кажется, его звали Юки.
Я снова закашлялся и допил пиво. Пам Шепард чуть присела на один из двух стульев у стойки и вытянула перед собой ноги, слегка их расставив, отчего ее легкое летнее платье туго натянулось на бедрах. Я вдруг задумался, можно ли использовать слово «набухающий» в качестве имени существительного. Я — набухающий. Звучит неплохо. Она сделала маленький глоток пива из банки.
— Нравится? — спросил я.
Она кивнула.
— А план? Как насчет него?
Она покачала головой.
— Хорошо, тебе он не нравится. Но ты согласна исполнить его? Не губи себя. Соглашайся. Я могу вытащить тебя из этой грязи. Позволь мне.
— Да, — сказала она. — Я сама себе не нравлюсь, но соглашаюсь. Ради Харви, ради детей, ради себя самой. Вероятно, в большей степени ради себя самой...
Ага, снова проказливый шарм. Я должен использовать эту силу только для добрых дел.
Я свистнул и с хлопком открыл еще одну банку «Ютика Клаб». Поставил на огонь воду для спагетти и принялся чистить листья салата.
— Хочешь еще пива? — спросил я.
Листья салата я положил в ледяную воду, чтобы они стали хрустящими.
— Пока нет.
Она сидела неподвижно, попивала пиво и наблюдала за мной. Я иногда поглядывал на нее, улыбался и старался не глазеть на ее бедра.
— Не могу понять тебя, — сказала она.
Я нарезал красный лук тонкими, как бумага, ломтиками широким мясницким ножом.
— Ты имеешь в виду, как человек с такой внешностью и такой талантливый может заниматься подобной работой?
— Меня больше занимали противоречия характера. Из тебя брызжет мужское превосходство, но ты можешь быть одновременно очень заботливым человеком. Представляешь собой гору мускулов — и прочитал все эти книги. Ты полон сарказма, умничаешь, насмехаешься над всем, но совсем недавно ты по-настоящему испугался, что я скажу «нет», и двое людей, которых ты и не знаешь-то по-настоящему, попадут в беду. А сейчас ты готовишь мне ужин и, несомненно, нервничаешь оттого, что мы оказались вдвоем в твоей квартире.
— Несомненно?
— Несомненно.
— А ты?
— И я. Но я обычная домохозяйка, жена человека среднего класса. Я могла предположить, что ты более привычен к подобным ситуациям. Не могу же я быть первой женщиной, для которой ты готовишь ужин?
— Я часто готовлю для Сьюз, — сказал я. Нарезал несколько местных томатов. Взялся за зеленый перец.
— И больше ни для кого?
— В последнее время только для Сьюз.
— Что же во мне такого особенного? Почему ты так напряжен?
— Я не совсем уверен. Вероятно, все потому, что ты соблазнительна, а я похотлив. Это я знаю. Но скорее всего еще и потому, что я чувствую необходимость оставить все как есть.
— Почему? — Она отставила банку и сложила руки под грудью.
— Я пытаюсь воссоединить тебя с Харви, в мне не кажется, что лучший способ — затащить тебя в постель. К тому же Сьюз это тоже не слишком понравится.
— Почему она должна знать об этом?
— Потому что, если я не скажу ей, значит, появятся вещи, которые я от нее утаиваю. Она не сможет мне верить.
— Но она не сможет узнать, что не может тебе верить.
— Да, не сможет.
— Идиотизм.
— Нет. Самое главное, что она не сможет мне верить. Что я не заслуживаю доверия. То, что она не узнает об этом, явится просто очередным обманом.
— Ты исповедуешься в каждом проступке?
— В каждом, о котором она имеет право знать.
— И много их было?
— Несколько.
— И Сьюзен высказывала неодобрение?
— Нет, в основном нет. Но она этих женщин не знала. А тебя она знает. Я думаю, это причинит ей боль. Особенно сейчас. Наши отношения в некотором роде в кризисном положении. Не совсем уверен почему, но мне кажется, что это усугубит ситуацию. Будь она проклята.
— По-моему, она — очень счастливая женщина.
— Может быть, пожелаешь поклясться в этом? Совсем недавно она обозвала меня полным идиотом.
— Это можно себе представить.
Я нарезал в салат три маленьких маринованных огурчика, вместе с кожурой. Достал листья салата из воды, промокнул полотенцем, потом завернул и положил в холодильник. Проверил соус, он уже почти расплавился. Добавил в салатницу несколько зеленых виноградин без косточек.
