— Может, неопытные? — уточнил Джеффрис.
— Нет, именно очень молодые. И я имею в виду не только эту зловещую тренировку. Примите также во внимание сломанную кровать и сопровождавший это преступление бессмысленный вандализм. Кроме того, не стоит забывать и о том, что в налете принимали участие человек пять, а может, и больше. То есть действовала весьма значительная группа. Когда я анализирую все эти факты, у меня появляются следующие предположения: банда, культ, ОП. В таком вот порядке.
— Банда? — переспросил офицер из Д-1. — Вы когда-нибудь видели, чтобы члены уличной банды отрубали своим жертвам руки или ноги?
— Я вообще никогда не видел ничего подобного. И точка, — ответил я.
— Ставлю двадцать баксов на «организованное преступление». Кто-нибудь готов поддержать пари? — крикнул Лью Коупленд, компетентный, но крайне циничный и неприятный парень из отдела тяжких преступлений Д-1. Те, что пришли с ним из Д-1, засмеялись.
Я же в сердцах швырнул свой пюпитр с прикрепленным к нему листком бумаги через всю комнату. Пюпитр ударился о стену и с грохотом упал на кафельный пол. Поскольку подобные эмоциональные выплески были мне несвойственны, это произвело впечатление.
В зале установилась тишина. Я поднялся со стула, пересек комнату и поднял с пола пюпитр с листком, на котором делал заметки по ходу совещания. Краем глаза я заметил, что Бри и Сэмпсон обменялись взглядами, которые мне не слишком понравились. Они явно считали, что я не смогу вести это дело.
После моей эскапады на сцену вышла Бри и начала раздавать задания. Прежде всего мы должны опросить соседей убитых, проинструктировать наших уличных информаторов, чтобы те навели справки по поводу событий прошлой ночи, а также получить свежие данные по исследованию улик из лаборатории.
— Покажите все, на что способны, расследуя этот случай, — обратилась Бри к детективам и полицейским. — Мы ждем результатов к концу дня.
— А как насчет?..
— Все свободны. Приступайте к делу, господа!
Все повернулись к Сэмпсону, поскольку последнюю фразу произнес он.
Сэмпсон обвел взглядом аудиторию.
— Все вопросы решайте в рабочем порядке, тем более что работы у нас, в том числе и на улице, как говорится, начать и кончить. И запомните: это дело имеет высший приоритет. Так что пошевеливайтесь. Если будем действовать быстро и слаженно, все у нас получится.
Глава седьмая
Тигр, самый высокий и сильный из десяти мускулистых чернокожих парней, которые носились по потрескавшемуся асфальту баскетбольной площадки в Картер-парке в Петуэй, понимал, что как нападающий немногого стоит, да и бросок у него не бог весть какой точный, а потому подвизался в роли защитника. Но уж защитник он был отчаянный и своих позиций никогда и ни при каких условиях не сдавал. Больше всего на свете Тигр ненавидел проигрывать. Ибо в его мире проблема стояла примерно так: проиграл — значит, тебе конец.
Нападающий, за чьими движениями он внимательно следил, носил прозвище Гречневый. Тигр слышал, что эта кличка как-то связана со старыми-престарыми американскими телесериалами, где иногда высмеивались чернокожие парни.
Гречневый, однако, ничего против этого прозвища не имел, а скорее всего привык к нему. Как нападающий он не знал себе равных, обладая прекрасным дриблингом и снайперским броском. Кроме того, Гречневый любил пошутить и был остер на язык, как большинство молодых уличных баскетболистов в округе Колумбия. Тигр же начал играть в баскетбол в Лондоне, когда учился там в университете, но в Англии в отличие от округа Колумбия рифмовать в стиле трэш скабрезные и двусмысленные шуточки было не принято.
— Язык-то у тебя хорошо подвешен, — сказал Тигр Гречневому, когда противники плечом к плечу выходили на площадку. — Но вы все равно проиграете нам.
Гречневый, получив из левого угла пас, сразу устремился в атаку и, оказавшись на дистанции броска, взмыл в воздух в грациозном прыжке, хотя перед этим Тигр исподтишка основательно таранил его плечом.
