Я постарался максимально сжато проинформировать Пантелеймонова о ночных событиях, естественно, без своих умозаключений и переживаний. Так и так, дескать, в начале одинадцатого, выполняя ваше поручение, поднялся в кабинет главного экономиста и нашел его убитым. Версии, выстроенные сотрудниками уголовки мне неизвестны, лично у меня пока ничего не сложилось.
Слушая мою исповедь, генеральный стоял в центре кабинета. Ловил каждое слово, отслеживал каждый скупой жест. С таким вниманием, что даже о пробежках по комнате позабыл. С одной стороны, можно понять его беспокойство. с другой — удивительная настороженность.
Не выпирает ли из меня подозрительность, далекая от профессионализма? Всех подозревать не только нельзя, но и опасно, ибо это чувство затушевывает способность сосредотачиваться на главном, размывает сознание.
— Странно, Сутин, очень странно. Насколько я осведомлен, в сыске вы не новичок и не дилетант, откуда нежелание высказаться более подробно? Росбетон, можно сказать, приютил вас, дал надежду на повышение, а вы чем платите? Черной неблагодарностью.
— Наоборот, благодарностью, — довольно резко возразил я. — Именно потому, что долгие годы я занимался сыском, опасаюсь выдавать непроверенные, неотработанные версии. Тем более, непрофессионалу.
Пантелеймонов подбежал поближе, всмотрелся в простодушное лицо сыщика-зека. Словно пытался проникнуть под маскировочную завесу в истинные мысли начальника пожарно-сторожевой службы. Несколько долгих минут молчал, зондируя меня, потом разочарованно вздохнул.
— Предположим вы правы… Действительно, готовить бетон без предварительного анализа количественного соотношения составляющих глупо и даже опасно. Но мне вы могли бы открыться.
Спрятав довольно-таки ехидную улыбку, я отрицательно покачал головой. Никому нельзя открываться, особенно, заинтересованному лицу.
Очередная пробежка вдоль и поперек кабинета.
— Ладно, переживем, — неизвестно, что именно собирается «переживать» генеральный, но мне почему-то стало легче. — Выслушайте меня внимательно… Почему-то я вам верю… Из сейфа Сурена Ивановича похищена солидная сумма — около пяти миллионов рублей, но не это главное… Убийца унес папку с бумагами, в которых — наши коммерческие секреты, они стоят значительно большего…
Новая пробежка. Будто шевеление ногами придавало импульс мозгам генерального, поощряя их на новые «свершения».
Я помалкивал, выуживая из откровений Пантелеймонова все, что поможет мне приоткрыть завесу таинственного убийства. Будто предугадывал дальнейшее развитие событий.
— Для поощрения сыщиков, занимающихся расследованием убийства, мы назначили премию, пятьдесят тысяч. Авось, она придаст им резвость мышления, увеличит профессиональный азарт. Кроме этого, принято решение освободить вас от обязанностей начальника пожарно-сторожевой службы и поручить поработать вместе с Роминым. Судя по отзывам капитана, вы, Константин Сергеевич, — надо же, по имени-отчеству величает, когда приспичило, — высококвалифицированный специалист. Вот и займитесь расследованием. Мало этого, мы в виде поощрения за будущие успехи будем доплачивать вам к окладу начальника службы ещё пятьсот рублей… Согласны?
Впорос задан в чисто риторическом плане — мое согласие или несогласие Пантелеймонова не интересует, как он решил, так и должно быть. Щедрым его предложение не назовешь — та же Светка получает больше десяти деревянных, а мне за исполнение двух должностей предложен всего ничего. Но не торговаться же?
— Согласен, — не раздумывая выпалил я.
Конечно, любая прибавка к окладу стимулирует человека, но сейчас я обрадовался не этой прибавке — возможности, пусть даже на время, возвратиться к старой своей профессии…
— Одно условие, — подумав, добавил я к своему согласию. — Никто в Росбетоне не должен знать о новом моем качестве. Так будет лучше.
Пантелеймонов охотно согласился. Понимающий все же он мужик, с такими приятно иметь дело не только на уровне «начальник-подчиненный», но и в чисто житейском плане.
Итак, недавний зек возвращается в прошлое свое положение сотрудника уголовного розыска.