— Самое главное, что все эти объяснения не исправили положения с похотливостью. Не думаю, что это смертельно, но не сказал бы, что чувствую себя беззаботно.
Пам Шепард рассмеялась.
— Приятно знать. Честно говоря, я думала о том, как мы ляжем в постель вместе, и эти мысли доставили мне удовольствие. Ты выглядишь так, словно можешь причинить боль, но я почему-то знаю, что ты не сделаешь этого.
— Суровый, но какой ласковый, — сказал я.
— Однако этого не случится, и, вероятно, к лучшему. Обычно я очень плохо себя чувствую, если занимаюсь этим с кем-нибудь другим, а не с Харви. — Она снова рассмеялась, на этот раз резко. — Хотя, если подумать, было не слишком приятно и те последние несколько раз, когда я занималась этим с Харви.
— Это было недавно?
Она отвернулась от меня:
— Два года назад.
— Это смущает тебя?
Она повернула лицо ко мне:
— Да. Очень сильно. А тебе кажется, что не должно?
— Нет, почему же. С другой стороны, ты же не сексуальный автомат. Он опускает два двадцатипятицентовика, и ты готова. Мне кажется, тебе не хотелось спать с ним.
— Я просто не могла выносить этого.
— И вы оба решили, что ты фригидна. А ты решила гулять по вечерам, чтобы доказать себе, что это не так.
— Вероятно. Не очень красиво, да?
— Да. Несчастье никогда не бывает красивым. А Харви, чем он занимался, чтобы снять напряжение?
— "Снять напряжение". Боже мой, мне кажется, я никогда раньше не слышала, чтобы кто-нибудь говорил так, как ты. Онанизмом, вероятно. Не думаю, чтобы он встречался с другими женщинами.
— Из-за чего?
— Из-за верности, мазохизма, любви, кто знает.
— Быть может, и для того, чтобы поглубже загнать чувство вины. — Возможно, возможно. Из-за всего этого.
— Основные причины. Кажется, чем дольше я работаю, тем чаще встречаюсь с полным комплексом проблем.
Я достал из холодильника еще две банки «Ютика Клаб», дернул за кольца и передал одну ей.
— Самое главное, — сказала она, — что я так и не определила.
— Фригидна ли ты?
— Да. Я напивалась, металась по кровати, кусалась, стонала и делала все, что хотел мой партнер, но с долей чистого притворства, и на следующий день я испытывала ко всему отвращение. Мне кажется, я хочу трахнуться с тобой, чтобы потом спросить, считаешь ли ты меня фригидной. — Ее голос был немного резким. Слово «трахнуться» звучало неуместно. Я узнал эти резкие нотки. Отвращение. Уже слышал их.
— Во-первых, ты неправильно поставила вопрос. Фригидна — не слишком подходящее слово. Ты сама указала мне на это совсем недавно. В нем нет смысла. Оно означает только, что ты не хочешь делать чего-то, чего хочет кто-то другой. Если тебе не нравится спать со стариной Харви, почему не признаться? Зачем обобщать? Скажи: «Мне не нравится спать с Харви» или, еще лучше: «Прошлой ночью мне не доставило это удовольствия». Зачем превращать все в непреложный закон?
— Не так все просто.
— Иногда я в это верю и искренне удивляюсь. Иногда мне кажется, что все действительно так просто. Но ты, вероятно, права. Секс — такой же естественный процесс, как дыхание, правда для него требуется партнер, а то, что у одного получается легко, естественно, двое способны исказить до неузнаваемости.
— А Сьюзен... прости, я не имею права спрашивать.
— Нравится ли Сьюзен половой акт? Иногда нравится, иногда нет. «Нет» сейчас случается достаточно редко. Но это «редко» случается значительно чаще, чем в то время, когда мне было девятнадцать лет.
Она улыбнулась.
Я достал из холодильника салат, развернул и бросил в салатницу к остальным овощам. Соус начал тихо побулькивать, я достал спагетти, чтобы получилось две порции, и бросил в кастрюлю с кипящей водой.
— В большом количестве воды они меньше слипаются, сразу же закипают и быстрее доходят до готовности. Учись. Я супермастер по приготовлению спагетти.
— Почему ты хочешь, чтобы мы с Харви жили вместе? Я не уверена, что это твое дело. Или здесь речь идет об американских идеалах, типа яблочного пирога? Браки заключаются на небесах, и никто и никогда не имеет права нарушать традицию.