— Обезьяна гребаная, — бросил Гречневый, когда они после броска возвращались к центру.
— Ты так думаешь?
— Не думаю, а знаю. Если бы твои маневры были замечены, ты сейчас сидел бы за решеткой за пределами площадки, как орангутанг в зоопарке.
Тигр рассмеялся, но вступать с Гречневым в словесную перепалку не стал. Как ни крути, он заработал очко, поскольку Гречневый из-за него в корзину все-таки не попал. Между тем команда Гречневого снова устремилась в атаку, и нападающий получил пас в непосредственной близости от корзины. Делая прыжок, Гречневый крикнул «Гейм!» еще до того, как вложил мяч в кольцо. Тигр обрушился на него всей массой своего тела, когда нападающий находился в воздухе, отбросив здоровенного парня в шесть футов три дюйма ростом на железный столб, где висела корзина. От этого соприкосновения с ним Гречневый с окровавленным лицом рухнул на асфальт.
— Гейм! — крикнул Тигр, вскидывая над головой руки. Он любил играть в баскетбол и испытывал огромное удовольствие всякий раз, когда ему удавалось прижать к ногтю одного из этих говорливых афроамериканцев, не имевших никакого представления о реальном мире.
Сидевшие за сеткой по периметру площадки болельщики команды Тигра приветствовали его, как если бы он был Майклом Джорданом или Кобом Брайантом. Но Тигр знал, что он ни тот ни другой и не хотел бы быть ни Майком, ни Кобом. Потому что он, Тигр, гораздо круче их.
Ведь он каждый божий день решает, кому жить, а кому умереть.
Когда Тигр вышел за периметр, к нему приблизился некий джентльмен, менее всего соответствовавший этому месту и этой компании. Это был белокожий мужчина в дорогом сером костюме.
— Геди Ахмед, — сказал белый. — Знаете такого?
Тигр кивнул.
— Точнее, знал, кем он был. Когда-то.
— Нужно примерно наказать его.
— И семью?
— Разумеется, — ответил этот белый дьявол. — Семью тоже.
Глава восьмая
Я позвонил своему приятелю Эйви Глейзеру, возглавлявшему Проект противодействия уличным бандам в Третьем административном округе, и объяснил, почему мне так важно его содействие.
— Конечно, помогу. Ты же знаешь, Алекс, как я к тебе отношусь. Однако имей в виду, что я в основном занимаюсь такими группировками, как «Ла Мара Эр», «Ватос Локос», а также северо-западными бандами. Тем не менее ты можешь приехать сюда и спросить, не знаю ли я что-нибудь относительно «Севентинз энд Эр». Глядишь, какая-нибудь информация и всплывет.
— А нельзя ли нам встретиться на нейтральной территории? — спросил я. — Кажется, я перед тобой в долгу? Вот и куплю тебе пива.
— Не помнишь, часом, сколько ты мне должен в общей сложности? Пива не хватит…
Ничего не поделаешь, уж такая у него манера соглашаться. Вскоре я и Бри встретились с ним в гадкой маленькой бильярдной со странным названием «Сорок четыре». Владелец заведения объяснил, почему назвал бильярдную именно так: когда она открылась, ему стукнуло сорок четыре. Эйви наверняка знал эту историю, но вежливо выслушал ее еще раз.
— А что? Название ничем не хуже любого другого, — сказал в заключение владелец. По словоохотливости, блеску в глазах и другим признакам я определил, что парень накурился марихуаны. Тут мне пришло в голову, что он не только сам курит «травку», но и торгует ею из-под полы. То есть делает свой маленький бизнес отнюдь не на одном только бильярде и содовой. Звали этого типа Хайме Рамирес; Эйви дал мне понять, что для успеха нашего предприятия было бы недурно дать парню выговориться и вообще проявить к нему хотя бы минимальное уважение.
— Знаете что-нибудь о резне, случившейся прошлой ночью в Джорджтауне? — спросил я Рамиреса, поговорив с ним несколько минут на разные малозначащие темы. — Убили пять человек.
— Слышал что-то такое. Ужасное, говорят, было дело. — Рамирес, опершись задницей о стойку, достал коричневую сигарету, но, прежде чем прикурить, подержал в коротких толстых пальцах.