Проходя по коридору, заглянул в кабинет главного технолога. Дверь заперта. В отделе мне сообщили: Светлана Афанасьевна выехала по делам в Москву, пообещала возвратиться завтра к обеду.
Знакомый почерк: под прикрытием «командировки» навестить подруг, почесать застоявшийся язычок, заодно проверить на прочность незаконного супруга. Об»явит ли он «всесоюзный розыск», приготовит ли к её возвращению «обедоужин», обрадуется ли появлению гулены?
Неожиданная «командировка» дополнила зародившееся у меня подозрение. предполагаемый «допрос» Светланы превратился в необходимость.
4
До обеда я демонстрировал служебное рвение — обходил территорию предприятия, придирчиво оглядывая «пожароопасные» места, в которых, на самом деле, гореть просто нечему. Устроил грандиозный разнос в одном из помещений строительной лаборатории, где вечно зябнувшие дамочки включили сразу две электроплитки. Недовольно поворчал по поводу плохо заизолированных концов электропровода в медпункте.
Короче, коллектив Росбетона мог убедиться: пожарная безопасность — на высоте, ибо её начальник — на страже. Если и просочились невнятные слухи о моей переквалификации в сыщики, своим поведением я доказал — чушь несусветная, очередное вранье.
— У каждого спрашивай пропуск, — строго наказал Феофанову. — Знаешь, небось, о трагедии, которая произошла ночью? По физиономии вижу — знаешь. Меня следователь прямо-таки замучил, слышал — и завтра вызовет на допрос. Так вот, гляди в оба, как бы самому не загреметь. Беда одна не ходит — подружку за ручку водит, как бы убийцы ещё на кого не нацелились… Знаешь, куда в случае чего звонить?
— Знаю, Сергеич, — ткнул Феофанов толстым пальцем на настольное стекло, под которым — длинный список служебных и домашних телефонов сотрудников. В конце — бумажка с номером уголовного розыска. — Хоть бы какое оружие нам выдали… Нападут — чем отбиваться?
И хорошо, что не выдают, сторожа друг друга перестреляют, стекла в окнах перебьют. Стрелки — аховые.
— Подумаю, — солидно ответил я, натягивая куртку. — Но сейчас главное наше оружие — телефон. Пока бандюги доберутся — наряд мигом их повяжет. Так что, не дрейфь, Феофаныч, не тряси штанами…
Около двух часов дня побежал домой.
Как я и предполагал, подруга раздраженно бродила по кухне, проверяя содержимое кастрюль и сковородок, гневно хлопала дверцей почти пустого холодильника. Не успел я войти в прихожую и бросить на тумбочку потрепанную дорожную сумку — появилась на пороге. Руки уперты в пухлые бока, округлая грудь возмущенно колышется, из глаз — искры, будто в голове — короткое замыкание, прическа всклокочена.
— И это по твоему — любовь? — почти шепотом спросила она, изо всех сил удерживаясь от обычных «эмоций». — Жена вкалывает до седьмого пота, не жалеет себя, а ему, видите ли, трудно хотя бы нищенскую кашку сварить, котлеты накрутить.
По опыту общения с этой взрывоопасной дамой я усвоил — лучше промолчать, дать Светке возможность «спустить пары». Но бессоная ночь, трагическая кончина главного экономиста, утренняя сверхнапряженная беседа с генеральным, видимо, «перетянули» канаты нервов, ослабили силу воли.
— А я, между прочим, в кухарки и подавальщицы не нанимался. Во всех приличных семьях домашним хозяйством занимаются жены. Не нравится — сложу вещички и поищу другое жилье. Вдруг отыщется хозяюшка, которая не потребует завтрак в постель и не станет устраивать скандалы по поводу истощенного холодильника.
Намек настолько прозрачен, что человек, снабженный природой минимумом мыслительных способностей, мигом разглядит его во всех деталях. А невенчанная моя супруга далеко не глупа, иначе её не даржали бы в должности главного технолога Росбетона, не подкармливали премиями да компенсациями.
Выпалил гневный монолог, как говорится, на одном дыхании и сам перепугался. Вдруг Светка примет ультиматум, достанет из кладовки мой желтый чемодан и, с проклятиями, всхлипываниями, возмущенными жалобами на судьбу-индейку, побросает туда все мои немногочисленные вещички. Хочешь уходить — скатертью дорожка, ищи другую, которая бы тебя кормила да обстирывала.