Поскольку я хранил молчание, как бы предлагая ему продолжить, он кивнул в сторону установленного на стойке телевизора и пояснил:
— У меня только Четвертый канал работает, детектив.
— А новые игроки не объявлялись? — спросила Бри. — Подозрительные типы, похожие на головорезов? Или, может, разговоры какие на эту тему велись?
— Затрудняюсь ответить. Я, знаете ли, особенно за посетителями не слежу и к их разговорам не прислушиваюсь, — соврал Рамирес, пожав плечами, но когда Эйви многозначительно посмотрел на него, быстро добавил: — Разумеется, тема не осталась без внимания. Кое-какие намеки делались.
Его взгляд, миновав меня и Бри, прилип к лицу Эйви.
— На африканцев намекали, вот что, — сообщил он, понизив голос.
— На афроамериканцев? — спросил я. — Или?..
— На афроафриканцев, — хмыкнул Рамирес и повернулся к Эйви. — Мне за содействие полиции что-нибудь следует? Или это так — пустой треп «за спасибо»?
Эйви Глейзер, посмотрев на меня, перевел взгляд на Рамиреса.
— Будем считать, что ты оказал мне услугу, и я перед тобой в долгу.
— Так про каких африканцев у вас болтали? — снова спросил я.
Рамирес пожал плечами и с шумом выпустил из легких воздух.
— Откуда мне знать? Про каких-то чернокожих парней вроде как из Африки.
— Англоговорящих?
— Типа того. — Он кивнул. — Но я не уточнял. Парни, болтавшие об этом, явно забрели ко мне случайно. Судя по разговору, они скорее завсегдатаи клуба «Три Г» — грабеж, героин и гетеры. Короче говоря, серьезные ребята, а не какие-нибудь юнцы с аэрозольными баллонами с краской, развлекающиеся выведением на стенах непристойных надписей.
Рамирес открыл холодильник со стеклянной дверцей и извлек из него банку кока-колы.
— Кто хочет пить? Жестянка — два доллара.
— Я хочу. — Глейзер взял у Рамиреса жестянку и сунул ему в ладонь несколько смятых купюр. Сколько он дал, я не видел, но определенно это были не однодолларовые купюры.
Потом Глейзер повернулся ко мне.
— Не радуйся. С тебя тоже взыщется. Десятикратно.
— Об африканцах трепались, — повторил Рамирес, когда мы направились к выходу. — О тех, что из Африки.
Глава девятая
Во всем округе Колумбия, а может, и во всем мире не было места, куда бы мне так не хотелось заходить.
Потому что оно пробуждало у меня в душе ностальгические, печальные и трагические мысли и воспоминания.
Офис Элли располагался на втором этаже того самого особняка в Джорджтауне. Помещение было таким же аккуратным и чистым, как и сама женщина, которую я когда-то любил. Вернее, думал, что люблю.
На подлокотнике кресла лежала раскрытая книга Сиднея Пуатье «Быть мужчиной». Я тоже читал автобиографию этого человека, и книга мне понравилась. Внезапно я вспомнил, что нам с Элли нравились одни и те же книги, музыка и политические теории.
Шторы были задернуты, но не до конца, а с одинаковым просветом на обоих окнах. На столе я увидел ноутбук, телефон, ежедневник и несколько семейных фотографий в серебряных рамках. Глядя на эту прекрасно обустроенную, идеально чистую и тщательно прибранную комнату, я испытывал странное чувство, поскольку перед моим мысленным взором то и дело проносились картины дикого разгрома, учиненного убийцами на первом этаже вчера вечером.
Пролистав ежедневник с записями, я выдвинул один за другим ящики стола. Не могу сказать, что именно я искал, но точно знаю: сегодня я осматривал помещения в этом доме с куда более ясной головой, чем вчера.
Через некоторое время я включил компьютер Элли и заглянул в ее электронный почтовый ящик. Там я просмотрел все, начав с новых, совсем недавно полученных и отправленных писем и закончив самыми старыми. Наведался даже в разделы «черновики» и «удаленные документы». Меня интересовало одно: имели полученные или отправленные ею послания хотя бы косвенное отношение к тому, что произошло вчера, и знала ли она убийц.
Мое внимание привлекло письмо редактора издательского отдела Джорджтаунского университета, касавшееся сроков сдачи рукописи ее последней книги.
Интересно: оказывается, Элли писала книги и скоро должна была выйти новая! Я знал, что она работала на историческом факультете Джорджтаунского университета, но кроме этого мне не было известно о ней почти ничего. За последние пятнадцать лет мы виделись лишь несколько раз на каких-то благотворительных мероприятиях, но так ни о чем и не поговорили. Но ведь Элли была замужем, а это порой препятствует даже самым невинным отношениям.
Загрузив данные Элли в поисковую систему, я вскоре обнаружил на сайте издательства «Амазон, Барнс энд Ноубл» три книги, вышедшие под ее фамилией. Все они так или иначе затрагивали социальные проблемы стран Африканского континента. Последняя называлась «Критический стык» и была опубликована три года назад.
Очень хорошо. Где в таком случае новая книга? Удастся ли мне найти и прочитать хотя бы часть упомянутой редактором рукописи?
Развернувшись на вращающемся стуле, я осмотрел стеллажи. Они поднимались до потолка и полностью занимали две противоположные от меня стены. На полках стояли сотни книг, множество коллективных поздравлений, дипломов и наград в рамках. На двух других стенах висели картинки, нарисованные детьми, и семейные фотографии.
Совершенно неожиданно я обнаружил среди этого пестрого собрания и свое изображение.
Глава десятая
Это был старый снимок времен обучения в колледже. Мне вспомнились те дни, как только я увидел фотографию. Мы с Элли сидели на одеяле в Национальном парке, только что сдав последние экзамены. Я готовился к летней стажировке в вашингтонском госпитале «Сайбли мемориал», переживая радости и мучения первой любви, Элли сказала, что тоже любит меня. На снимке мы обнимались и счастливо улыбались. Со стороны, наверное, казалось, что так будет продолжаться вечно.
И вот теперь я находился в доме Элли, испытывая странное чувство ответственности за нее, о чем и не помышлял днем раньше.
Посмотрев на фотографию еще несколько секунд, я вернулся к своим невеселым делам.
Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы найти на одной из полок трехсотстраничную рукопись, отпечатанную по старинке на пишущей машинке. Рукопись называлась «Смертельная ловушка», и ее первая страница открывалась чем-то вроде своеобразного эпиграфа: «Преступление как образ жизни и ведения бизнеса в Центральной Африке».
Среди листов я обнаружил ксерокопию авиабилета «Вашингтон — Лагос». Если верить этому документу, Элли вернулась из Нигерии лишь две недели назад. Я просмотрел раздел «Содержание» в конце рукописи и обратил внимание на главу «Насилие в африканском стиле» с подзаголовком: «Семейная резня».
Найдя в рукописи соответствующую страницу, прочитал: «В Нигерии и особенно в Судане процветают лидеры многочисленных наемных банд. У этих брутальных людей и руководимых ими вооруженных групп, часто состоящих из подростков и даже мальчиков десятилетнего возраста, чрезвычайно развита тяга к убийствам и беспредельной жестокости. Объектами их насильственных действий нередко становятся мирные обыватели и их близкие, ибо известия об уничтожении семей быстрее всего распространяются по округе и вызывают самый большой страх у соплеменников. Семьи обычно вырезают целиком, вплоть до младенцев, обязательно в их домах или хижинах, а иногда жертв даже варят в масле. Таков отличительный знак особенно жестоких главарей этих своеобразных наемных дружин».
Я решил взять незавершенный манускрипт с собой и снять с него копию. Мне захотелось прочитать все, что написала Элли.
Так что же стало причиной ее убийства — неужели эта книга?
Размышляя над этим, я довольно долго смотрел на трогательную фотографию, запечатлевшую Элли, ее мужа и троих красивых детей.
Теперь все они умерли.
Убиты у себя дома. Хорошо еще, что их не сварили в масле…
Потом я бросил еще один взгляд на снимок, где мы с Элли сидели на одеяле в Национальном парке. Молодые и влюбленные. По крайней мере исполненные нежных чувств, какими бы они ни были.