Извиняться, просить прощения не позволила мужская гордость.
Неужели придется либо искать новую подругу либо коротать свободное от дежурств в Росбетоне время в родительской коммуналке? Впрочем, это не самый плохой выход из положения — лучше одиночество с минимумом удобств, нежели максимальные удобства заполненные оскорблениями мужского достоинства.
Удивительно, но Светка не вспылила и желтый чемодан не покинул своего насиженного места.
— Пугаешь? — полуутвердительно, полувопросительно прошептала женщина, пронизывая меня опасливым взглядом. — Неужто, на самом деле, сможешь уйти?
— Смогу! — как можно тверже подтвердил я, предчувствуя сладостное примирение. — Еще один подобный скандальчик — уйду…
— К Соломиной? — чуть погромче произнесла Светка ненавистную ей фамилию заведующей лабораторией. — К этой бочке, поставленной на попа?
Я мастерски изобразил этакое смущение мужика уличенного в попытке нарушить супружескую верность. Светлана поверила. Крутнулась на месте так, что полы халата поднялись, обнажая стройные ножки, и рванула к газовой плите.
Торжествуя одержанную победу, я отправился в спальню, переоделся в спортивный костюм. По дороге в ванную заглянул на кухню. Работа там шла в усиленном режиме — раскрасневшаяся хозяйка крутила фарш, следила за двумя кастрюлями, в которых шипело и булькало какое-то варево. Светка не просто занималась домашним хозяйством — с азартом доказывала сопернице приоритет супруги полузаконного мужа и повелителя.
Представил я себе черные, пережаренные котлеты, пересоленный суп и сырые блинчики — возмущенно запротестовал желудок, появилась тошнота.
Дело в том, что Светка начисто лишена способности варить, жарить, убираться, стирать, то есть, заниматься домашним хозяйством. Читать художественную и специальную литературу — с удовольствием, смотреть по телеку идиотские боевики — ради Бога, часами болтать по телефону — пожалуйста. А вот приготовить еду или убрать крохотную квартиру — избави Господи.
Вот и сейчас предстоит мне испробовать на обед пережаренное и пересоленное. Заодно «прощупать» искренность подружки, сверить болтливый язычок с правдивыми глазками. Ну что ж, невкусная еда — не такая уж большая плата за откровение, которое мне необходимо, как ныряльщику лишний глоток живительного воздуха.
— Костик, иди обедать.
Желудок тревожно подсказал: кроме легкого ночного перекуса, ему ничего так и не досталось. И я поспешил на зов хозяйки.
Голос её явно помягчел. Всего несколько минут назад Светка выбрасывала из себя сгустки слов, сейчас — напевала любовный романс. Видимо, так на неё подействовала перспектива моего ухода к Соломиной. Возьму на вооружение, подумал я на подобии дрессировщика, нашедшего новый подход к «воспитанию» подопечного хищника, часто применять не стану — привыкнет, но при случае кольну в наболевшее место. В виде профилактики.
— Как поживает Москва? — как можно равнодушней спросил я, занимая место во главе кухоного стола. — Гудит? Что-то ты раненько заявилась, твои сотрудники обещали — не раньше зеатрашнего дня.
— Все по прежнему, — в таком же равнодушном тоне отпарировала Светка. — Это у нас в Кимовске гудит… Не успела с электрички сойти — будто по голове трахнули: убит Вартаньян… Господи, что же это творится, Костенька?… Милый, добрый человек, никому не делал вреда…
Милый — возможно, а вот в доброте покойного главного экономиста Росбетона я сильно сомневаюсь — по моему его доброта напускная, нечто вроде наброшенного маскхалата. Да, я должен быть обязанным Вартаньяну за прием на работу, но, на мой взгляд, это сделано с явно просматриваемой перспективой заманить Светку в свою постель. В качестве, так сказать, «нематериальной» взятки.
— Действительно, ужасно… И все же с какой целью ты моталась ни свет, ни заря в первопрестольную? И почему вечером ни слова мне не сказала?
Со Светкой нужно говорить только так — в упор, без обходных маневров и многозначительных умолчаний, не давая опомниться, придумать очередную лазейку. Ибо по части придумывания она — невероятная мастерица: такого наворочает — не разгребешь.
— Сурен позвонил, попросил… Я даже раздеться не успела… Сказал: срочно нужно отвезти письмо, сам он не может, поручить кому-нибудь не решается… Честно говорю, Костик, ехать не хотела, устала зверски… На всякий случай — вдруг придется задержаться — сказала в отделе: вернусь только завтра…
— Значит, вечером встречалась с Вартаньяном? — в упор спросил я, вспомнив свои бесплодные попытки «разбудить» уснувшую подругу. — И мне — ни слова? Почему?
— Не сердись, милый… Всего несколько минут…Не хотела тебя тревожить.Ты, дурашка, ревнив, будто Отелло…
— Как прошла мимо меня незамеченной? В вестибюле я тебя не видел.
— Ты в это время уходил в цеха… Понимаешь, Костенька, мне не хотелось давать повод для ревности… Догадывалась — ты думал, что я и Сурен… Сам понимаешь…Глупо… Разве можно сравнить тебя и его…
Сейчас мне кружила голову не ревность — нечто иное, подпитываемое новыми подозрениями.
— А как же ты ушла незамеченной? Я ведь покидал конторку всего один раз…
— Через черный ход. Там замок висит только для вида — покрутишь его несколько раз — откроется. Вот я и…
— А как закрыла?
— Выбросила на помойку. Сурен дал мне ключ от внутреннего замка…
Господи, сколько предосторожностей! И все это только для того, чтобы передать какому-то московскому адресату конверт с письмом? Как любил выражаться начальник уголовного розыска, «мужики сумлеваются». Вот и я тоже засомневался, сверил доверенные мне болтливым светкиным язычком тайны с виноватым взглядом из-под полуопущенных ресниц, понял: врет подружка, бесстыдно врет. Если не во всем, то в некоторых деталях.
И все же кое-что прояснилось. Если встреча с любвеобильным армянином действительно имела место, становится ясным почему мои настойчивые телефонные звонки не «разбудили» красотку — попросту её не было дома. Причина неожиданного визита в столицу тоже об»яснена достаточно правдоподобно. С некоторыми из»янцами, правда, — почему в качестве секретного «курьера» выбран главный технолог Росбетона? Не проще было бы командировать того же начальника пожарно-сторожевой службы?
Что же касается выброшенного висячего замка, врученного «курьеру» таинственного ключа от внутреннего замка двери черного хода — помесь плохого приключенческого чтива с наспех придуманным детективом.
Я проанализировал связку «язычок-глазки» и понял — не ошибся. Светлана только приоткрылась, оставив что-то важное в полной темноте. Торопиться открыть скрытое — не самый лучший метод, значительно полезней перенести разговор на вечер.
— Давай отдохнем? — потянулась женщина, закинув руки за голову. — Ты почти сутки на ногах, поездка в Москву меня изрядно вымотала.
Знакомы эти послеобеденные «отдыхи», напоминающие, скорей, нелегкую работенку. Светка обожает заниматься сексом при свете дня, сладостно отслеживая каждое движение, каждый поцелуй. Но отказаться невозможно. Только в постели жанщина раскрывается полностью, как цветок под воздействием солнечных лучей. Авось, не придется ожидать вечера…
Несмотря на все мои старания, «цветок» так и не раскрылся. Светка ахала, охала, вертелась, на подобии освобожденной пружины, засыпала меня самыми ласковыми словечками и — все. О встрече с Суреном и поездке в Москву — ни полсловечка, ни даже намека.
Утомленная, счастливая, она уснула. Я завидовал ей черной завистью — со сном у меня вечные проблемы, не могу заставить себя отрубиться, часами кручусь на постели. А она пару раз вздохнет, подомнет подушку, что-то пробормочет и — все, спит.
Осторожно выбрался из об»ятий «сопостельницы», натянул спортивные шаровары и отправился на кухню. Курить и раскладывать по полочкам памяти добытую информацию. Заодно, планировать сегодняшний вечер и завтрашний день. В»елась в меня эта привычка ещё со времени работы в уголовном розыске — продумывать каждый шаг расследования, соотнося его с уже сделанным.